Апокалипсис для шутников - Краснов Антон (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

– Или Карпов, Каспаров, Крамник, – пискнул Афанасьев, оставшись, впрочем, непонятым всеми.

– Кордова, друзья, – продолжал новоявленный гид, – бывшая столица Кордовского халифата, жемчужина Пиренеев!.. Кордова славится своей архитектурой в стиле «мудехар»…

Афанасьев, слух которого притупился от малопонятной ему итальянской речи Джованни Джоппы, встрепенулся, услышав какие-то знакомые созвучия. Владимир Ильич скептически ухмыльнулся.

– «Мудехар» – это такой стиль зодчества, который… гм… для него характерны узорчатая кирпичная кладка, подковообразные арки, сводчатые перекрытия, образующие в плане звезду, потолки с богатым декором из цветных изразцов, резьба по алебастру и стуку… я в свое время торговал строительными материалами, так что…

Один из стражников замахнулся на Джоппу здоровенным кулачишем, после чего Джованни Луиджи умолк аж до самой Севильи.

– Севилья, друзья мои, один из самых красивых городов Испании, конечно, моя родная Венеция…

Кончилось тем, что сами стражники, личности в общем-то неотесанные и невежественные, с интересом слушали Джованни Джоппу, а присутствующий тут же фрей Хуан даже что-то заносил в свиток. Вид у него при этом был самый серьезный.

Заключительным аккордом путеводительской песни сеньора Джоппы стала следующая познавательная речь, произнесенная на пути из Севильи в Палос, когда партия рекрутов, конвоируемая альгвасилами, снова пересела на ослов, мулов и телеги:

– А сейчас, не доезжая пяти морских миль до Палоса, мы встретим толстые крепостные стены, которые некогда были выстроены арабами вокруг небольшого городка Ниебла…

Афанасьев, уже начавший считать Джоппу культурным человеком, встряхнулся, но тут же вспомнил, что Джованни ну никак не может знать современного русского языка.

– …что в переводе означает «туман», – вещал Джоппа, не заметив короткого замешательства Жени. – Во времена арабского правления город Ниебла был столицей одного из халифатов. Это место известно еще и тем, что здесь века три назад 15, когда христиане в течение девяти месяцев осаждали город, впервые в Европе был использован порох. Кстати, недалеко отсюда протекает удивительная река Тинто, названная так потому, что воды ее темно-красного цвета.

– Ага, «тинто» – это такое превкусное испанское вино, – сказал Владимир Ильич. – Понятненько, батеньки!

Наконец приехали. Палос оказался маленьким и грязным портовым городком, кишевшим пьяными моряками самого разного, но почти всегда отвратительного, пошиба. Алькальд, то бишь градоначальник Палоса, мутноглазый толстяк с рожей отпетого пьяницы, в ответ на вопрос о местонахождении сеньора Кристобаля Колона отвечал следующим замечательным образом:

– А мне… ик!.. всё равно, где сейчас этот… ик!.. мерррр…завец! Грррр…абитель! Ик! Надеюсь, что он уже провалился в преисподнюю! Это… этого проклятого Колона… да чтоб я!.. И-ых!

И алькальд упал под стол, откуда уже через несколько секунд донесся его могучий храп.

Фрей Хуан осуждающе покачал головой, поджимая свои тонкие губы и морща утиный нос. Фрей Хуан недавно переоделся, и теперь на нем было белое облачение, которого раньше не видел у него Афанасьев. Инквизитор взял поиски Колона на себя, и вскоре искомая персона была найдена в монастыре Ла-Рабида неподалеку от Палоса. Колумб, приземистый седеющий человек неопределенного возраста, одетый кое-как, сидел в роскошном обществе бровастого типа, сильно похожего на Леонида Ильича Брежнева в самом начале его правления. Помимо светских особ присутствовал также аббат монастыря Ла-Рабида, тезка толедского инквизитора фрея Хуана, фрей Хуан Перес де Марчена. Все трое пили вино и громко, не слушая друг друга, галдели.

При появлении фрея Хуана Арансуэло в сопровождении сержанта альгвасилов все трое замолкли и уставились на вновь пришедших недовольными взглядами. Толедский фрей Хуан, минуя мирских, обратился к своему тезке и коллеге, фрею Хуану из Ла-Рабиды:

– Брат мой, я хотел бы видеть сеньора Кристобаля Колона. Мне сказали, что он в этой обители?

