Отстрел невест - Белянин Андрей Олегович (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Груздев опустил голову, его плечи судорожно вздрагивали, а засаленная косица печально колыхалась в такт плохо скрываемым рыданиям. Нам доводилось видеть всякого дьяка, и в большинстве случаев его образ не был выписан медовой акварелью, но – плачущий дьяк… По-моему, даже Яга поверила, хотя уж она-то знает его как облупленного.
– Кубок стоял в шкафчике у Гороха. Имея свободный доступ в помещение, вы наверняка могли его видеть, тем более что сам государь не делал из этого тайны. Не хочу уточнять, какой именно бес толкнул вас под руку, но уверен, без вмешательства нечистого здесь не обошлось. Кубок вы беспрепятственно вынесли за территорию царского подворья, поставили у себя дома и, любуясь на него долгими зимними вечерами, наверняка страшно мучились угрызениями совести…
Гражданин Груздев изрыдал весь носовой платок, я было потянулся подать ему полотенце, но, встретившись взглядом с Ягой, передумал. У ног дьяка медленно накапывала лужа. Любопытный Митенька сунулся разок в двери, обомлел и ринулся на улицу сообщать всем православным о великом чуде – раскаявшемся Филимоне Митрофановиче…
Не буду утомлять себя пересказом каждой фразы в отдельности, главное, что «на двадцатой минуте нашего „задушевного разговора“ прощелыга, доносчик и скандалист раскололся, добровольно давая самые ценные показания». В целом мы всё рассчитали правильно, процентное расхождение в деталях было настолько ничтожным, что не заслуживало даже упоминания. Оказывается, Алекс Борр видел, как дьяк выбежал из царского кабинета, пряча что-то за пазухой. Что именно, он догадался быстро, благо город так «хранил тайну» – слепой заметит, глухой услышит, а иной и носом за версту учует! Австрийский дипломат пытался подкупить Груздева, но дьяк ни в какую не желал расставаться с краденым, хотя и прекрасно осознавал опасность последствий хранения такой вещи. Но покупатель не отступал, он привык добиваться своего любыми средствами. Замок на дьяковой избе вряд ли был произведением высокого кузнечного ремесла. По возвращении с очередного хоккейного матча Филимон Груздев увидел, что его ограбили.
Десять минут спустя я попросил Ягу снять заклятие. Тяжелый царский кубок гулко бухнулся на пол…
– Бабуля, я пошёл за Горохом.
– Ох соколик… Ты уж точно ли решил, что нам в это дело надо такую прорву народу заплетать? А ну как проболтается кто?!
– Кто мог, тот давно проболтался. Я уверен, что австрийца мы сможем взять только коллективными усилиями, а для этой цели понадобится много участников. Не сомневайтесь, всё получится…
Яга повздыхала лишний раз, но особо спорить не стала. Закончив запись допроса Груздева, я пришёл к однозначному выводу – такой опытный преступник, как Алекс Борр, никогда не даст нам повода для ареста. А значит, «повод» мы должны создать и предоставить сами, причём такой, чтобы он никак не мог отказаться…
– Митьку отправьте за Еремеевым! – прокричал я, уже застёгивая тулуп в сенях. – Полковник, как проснётся, пусть не уходит, ждёт меня. Запорожцев своих отправит назад, а сам ждёт. Я только туда-сюда, десять минут, обернусь быстро… Да, дьяка не выпускайте!
– Да уж не премину… – приложив руку к сердцу, ответила бабка. Пострадавший кот Васька возлежал в её комнате, утопая в подушках, как падишах, и держал на голове медную сковородку. Вроде бы от этого шишка у него между ушей существенно уменьшилась.
Погодка поутру была самая расчудесная, в голове роились мысли и строились заговоры. Солнышко золотило купола церквей, снег хрустел особенно музыкально, и душа даже требовала некоторой поэзии… Однако первый же встречный горожанин поставил меня, мягко говоря, в неловкое положение.
– Доброго здоровьичка, сыскной воевода.
– Спасибо.
– С прибавленьицем вас!
– Спасибо… не понял? С каким ещё прибавленьицем?
– Да уж с каким ни есть, а всё ж приятно!
Я пожал плечами и покрутил пальцем у виска. Следующий доброхот был ещё менее конкретен:
– А и с радостью вас, Никита Иванович!
