Игры скучающих купидонов (СИ) - Абалова Татьяна (онлайн книга без txt) 📗
Он же, Афлорий, был на голову выше их всех — уже лет семь как ему доверили золотые стрелы и возможность выбора объекта любви. Стрелочники — это вам не шептуны или тетивики. Это уже почти боги любви.
Правда, и ответственности у них гораздо больше: в случае чего всегда виноват стрелочник.
«Где же я допустил оплошность?» — спрашивал себя Афлорий с того самого момента, как почтовый голубь принес неприятную весть, что стажеру следует явиться в небесную канцелярию. Надежда, что его вызвали как свидетеля, растаяла, стоило судье жестом указать на скамью подсудимых.
— Спасибо, я постою.
Афлорий не мог сесть. Он в последние два дня даже спал стоя, что вымотало его вконец. А тут еще суд, где свежие мозги не помешали бы.
«В голове каша. А все ветреная мода. Придумали же, что подметать перьями пол — это круто! Да и само наращивание крыльев оказалось болезненным и обошлось не дешево, теперь минимум полгода придется отрабатывать. Но надо быть в тренде, если хочешь попасть в клуб избранных купидонов, кому поручается устраивать браки королей», — кисло думал Афлорий, наблюдая, как судья натягивает налокотники и обмакивает перо, выдернутое из собственных крыльев, в чернильницу в виде сердца. Писать по-старомодному кровью — удел консервативных чиновников.
Глава небесной канцелярии глотнул живительной влаги из кубка и поправил парик, что так и норовил съехать на бок.
— Подсудимый Афлорий Варлиенский, клянитесь, положа руку на душу, что будете говорить правду и только правду.
— Клянусь! — стажер обхватил себя за плечи, скрестив руки, доказывая тем, что кривить душой не станет.
— Нашим ведомством была проведена выборочная проверка деятельности стажеров. В результате чего выявилось, что шесть лет назад ведомый вами объект… — тут судья заглянул в лежащий перед ним фолиант, чтобы уточнить имя человека, на которого был истрачен любовный заряд, — …Евгения Ключева получила сильнейшую душевную травму, отголоски которой наблюдаются до сих пор. Как вы объясните сей вопиющий факт?
На витражном окне, что располагалось за спиной судьи, пришли в движение кусочки мозаики, и все сидящие в зале ахнули, увидев, что у появившегося изображения светловолосой женщины, рисующей узоры на запотевшем стекле, свечение над головой болезненно-зеленое.
Мозаика распалась, потом сложилась иначе, словно кто-то крутанул огромный калейдоскоп. В машине сидели двое. Мужчина, над головой которого плясало желтое пламя, выражающее досаду, подписывал какой-то документ. Женщина застыла, потонув в серой дымке.
— Вы где-нибудь видите цвет любви — красный? — судья стряхнул каплю крови с пера, приготовившись записать ответ подсудимого.
— Я… я не знал! — Афлория охватила паника. Он помнил девчонку, которая не спускала глаз со своего преподавателя, подав тем знак, что готова к любви. Неужели он ошибся, и это сильное чувство не задело источник обожествления — Алексея Харитоновича? Да, именно так звали того симпатичного математика. Шесть лет страданий! Да за такой срок купидона могут перевести назад в шептуны, а то и вовсе в другое ведомство. Нет ничего мучительнее, чем оказаться утешителем недужных — ангелом, который вселяет искру надежды в сердца безнадежно больных. Все-таки дарить любовь — это праздник, и никакая другая работа с этим не сравнится! Взять хотя бы ведомство Войны и Мира, где каждый шаг — словно по минному полю. — Я думал, любовное соитие произошло по обоюдному согласию!
— Вы должны были убедиться, проверить. И действовать до любовного соития, а не просто фиксировать, что связь состоялась.
— Простите, я поступил непрофессионально, легкомысленно… — Афлорий знал, что сейчас все видят, как сильно он раскаивается. Вина — это черный цвет, который легко закрасит весь спектр чувств. Судьи именно поэтому носили парики — никто не должен догадываться, что творится в их головах.
— Я не буду рассуждать об ответственности, возлагаемой на купидонов, — судья закрыл книгу после того, как быстрым росчерком пера вынес пока только ему ведомый приговор. — Кто бы чего не говорил, любовь — основа всего. Поэтому и наказание виновный понесет соответствующее.