– Я, – коротко ответил седеющий тип и извлек из-под стола ногу в грубом сапоге с налипшей грязью. – Че надо?

Фрей Хуан не привык к такому нежному обращению, но тем не менее сохранил прежний тон:

– Мы привезли вам, сеньор Колон, около двух десятков добровольцев, которые готовы плыть с вами. Они дожидаются в Палосе. Вам следует немедленно ехать туда.

– Ты что, папаша, прямо так срочно? Не видишь, мы тут беседуем. Мартин, у тебя язык щас лучше работает, объясни этому, что мы заняты! А то прямо побежал я в Палос, как же! Поди, дохлятины разной каторжной приволокли, которую прямо на реях развесить за шейки?..

Фрей Хуан даже попятился. Бровастый тип, сидевший рядом с Колумбом, встал и сказал:

– Меня зовут Мартин Алонсо Пинсон, я отвечаю за набор экипажа. Поехали, что ли, что уставился, папаша?

Фрей Хуан заморгал:

– А сеньор Колон?

– Да на черта я вам сдался? – грубо заорал упомянутый последним индивид, который оказался столь далек от своего канонического образа тихого, интеллигентного и уравновешенного человека. – Мартин щас всё обстряпает, поглядит на вашу каторжную вонь! Кто полное дерьмо и ни в какое плавание не годится, Мартин его спишет обратно на галеру, или откуда там всю эту ватагу ко мне приперли?..

Впрочем, после недолгого раздумья вздорный сеньор Колон спонтанно изменил решение и решил ехать в Палос посмотреть на пополнение экипажа. Так состоялось историческое знакомство Христофора Колумба и Владимира Ильича Ленина, по понятным причинам не к вошедшее ни в одну энциклопедию или справочник.

…Сеньор Колон прошелся вдоль шеренги из приблизительно двадцати человек, прибывших в Палос днем. Почти перед каждым он останавливался и, оглядев с головы до ног, отпускал какое-нибудь колкое замечание, в девяти случаях из десяти сопровождаемое грубой, хотя и не лишенной фантазии, бранью:

– Клянусь святым Яго Компостельским, даже дохлый мул, валяющийся в овраге, больше похож на моряка, чем этот ушастый кретин!

– А этот стручок так тощ, что его перешибет первой же волной надвое!

– Что ты скалишься, черт плешивый? Ну-ка… и чем ты собираешься жевать корабельные сухари, дурень? Мартин, это же сброд оборванцев, а не пополнение экипажа! Посмотри вот на эту скотину! Типичный уголовник и бандит! К нему спиной не повернись, поди, тотчас же нож между лопаток засадит!

– А это что за хлыщ? Ты что, учитель танцев? Экая у тебя морда, приятель! Знаешь, что такое морская болезнь? Ты же, поди, из трюма вылезать не будешь, заблюешь все шпангоуты!

Последняя фраза относилась к Жене Афанасьеву, чье интеллигентное лицо резко выделялось на фоне харь предыдущих кандидатов в матросы, просмотренных будущим первооткрывателем Америки.

Афанасьев примерно понял смысла сказанного. За те полторы недели, которые он провел в средневековой Испании, он уже достаточно нахватался разговорных форм, чтобы понимать и с грехом пополам отвечать. Ответил он, впрочем, на итальянском – на языке, в котором достаточно напрактиковался под мудрым руководством Джованни Луиджи Джоппы:

– Возможно, я и похож на учителя танцев, синьор Коломбо, однако же, в отличие от всех этих молодцов, уверен, что мы поплывем совсем не в ад, а на славное открытие новых земель, которые, как я уверен, там непременно будут! Полные золота и населенные гостеприимными туземцами, которые охотно признают власть испанской короны и ваш вице-королевский титул обеих Индий, синьор Коломбо 16.

Это оказалось настолько неожиданным для мореплавателя, что он вздрогнул и, покрывшись красными пятнами, вопросительно взглянул на Пинсона, потом на фрея Хуана, а затем вернул взгляд налившихся кровью серых, с желтоватыми прожилками глаз на Афанасьева.

– Это… ты кто такой?

Женя охотно представился. Его диковинное в местных условиях имя вызвало на лице Колумба некоторое замешательство, потом он сказал: