Академия альфачей 2, или всем подставить сопатки! (СИ) - Ночка Аркадия (онлайн книга без .TXT) 📗
Стра-а-а-а-анно.
‒ «Шалунишка»? ‒ Люкос слегка покашливает, вытягивая в слове гласную в каждом слоге. ‒ Вы с Нико уже так близко общаетесь, хотя познакомились только сегодня? — ровным голосом интересуется он.
‒ Не совсем. Честно говоря, встретились мы еще вчера. В форс-мажорных обстоятельствах. Забавная такая история вышла… ‒ Резко вспоминаю о зверюшке, которая и вызвала все форсы и мажоры. ‒ Радик же остался в зале! По ту сторону защиты!
‒ Ты про свой оживший пуфик? ‒ уточняет Люкос.
‒ Да! Про него! ‒ Лихорадочно осматриваю черные горы из похрапывающих тел прислужников. ‒ Он же не мог сломаться от ударной волны? Да? Кто-нибудь его видит?
Будто ощутив мое беспокойство, шустрый стул вальяжно выбирается из мирно дышащей людской кучи и стряхивает с себя одно из сопящих тел. Свеж, бодр, психически стабилен. Для стула с ногами и лапами, конечно же. Предполагаю, гранатомет Радику тоже будет нипочем.
Опускаюсь на колени, чтобы сползти с возвышения.
‒ Приведу его сюда, ‒ говорю я и принимаю руку Реджи, который собирается помочь мне спуститься.
Неожиданно чудом выжившая дверь в противоположном конце зала издает плаксивый скрип.
‒ Что тут за шум? ‒ В проеме появляется знакомая сутуловатая фигура проректора Зофу.
Спинка Радика поворачивается в сторону вновь прибывшего.
Огнище, шторм, безумие.
Романтика.
И несущийся радостным галопом стул.
Прямо к проректору.
Глава 50. Поэтичность и самец
Дежавю.
Красивое название столь же необычайного феномена. В некотором роде даже поэтичное.
Однако в самом его содержании таится подвох. Особенно, если дело касается событий, повторение которых не хотелось бы лицезреть даже на просторах безобидной памяти.
Но что имеем в итоге?
Если бы проректор Зофу был привлекательной самочкой стула, то я бы еще поняла чрезмерный энтузиазм Радика, мечтательно помахивая спинкой, ринувшегося к дедку на полной скорости. И пылкость его, и задор и так далее. К тому же следует учесть, что половую принадлежность моей бегающей мебели я определяю исключительно по факту ношения им мужских ботинок. Ну, и по наличию этих самых мужских ног как бонус к мужской обуви.
Вывод: Радик — стульчиковый самец на девяносто восемь и семь десятых процента.
Однако проректор Зофу — не самочка. Можно, ясный кексик, предположить, что в душе лысый дедок — нежная лилия в ромашковом сарафанчике. Но вряд ли Радик в курсе нюансов прелестного внутреннего мира проректора, так что вариант с внезапно возникшей симпатией откидываем в сторону.
Хотя, может, я слишком спешу с вычеркиванием версий? Да и какова вероятность того, что Радику и правда жутко понравился проректор Зофу, и стул просто хочет к нему приласкаться, как, к примеру, ко мне?
Во время моей бурной мыслительной деятельности ретивый стул активно сокращает расстояние между ним и проректором. Внезапно передние ноги скачущего Радика, которые уже не раз демонстрировали наличие своего собственного мнения, видимо, чувствуя во всей этой ситуации некий подвох, вдруг начинают тормозить, скрипя подошвами ботинок по полу. Предполагаю, что в них еще живо воспоминание о том, как по их милости проректор Зофу был отправлен в ясную небесную высь.
Мохнатая пара конечностей Радика, отвечающая за прыгательно-дрыгательную активность, с выбором своего «коллеги» категорически не соглашается и прямо на ходу, используя напор всего туловища, совершает последний размашистый скачок. В точке приземления задиристые лапы подкашиваются, стул пришлепывает пол задней частью сидушки, и передние конечности — мужские ноги, так и не достигнувшие мечты о типаже солидности, культурности и деловитости, ‒ со смачным шлепком ввинчиваются мысками ботинок точно в проректорский зад.
Не стоило дедульнику Зофу поворачиваться спиной к залу, чтобы убедиться, что сзади, из коридора, на него никто не собирается нападать. Ой, как не стоило. Ведь, как оказалось, в зале тоже нашлись желающие пойти в атаку. Делюсь житейским наблюдением: твой тыл в беде всегда и везде, ведь, как ни повернись, для кого-то твоя корма по-прежнему будет в свободном доступе.
И что там у нас было насчет вероятности симпатии? Нуль! Нуль процентов эта ваша вероятность!
Не знаю, успевает ли проректор удивиться, так как скорость он набирает нешуточную с самого начала. И если вчера траектория его порхания уходила в далекое «вперед», то сегодня у Радика получилось соригинальничать и направить свой «снаряд» вверх и назад по дуге — точно у футболиста, стоящего спиной к воротам, однако же размашистым замахом все равно четко отправившего мяч ровно в середину сетки противника.
Гол.
И сразу фол.
А мою тоску простецкими словами бренного мира не описать.
Опять. Снова.
Мы — я плюс один оживший набор беспринципной мебельной фурнитуры — только что вновь присоединили многоуважаемого проректора Зофу к спутниковой системе какой-то отдельной планеты.
Над нашими головами дедок, не спорю, пролетел красиво. Даже лучше, чем любой из прислужников после пинка или сам маэстро пофигизма Реджи. Наверное, успеха в зрелищности Зофу добился за счет своей худосочности, да и очередной яркий костюм, усыпанный блестяшками, весьма гармонично смотрелся в районе потолка…
Но я вовсе не собиралась проделывать с проректором то же самое, что вытворила вчера! Вчерашний случай можно хотя бы объяснить случайным стечением обстоятельств. А как оправдываться сейчас?!
‒ Ого. — Реджи чешет подбородок, с видом ценителя эксклюзивного искусства обозревая торчащие из кучи мусора пятки проректора. — По ходу дела, вчерашний слушок о том, что Лютик покусилась на кого-то из высшего руководства, оказался правдой.
‒ А ты рисковая, шалунишка, ‒ глубокомысленно заключает со своего места дислокации Нико. — Второй день подряд и теми же методами.
‒ Какая дерзкая девочка. — Люкос не скрывает ухмылки. — Демонстрация была излишней. Мы и так поняли, что ты можешь за себя постоять.
Вот что за разговоры, а?! Мне тут такие «одобрям-с» не нужны.
‒ Он там жив? — сиплю я, сверля жутким взглядом Радика, который с чувством выполненного долга трусит ко мне и принимается ластиться, тыкаясь краем сидушки в ноги.
‒ Вполне. — Реджи невозмутим. Хоть он и удивился моему «обходительному» отношению к местному руководству, в последующем воспринял все это на удивление легко. — Слегка не в сознании. И в перспективе — шишка на лбу.
‒ Отпочемучкала проректора, отвечающего за воспитательную работу. — Нико хитро скалится. — Скажи-ка, Лютик, это твой протест против воспитания? Да здравствуют бесчинства и беспредел?
‒ Так, народ, не приписывать мне лавры беспредельщика, ‒ возмущенно шепчу я. ‒ Благородство, мораль и скромность — вот мои составляющие повседневного коктейля.
‒ Вот как? Интересно, тогда чей же это эллипс второй день подряд бродит по пространственным слоям вокруг академии и отгрызает куски зданий по всему кампусу? — спрашивает Люкос, принимая крайне озабоченный вид, и картинно задумчиво барабанит пальцами по подбородку.
‒ Спросите у Плюш… в смысле, у профессора Ярого, ‒ предлагаю я, готовясь бороться за свое доброе имя до последнего. — Это он сюда Жорика запустил. Ты же в курсе.
Недалеко от нас на пол неожиданно валится внушительный кусок стены. В образовавшуюся дыру проникают сначала длиннющие брови Плюшки, а затем просовывается и вся его голова.
Вспомнишь дождик, вот, так сказать, и лужица.
Глава 51. Единодушие и гордость
‒ Кто-то произнес мое имя всуе? — хрипит Плюшка, вертя головой. На пористых щечках моего наставника красуются нежно розовые пятна, а кончик носа украшает любопытная синева. Предполагаю, что именно так у него проявляются последствия попытки резко протрезветь. — Да еще таким недовольным тоном?
Поднимаю руку и вяло дергаю ею из стороны в сторону. Так и хочется сказать Плюшке «глядите, во что вылился весь ваш бухич с подопечной», но, кажется, картинка побоища и так вполне красочная и способна самостоятельно обо всем поведать.
