Харизма - Каганов Леонид Александрович (книги онлайн TXT) 📗
Тут один из них меня хватает за плечо, отбирает ножницы — наверно, боялся, что я его пырну, — и разворачивает. Ну, я на него смотрю, внимательно так смотрю в глаза, тем взглядом, от которого людям не по себе становится, и улыбаюсь одними глазами.
— Здгасьте, батенька! — говорю.
А милиционер — пузатый такой мужик, мощный, с бровями густыми. Челюсть у него, конечно, отвисает, но привычка берет свое.
— Давай пошел на выход! — говорит он мне и выталкивает из ванной.
А в коридоре собрались еще четыре мента и две тетки в штатском. Совсем по-домашнему одеты. Я догадался — понятых позвали из соседних квартир, чтобы они зафиксировали полуживое тело, прибитое гвоздями. А тела нет, исчезло. Тетки на меня во все глаза пучатся, одна перекрестилась даже. Ну а мне чего? Мне надо комедию ломать.
— Здгаствуйте, товагищи жандагмы! — говорю. — Здгав-ствуйте, гражданки домохозяйки! Какой сейчас год, товагищи?
Тут перекрестилась и вторая тетка. А меня так прет уже, так в роль вошел! Знаешь, бывает такое — сделаешь лицо как у кого-нибудь, а тебе уже автоматически с таким лицом и вести себя хочется как он, и голос невольно похожим получается. А тут вообще лицо идентичное, так что я вошел в образ и голосом Ленина (ну, как я его представлял) начал фразы произносить. Вообще-то у нас от Ленина ничего толком и не осталось. Только старые портреты, пионерские сказки и анекдоты, поэтому на самом деле никто уже не помнит, каким он был. Ну и мне тем лучше, верно? И вот я, короче, начинаю нести полный бред:
— Товагищи жандагмы! Цагское пгавительство будет низложено! Власти габочих и крестьян нет конца!
Менты врубаются, что я издеваюсь, быстро крутят мне руки и выводят из квартиры — вниз к машине. По лестнице. Я не сопротивляюсь, только кричу на весь дом:
— Предатели нагода! Цагские холопы! Палачи! Отпустите немедленно вождя мирового пголетагиата!
А там в доме потолки высокие, эхо такое классное, из квартир люди выглядывают. Вышли во двор — там толпа собралась уже небольшая. Ну я и там речь двинул. Скандирую:
— Пегвым делом, — кричу, — захватить мосты и телег-гаф! Землю — габочим! Заводы — кгестьянам! Интегнет — подгосткам! Золото — пагтии! Пгавительство — в отставку!
И тут бабка вылетает из толпы и начинает мне в тон:
— Правительство в отставку! Правительство в отставку! Правильно! Президент — иуда!
Ну, кстати, про президента я ничего не говорил. Но все равно приятно, что такая горячая поддержка нашлась. А я уже в роль вошел, жандармы меня грубо в машину заталкивают — и повезли.
Привозят в отделение. Даже не в районное отделение, а черт знает куда. Что-то среднее между изолятором и пунктом охраны порядка. Без всяких предисловий вталкивают в кабинет, там сидят двое ментов за одним столом. Судя по погонам — важные чины. В смысле, я в погонах не разбираюсь, но не лейтенанты-оперативники, поважнее. Я сажусь на стул, они типа на меня внимания пока не обращают, пишут чего-то. Я эти приемы знаю. Молчу пока. Наконец один поднимает голову, смотрит на меня бесцветными глазами и говорит:
— Имя, фамилия, год рождения?
— Владимиг Ульянов-Ленин! Год гождения не помню. — Ну потому что действительно не помню. — Место гождения — гогод Симбигск.
Первый мент все это добросовестно записывает, без тени удивления.
— Ты, клоун! — говорит второй мент и подходит ко мне. — Из какой психушки сбежал?
— Пгоклятый жандагм! — говорю ему. — Я не клоун! Я дух вождя мигового пголетагиата! Явился в этот миг, чтобы навести погядок!
Он меня резко хватает за подбородок, за бородку, точнее, поднимает мне голову и ладонью начинает тереть мою щеку — видно, думает, что я в гриме. Но ничего у него не получается — я-то не в гриме, я с натуральным ленинским лицом. Тогда он возвращается к столу и что-то говорит на ухо второму. Второй берет телефонную трубку, звонит куда-то, и вскоре открывается дверь, заходят два мента и уводят меня.
