Дракон Третьего Рейха - Угрюмов Олег (читать книги txt) 📗
Жабодыщенко испустил тяжкий вздох, какой обычно удается только виноватым слонам:
– Та я трохи дывлюся, не бийся.
– Знаю я твое «трохи дывлюся», – укорил его Перукарников. – А кто в прошлом месяце гнилой картошки наелся? Бона добра, вона добра, только приморожена – передразнил он. – А потом Салонюк меня заставил тебя выхаживать. Так что гляди мне: чтоб ни-ни, ясно?
– Та куда ж яснише! – недовольно пробурчал Жабодыщенко.
Он демонстративно поднял голову и стал с преувеличенным интересом разглядывать дальние деревья, дабы пристыдить товарища и показать тому всю напрасность и неуместность подозрений. Да! Он, Жабодыщенко, покушать любит и не видит том ничего зазорного. Таким аппетитом могут похвастаться только люди с чистой совестью. А чистой совести не стыдятся.
Вот тут-то и приметил он нечто завлекательное на одной из зеленых веток, а потому со стайерской скоростью рванул в ту сторону, надеясь, что уж эта находка обязательно окажется съедобной.
Ошалевший Перукарников устремился следом. Он ничего не понимал, но знал наверняка, что Жабодыщенко с его знаменитым аппетитом может наворотить такого, что потом век не расхлебаешь.
Внимание Салонюка, Сидорчука и Маметова привлекли дивные звуки: писк, возня и громкое бегемотье пыхтение, аранжированное людоедским рычанием голодного Миколы.
Выскочив на небольшую полянку, они увидели, как трясется густая крона и кренится толстенький ствол, а Жабодыщенко обеими руками вцепился в огромный апельсин (или мандарин – разберешь разве?) и пытается оторвать его от ветки.
Мандарин же в свою очередь вцепился в спасительную ветку ручками и ножками и отчаянно кричит:
– Я не фрукт, я Хухичета! Пусти, пусти!
Багровый от напряжения, взмокший Микола тряс добычу и приговаривал.
– Та шо ты кажешь?
– Я никогда не обманываю, я настоящий Хухичета! И совершенно несъедобный! – жалобно голосил несчастный «фрукт».
– Та мне все одно, яка у тебе назва, мардарин, – брякнул Жабодыщенко.
Хухичета обиделся:
– Я не мандарин, не мандарин! Пусти – я предскажу тебе будущее
– Краще кажи е в тебе кисточки чи ни? – пропыхтел Микола.
Салонюк все это время взирал на разыгрывающийся спектакль с разинутым ртом и выпученными глазами. Но наконец гордая казацкая кровь вскипела и забурлила. Командир сверкнул очами и взял себя в руки.
– Жабодыщенко! Видставить, видставить! Що це за прохиндейство?! Ти партизан чи хто, не можна живу истоту в рот пхати! Не чуешь – воно росийськой мовой тоби каже, що воно не фрукт. Воно Хухичето.
Жабодыщенко, и не думая выпускать из рук оранжево-красного, отбрыкивающегося тоненькой ножкой Хухичету и продолжая тянуть его с ветки, чтобы откусить кусочек, возопил:
– Та це месный велетенський мардарин, мабуть, придурюеться, щоб никто не зъив! Хитруе, о!
Салонюк потерял терпение
– Зараз ты у мене будешь велетенським мардарином, я вже це бачу.
Он подхватил с земли увесистую дубинку и решительным шагом направился к проштрафившемуся бойцу. Этот аргумент в отряде понимали все. Главное, было известно, что Салонюк шутить не любит и вполне может употребить палку для большей доходчивости своего выступления. Поэтому Жабодыщенко моментально выпустил аппетитную находку и скрылся в кустах – на всякий случай. Уже оттуда донеслось обиженное ворчание:
– Николы спокийно поисти не дасть. Дихтатор!
Салонюк, подойдя к дереву и рассмотрев спрятавшегося в кроне Хухичету, рявкнул на Миколу:
– Скильки тоби казати – без мого дозволу ничего незнайомого в руки не хапать, нияких фруктив не жраты, хоча б воны не размовлялы росийською мовою? Все одно заборонено.
– Во життя! – заворчал тот. – И говорливого мардарина зъисты не можна!