Афлорий вздрогнул, когда рядом с ним выросли фигуры двух ангелов-пересмешников. Им единственным дозволялось появляться среди людей, принимая человеческий облик.
«Пошлют исправлять ошибку? — мелькнула догадка, и стажеру стало легче дышать. — Неужели позволят стать пересмешником? Это лучшее из наказаний, я счастливчик!»
Напряжение спало, Афлорий даже тряхнул крыльями, забыв, что любое движение может отозваться болью, и едва не пропустил заключительные слова судьи.
— Лук и стрелы сдать.
— А как же…
Действительно, как исправить ошибку без золотых стрел? Свел бы неудавшуюся парочку, бабахнул по ним стрелой любви так, чтобы она прошила оба сердца, и все, готово! А теперь?
— Четвероногому существу они ни к чему.
— Ваше Светлейшество, я не понял, вы сказали «четвероногому»? — лик стажера стал того же цвета, что и кончики собирающих звездную пыль крыльев.
— Тварью бессловесной вступите в человеческий мир. И оной останетесь, пока не осчастливите любовью пять пар.
— С-с-стать собакой? — Афлорий не верил, что его так жестоко наказывают. Теперь он будет не в состоянии не то что ранить стрелой, но и даже тренькнуть тетивой или нашептать.
— Хоть хомячком, — устало ответил судья и шарахнул деревянным молотком по чернильнице, разбив стеклянное сердце и ставя на том точку. Разбрызгавшаяся кровь медленно впиталась в одежду двух пересмешников и упавшего на четвереньки стажера, запустив тем приговор в силу.
Последнее, что услышал Афлорий, чувствуя, как с его крыльев осыпаются перья, это шипящий шепот ангела-пересмешника:
— Только попробуй стать хомячком! Придушу!
— Мяу! — произнес стажер и почесал задней лапой за ухом.
А в городе, где осень золотом и багрянцем разукрасила тихие дворы и скверы, из подъезда дома, где жила Евгения Ключева, вывели спившегося барабанщика дядю Сашу. Он, поймав строгий взгляд своей старшей сестры, торопливо спрятал под куртку отполированные годами неустанного применения барабанные палочки.
В сторонке терпеливо дожидалась своего вселения интеллигентная парочка старушек. Прямые спины, гордо поднятые головы. В переноске у их ног томился кот породы вислоухий шотландец. Его так и тянуло уткнуться носом в один из баулов, принадлежащий сестрам. Там лежали бутылки, заполненные замечательной настойкой, на которую кот возлагал огромные надежды. Не надо шептать, тренькать или пулять стрелами. Накапал пять капель, и все то, что сделает проштрафившегося купидона свободным, произойдет само собой. Утраченные много лет назад чувства вспыхнут с новой силой, и никуда голубчикам не деться. Все переживания и комплексы исчезнут, уступив место любви.
Всего то и нужно — подогнать Бойко Алексея Харитоновича к аптеке, где работает Ключева, всучить каждому по бутылке «Любарума», и пусть сны, полные неги и страсти, примирят их с мыслью, что они друг без друга жить не могут.
«Зачем ты берешь пять бутылок, когда достаточно две?» — вспомнил кот шепот пересмешника, которого его сероглазый напарник называл Ассисом. Афлорий различал двух совершенно одинаковых ангелов только по цвету глаз. Видимо, его изменить они были не в силах. Стажер слышал, что пересмешники прячут истинную внешность даже от своих друзей, а порой и сами забывают, как выглядят.
Все трое стояли на складе, где им выдавали реквизит, необходимый для выполнения задания.
«Две?!» Ну уж нет, больше никакой оплошности стажер не допустит! Все нужно брать с запасом, еще неизвестно, сколько лет придется торчать среди людей. Просто так ни один из «посланцев» в Любовное ведомство вернуться не может — только после исполнения всех условий приговора.
Пересмешники сверяли полученное «обмундирование и предметы обихода» со списком, который наверняка составили заранее. Что и говорить, профессионалы.
— Зачем вы подкатили BMW? — зайдя за стеллажи, удивился пересмешник, представившийся кладовщикам как Проф. На стартовой площадке стояла, на взгляд кота, отличная машина. Чего этих надменных ангелов не устраивает? — Нет-нет! Я кровью по белому написал — красные «Жигули». Мы не должны выделяться. Все тихо и скромно.