– Чего именно меня «с радостью»?
Мужик оценил юмор, сделал вид, что погрозил мне пальцем, и, хохоча, двинулся по своим делам. На углу две кустодиевские молодухи с коромыслами при виде моих погон почему-то прыснули со смеху, отвернулись и шушукались так старательно, что в курсе был весь квартал:
– Ну вот и нашему участковому счастье сквозь тучки лучиком поманило. Уж я-то как за него переживала, ночей не спала, пирогов не ела, схудала пуда на два!
– А батюшка-то как меня красную да сытую увидал, за ремень схватился. Думал, я к милицейскому удовлетворению отношение имею. Рази ж нельзя так просто чужой радости от души посострадать?
– Можно, Семёновна, я и сама от рюмочки не откажусь.
По-моему, они вообще говорили о своём и тем не менее обо мне тоже!
– Чего расшумелись, ровно сороки брехливые? – прикрикнул на сплетниц юркий дед в причудливо вывороченном кожушке. – Не сметь поперёк улицы про дела сердешные сыскного воеводы языками молоть! Не ровён час, удачу спугнёте…
– Дедушка, – не выдержав, развернулся я. – А о чём это, собственно, речь?
– Ни о чём, Никита Иванович, ни о чём, родненький! – Дедок бегло огляделся по сторонам и бросился ко мне с объятиями. – Спаситель ты наш, до гробовой доски за тебя Христа-бога молить буду! Ить как уважил, как уважил… Почитай всё Лукошкино счастьем людским накрыл!
– Вас точно накрыло, гражданин, – попытался вырваться я. А со всех сторон по обеим улицам бежал возбуждённый народ, хохоча и бросая вверх шапки:
– Хватай его, братцы! На руках понесём героя народного! Да, православные, кто языком горазд, кто задним умом крепок, а участковый наш завсегда при любви человеческой будет! Качай его, братцы!
Мысли были ясными, но короткими. На два метра вверх и резко вниз с замирающим сердцем, кто их там разберёт, а вдруг не поймают?! Какая зараза там… о-о-й… чего-то обо мне… у-у-х… наговорила? Какая муха во…о-о-й! – о-обще, их всех сегодня поку… у-ух!.. сала? И главное, что за пошлые намёки? Мама-а-а!!!
– А ты куда шёл-то, сокол наш милицейский? – перекрывая восторженный рёв толпы, догадался проявить заботу дед.
– К Шму… ой! Спасибо, больше не кидайте меня, пожалуйста. Я, собственно, к Абраму Моисеевичу, по делу.
– Арестовывать? – радостно взвизгнул кто-то.
– Нет, по другому вопросу.
– Погром! – задушевно вскинулось уже несколько голосов.
– Ничего подобного! – строго откашлялся я. – С сугубо дружеским визитом.
– Всё ли поняли, дурни еловые?! – командирским тенором рявкнул дедок. – А ну, неси сей же миг Никиту Ивановича до двора Шмулинсонова. Уж, видно, пробил страшный час, сыскной воевода самолично на судью хоккейного грозой идёт. Кому жизнь дорога, под ногами не мешайси. Не то участковый вместе с головой шапку откусит!
– Э-э-э! Граждане, я… – Бесполезно орать, возмущаться, протестовать, доказывать иную точку зрения можно было бы сколько угодно, но зачем? Кому это надо? Мне?! Да пускай несут, ради бога! Хотелось бы только понять, с чем связан такой всплеск трудового энтузиазма? А пока впечатление такое, словно… упс! Словно весь город хранил страшную тайну, и, если горожане не могли поздравить меня в открытую, они изо всех сил делали это эзоповым языком. Значит, всё движется по плану, все вокруг знают о возвращении чемпионского кубка. Вот откуда все разговоры о счастье, о сердечной радости и о прибавлении в доме. Всю дорогу толпа под свист, пляс и балалайки скандировала хоккейные речёвки самых любимых команд:
Это думский лозунг. Не знаю, кто придумал, но двусмысленны-ы-й… Впрочем, народу нравилось и вслед уж вторило разухабистое:
Похоже, запорожская команда с первой же игры завоевала симпатии многих фанатов. «Пид спину» – это куда же?! Хм… ну, не мне учить казачков тонкостям элитарной поэзии. Однако круче всех звучал боевой клич «Святых отцов»:
