Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ) - Зимина Татьяна (книги без сокращений .txt) 📗
Намотав на туловище какую-то цветастую тряпку, сдернутую со стола, я выскочил за дверь. Надо найти Машу и рассказать ей всё! Больше я ни о чем не думал, и по сторонам, выскочив из комнаты, особо не смотрел. Ну и сверзился со второго этажа по узкой деревянной лестнице. Голова-ноги, голова-ноги… Перильца своротил, картину какую-то со стены снес. Грохоту было-о-о… Напоследок хорошенько кумполом о ступеньку приложился — искры не только из глаз, но и из ноздрей посыпались.
— Ой, зырь, Глаха, бетмен! — голосок был тонюсенький и ядовитый.
— Не… Бетмена Машка еще о прошлом годе шлепнула. Это супермен. Вишь, трусы на нем красные. Такие только у супермена…
— Не, у того трусы — поверх штанов. А у этого — прям так, на голую жо…
Послышался звук оплеухи, а затем притворное хныканье и сердитое бурчанье.
— Вань? — кажется, Машин голос.
Собрав в кучу руки-ноги — все старые болячки возопили по новой, к их хору присоединились несколько свежих — я попытался подняться. Встал, стараясь не сверкать голыми местами, но, запутавшись в бахроме, опять грохнулся.
— Не, это точно не супермен. Тот хотя б ходить умел. А этот собственную жо… голову найти не может.
— А ну, сорванцы, дуйте на улицу. Неча на чужой срам пялиться. — сказал взрослый строгий голос. — Давайте, давайте, а то быстро за ученье засажу.
Возмущенный вой и дробный топот возвестили об отбытии сорванцов.
А я, медленно и аккуратно, подтянув ноги и помогая себе руками, наконец-то поднялся. Убрал волосы с глаз и узрел белый свет. А вместе с ним — Машу, Ласточку и незнакомую, с красивым лицом, женщину.
Обилие дам с неожиданной остротой дало почувствовать, что стою я перед ними, аки ангел небесный, в трусах и валенках. А они, все трое, на меня смотрят. Маша — с беспокойством, Ласточка — чуть насмешливо, а третья дама — с каким-то, я б сказал, исследовательским интересом. Бойкие карие глаза с ведьминским прищуром так и шарили по моей обнаженной наружности, я аж засмущался весь. Поймав себя на том, что комкаю перед грудью замурзанную рваную женскую шаль, как красна девица ночнушку в первую брачную ночь, я опустил руки.
— Ты как, Вань? — жалостливо спросила Маша. — Живой?
Я добросовестно себя оценил: бок с одной стороны ободран и саднит — уже выступили рубиновые, как вино, капельки крови. Коленка распухла и почти не гнется, рука… рука замотана почти до самого плеча, и сквозь белую ткань проступают бурые пятна.
— Вроде бы. — оглянувшись на лестницу, я присвистнул. — И кто ж это меня на такую верхотуру затащил?
— А Витюша, сыночек мой. — откликнулась красивая женщина. — Самая большая кровать во всем доме, в моей, значить, спаленке… — подмигнув и улыбнувшись завлекательно, она уперла руку с ярко-красными ноготками в крутое бедро. Я начал краснеть и нагреваться, как самовар. От греха подальше отвел глаза, делая вид, что очень интересуюсь обстановкой.
Комната была большая, с широкими окнами и кружевными вязанными занавесками. На занавесках плыли белые лебеди. Натертый до блеска деревянный пол был застелен красивыми полосатыми ковриками, а вся мебель: кресла, диван с высокой спинкой, даже настольная лампа, были увешаны крахмальными салфеточками. Уютно тикали невидимые ходики.
— А, вы уже познакомились? — Обрез появился очень вовремя. В руках он держал объемистый тючок, и я понадеялся, что это для меня. — Маманя моя, Любовь Александровна. — он нежно приобнял женщину за плечи. Та, вздернув бровь, кокетливо фыркнула:
— Ну, зачем же по отчеству-то? Можно и по-простому: Любочка.
— Фельдшер, между прочим, первой категории. — не слушая маму, гнул своё Обрез. — Это она тебя, Ванюха, отмыла всего и заштопала. Так что с тебя причитается…
При этих словах мама так зазывно улыбнулась, обнажив чистые жемчужные зубки, что я аж закашлялся. Щеки горели.
— Благодарствую. — буркнул я, неловко кланяясь, и отвернулся.