– Який ты кровожадный, Жабодыщенко. А ежели вин ядовитый? Що, обузой для всих хочешь статы? Не треба ДЫБИТЬСЯ на мене, як теля на нови ворота. Так и знай: твий труп до сильского кладовища тягты з хлопцями не будемо, поховаемо десь пид деревом, та на могиле напишемо: «Цей чоловик жрав все, що не можна, через те подых не по-людски», и точка!
– Свят, свят, свят, – перекрестился Микола.
– Наглый, як сто нимецьких танкив. Хоч бы з хлопцами едой подилывся, так ни, все сам зъисты норовит. Ну що ты за людына? Вылазь з кущив, треба дальше идти! – приказал Тарас.
Перукарников призвал в крону:
– Эй, ты, как там тебя? Ху… Ху… колобок мандаринович! Если ты несъедобный, чего прячешься?
– Во бачиш, Перукарников, – назидательно заметил Салонюк. – Тоби теж вид голоду в незнайомой тваринке якись колобки маряться.
«Мардарин» на глаза партизанам появиться не решился, но и выдержать такого издевательства не смог:
– Я не колобок. Я Хухичета, последний из Хухичет! Мы, Хухичеты, знаем одну вещь, но зато она главная.
Он собирался еще добавить, что вообще-то Хухичета – это не хвост собачий, а странствующий дух философии и живое олицетворение народной мудрости. Он появляется там, где его не ждут, и исчезает так же внезапно, как и появился. Дает советы, которых не просят, и предрекает будущее. Впрочем, оранжевое существо не было бы духом философии, если бы не понимало, что пятеро странных людей вряд ли должным образом отреагируют на подобную информацию. И оно замкнулось в гордом молчании.
Перукарников, как существо с высшим образованием – то есть философии тоже не чуждое, – не хотел упускать случая поближе познакомиться с таким необычайным незнакомцем. Да и обещание тот произнес заманчивое.
– Что ты там про предсказания говорил?! – уточнил он.
Когда Хухичет спрашивают, они отвечают в силу врожденного чувства долга и сострадания, даже если обижены на некоторых за несправедливое сравнение с колобком до глубины души.
– Всего я вам сказать не могу, – свесился он с веточки. В воздухе повисло многозначительное молчание. – Только самое важное.
Чем значительнее артист, тем длиннее его пауза – гласит театральная мудрость. Если это так, то Хухичета гораздо больше годился на роль Ромео, нежели Тарас Салонюк. Во всяком случае, последний и не думал держать какую-то там паузу.
– Що-то нас жде? Та не мовчи, кажи як е, мы зрозумиемо.
Хухичета ощутимо преисполнился загадочности:
– Пока я вам дам только один совет. Если хотите домой вернуться живыми, ведите себя в этом лесу повежливее и смотрите повнимательнее, не то сами кому-нибудь на обед достанетесь. А мне лично надо прийти в себя, так что до скорой встречи.
И, победоносно взглянув из спасительной кроны на грустного и голодного Жабодыщенко, оранжевый шар внезапно исчез.
Салонюк горько вздохнул:
– Було бы у тебе, Жабодыщенко, трохи бильше розуму, мабуть не завдавал бы душевного болю истоте, а спочатку ее послухав. – Он потоптался на месте, а затем напустился на Перукарникова, справедливо рассудив, что дисциплину в отряде поддерживать все равно надо: – А ты теж хорош: «колобок, колобок»! Який це колобок, ты що колобка не бачив? Треба ко всему, що навкруги, обережно видноситыся. А то точно Хичета каже – повымыраемо туточки, як свыни на Северному полюси.
– Цикаво, куды вин дився? – плотоядно поинтересовался Жабодыщенко.
– А ты його сам запытай, – сварливо пред ложил командир. – Через твою повединку за раз мы ничего не знаемо, а могло бы буты все инакше.
– А шо я, шо я? – обиделся Жабодыщен ко. – Я теж йисты хочу!
– Ты вже йив сегодни! Та скилькы можна жраты?! Ты партизан на фронти чи сваха на весилли? Побьем нимцив и тоди все понаедаемось, як боровы. А зараз треба буть скромнише, зрозумив? В цему лиси за кожным кущем може чекаты небезпека! Як незнайомець не вопить «хальт» и «хенде хох», ще не треба до него наближатися, як до ридной бабуси. И муркотиты, мов кошеня, таки дурнувати фразы, як «шо ты кажешь», «мне все одно, яка у тебе назва», «е в тебе кисточки чи ни?» – и в такому роди.