Приводят на второй этаж к фотографу тамошнему, и тот меня фотографирует — натурально, как в детективах: фас и профиль. Ну, я, конечно, позирую, ленинский прищур изображаю, взгляд в будущее — и у меня вроде получается. Затем меня уводят и запирают в одиночную камеру. Даже не камера, а просто закуток с решетчатой дверью, сваренной из толстой арматуры и покрашенной в черный цвет.
Запирают меня, значит, и уходят. А мне того и надо. Я концентрируюсь… Не знаю, в общем, как это объяснить, но я заранее знал, что у меня все получится. Концентрируюсь, выбираю квадрат в решетке побольше, просовываю туда обе ладони. А там ячейка как раз чтоб две руки влезли, не больше. Я мысленно напрягаюсь, голова становится тоньше и пролезает вслед за ладонями. И вот я через эту клетку просовываю все тело вместе с одеждой, вместе с мобильником в кармане. На середине, где-то в районе поясницы, меня перевешивает вниз, но я руками цепляюсь за прутья клетки и бодро вытягиваю себя наружу.
И… повисаю на ботинках. Потому что ботики, которые мне Ник дал вместе с одеждой, наполовину кроссовки, наполовину штиблеты, в дырку никак не лезут. Вот на это я не рассчитывал, честно говоря. Поэтому я дергаюсь, извиваюсь и вылезаю из ботинок. Они падают на пол, а я встаю, отряхиваюсь, принимаю свой нормальный ленинский облик, сажусь на корточки и пытаюсь ботинки достать. То есть просовываю руку через решетку и начинаю их тянуть на себя. А они не лезут.
В общем, мучился я с ними долго, очень не хотелось ботинки оставлять — были бы мои, еще ладно, ботинки-то чужие. К тому же это улики. Наконец поднимаю глаза и вижу, что у самого потолка над решетчатой дверью — здоровенная щель. И чего я мучился, чего туда сразу не посмотрел? Забираюсь в носках на решетку, просовываю руку через эту щель, отращиваю ее до пола, хватаю ботинок — раз — вынул. И второй — раз — вынул. Надеваю их, еще раз отряхиваюсь и думаю — чего теперь делать? Первым делом меняю лицо. На что я его сменил — не знаю и, наверно, уже никогда не узнаю. Постарался сделать поприличнее и посолиднее. В смысле — брови погуще, подбородок потолще, щеки пожирнее, росту повыше, все такое. Но поскольку зеркала нет — как получилось, не знаю. И иду в таком виде по коридору, заглядывая во все комнаты. Мне же надо Габриэлыча найти с Амвросием, проинструктировать их, чтобы они все отрицали.
В комнаты я заглядывал аккуратно. В смысле хитро. Не так, чтобы в каждую дверь ломиться — “драсьте!” — нет. Я вырастил себе на мизинце глазик маленький. Почему-то как раз это мне удалось с первой попытки и без проблем. Просто представил, что на мизинце у меня маленький глазик, — и сделал. И этот мизинец я прикладывал к замочной скважине и смотрел, чего там делается. Единственное плохо — не удалось мне его как следует с остальными глазами синхронизировать, поэтому когда я включал обзор мизинца, то отключался правый глаз. И тогда такая общая картинка получалась, что просто ужас, видно, мозг пытался стерео по привычке достроить, но какое тут стерео, когда у тебя один глаз на голове, а второй в замочной скважине?
Но если закрыть оба глаза и смотреть только мизинцем — то ничего, нормально. Изображение поганое, мутное, но разобрать можно. Главное — не поцарапать глазик, пока в замочную скважину просовываешь. Глаз — штука тонкая, нежная.
В общем, иду я по коридору и заглядываю в каждую камеру, потому что у меня такое ощущение, что Габриэлыч с Амвросием где-то тут должны быть. В одну дверь сунулся — темнота, что-то типа хранилища бумажного. В другую дверь — никого, свет выключен, стол стоит пустой, на нем компьютер и шкаф рядом, набитый карточками.
Тут я неожиданно выхожу на лестничную площадку, а там курят мент и дама в штатском, но деловая.
— Мужчина, вы что ищете? — поворачивается она строго.
— Да я по поводу загранпаспорта, — начинаю бурчать экспромтом. — У меня старый кончился, а мне продлить надо. Понимаете, мне в командировку лететь через неделю, в Австралию, а оказалось, что паспорт…
— Мужчина, это вообще не здесь! — говорит дама таким возмущенным тоном, словно я попросил одолжить на недельку ее паспорт. — Это во дворе паспортный стол! Следующее здание! Только он закрыт уже! Кто вас вообще сюда пустил?