Ну почему здесь нет Лумумбы? Он бы непременно поцеловал ручку, рассыпался в комплиментах, и быстренько наладил самые теплые и дружественные отношения…
А я продолжил кашлять — уже специально, чтобы скрыть накатившее смущение.
— Чего вылупились, девки? Голого мужика никогда не видели? — деликатностью Обрез явно пошел в маманю. — Он, может, еще девственник, а вы прилипли к нему глазами, как вихотки банные. — А ну брысь на кухню! А вы, мама, пока на стол накрывайте. Таракан обещался к обеду быть.
Таракан, оказывается, успел сгонять в город, и новости принес неутешительные. О Лумумбе не было ни слуху ни духу, зато завод Дуриняна сгорел дотла, как и Гарцующий Пони. Во всём обвиняли нас с наставником. И главное: вернулся отряд, отправленный еще до нашего приезда охотиться на имперский штурмовиков. Из сорока человек домой вернулись десять. Временно исполняющий обязанности начальника Агентства Шаробайко, боясь народного гнева, сбежал.
— Я знаю, кто за всем стоит! — сидеть я не мог. Во-первых, всё болело, во-вторых, не привыкшая к грубым домотканным штанам кожа зудела и чесалась.
— И кто? — отстраненно спросила Маша. Казалось, мысли её витают где-то далеко.
— Баба Яга!
Таракан хмыкнул.
— Так-то оно, может, и так, да только где она, Яга эта? Ищи ветра в поле…
Совет держать пришлось уйти аж за околицу: в доме Любови Александровны было слишком шумно. Близняшки, вместе с младшими братцами Обреза, носились в индейцев, размахивая настоящими топориками. Того и гляди, пол-уха отхватят, или скальп снимут, в порядке контрибуции. Да еще соседи. Под разными вымышленными предлогами простодушные деревенские жители валили поглазеть на заморских гостей. И ладно бы, просто поглазеть. Каждый считал своим долгом завести умный разговор о политической обстановке в городе, в стране, в мире… Ну, и выпить под это дело. Бутыль с самогоном стояла на столе, рядом с вареной картошкой и кислой капустой с огурцами. Её даже пробкой не затыкали.
— Всё сходится. — я горячился, но ничего не мог с собой поделать. Казалось что времени, как в песочных часах, становится всё меньше… — Во-первых превращения. Козел-Кукиш, собаки эти Дуриняновские… Всё это — магия преобразований.
— Драконы. — тихо подсказала Маша.
— Мать Драконов мы убили, — отмахнулся я. Это точно не Баба Яга — почерк совсем другой.
— Напитки на заводе Дуриняна. — напомнила Маша. — Что еще?
— Пыльца! — закричал я. — Мы с Лумумбой собирались отследить цепочку раздачи Пыльцы… И заклинание не сработало!
— Бабуля пошел вразнос в ту самую ночь, когда умерла Мать Драконов. — сказала Ласточка. — Наверное, если сверить часы…
— Бердяй сказал, в какой-то момент Штурмовики просто упали. — подал голос Таракан. — Я успел поговорить с товарищем по службе… Вы его не знаете. — это он Маше с Обрезом. — Одним из десяти вернувшихся. Так вот: наши там попали в окружение. Против пистолетов и ножей — бластерные винтовки. И броня… У охотников шансов не было. Но в какой-то момент они просто попадали и расплылись лужами эктоплазмы.
— Ты спросил, когда? — поднял голову Обрез.
— Нет, как-то не подумал.
— Ладно… — я схватился за голову. — Жаль, нет бумаги. Записать бы всё, а потом оценить трезвыми глазами… — Есть еще этот, как его, Живчик. Тоже магом был.
— Цаппель. — напомнила Маша. — Только их просто так убили, без всякой магии.
— Живчика убили у меня на глазах, прямо посреди вечера в Зеленом Пеликане. — сказал я. — Цаппель тоже там был. Мы с Лумумбой его даже подозревали…
— Перший друг мадам Елены. — кивнул Таракан. — Сам слышал, как он хвастал: идею нанять твоего наставника узнать, где золото, она подала. — Широкой, говорит, души женщина. Даже охранников своих одолжила — золото тащить.
До меня не сразу дошло.
— Что? Что ты сказал про охранников?
— Слышал от Цаппеля, — он заходил зачем-то к Шаробайке, — что охранников в помощь Цаппелю одолжила мадам Елена.
