Наши против (СИ) - Ардо Маргарита (серия книг .txt) 📗
Вот чёрт! Это похититель воткнул! Зачем? Отомстить напоследок? Что ж, надеюсь, полицейские отучат его дубинками нападать на невинных девушек и тащить куда попало.
Правда, мне тотчас стало похитителя жалко. Ведь дубинками — это очень больно, даже таким мускулистым. И по-русски он не говорит, и без паспорта наверняка. Посадят в обезьянник, к бомжам… Так ему и надо! Правда, теперь получается, что я его похитила. Дурдом какой-то…
И как я вообще могла мгновенно переместиться из Сочи в неведомую бухту, а потом обратно в Москву? Почему?
Стоп! Я подумала о том, что хочу в Макдональдс. И оказалась в том, что возле дома! Ничего себе! Блистательно! Я что, телепорт? С чего вдруг?
Нога болела всё больше и больше. Я с тоской взглянула наверх и на табличку на нашем допотопном лифте: «не работает». А что, если? Я зажмурилась, сосредоточилась: хочу домой, прямо в квартиру, сейчас! Ничего… Я сжала кулаки и сморщила нос, напрягаясь. Не вышло. Зато желудок подал сигнал SOS.
Может, мою способность, как мобильник, подзаряжать надо? Не зря же так зверски есть хочется?! Как при 3G-интернете: «Вы исчерпали суточный трафик, пополните баланс или измените тариф на более выгодный»…
Я схватилась ладонью за живот, проклиная гастрит, и поковыляла по лестнице на третий этаж. Мы живём с мамой в сталинке, в квартире, которая досталась нам от дедушки-профессора. Хорошо, что у соседки, Ирины Павловны, всегда лежит запасной ключ от нашей квартиры! Это необходимо, так как мы с мамой не очень везучие: если лопается стояк, то обязательно у нас, причём когда никого дома нет. Или вдруг срывает кран на кухне, или плита ни с того, ни с сего начинает пропускать газ — так, что у соседки канарейка задыхается. Председатель Жилтоварищества называет нас «несчастливой квартирой», все службы коммунального хозяйства проверки начинают с нас, но попусту. Хорошо, что есть дядя Серёжа, мамин брат, он всегда прилетает на помощь.
На звонок открыла Ирина Павловна. Ей семьдесят семь, но она боевая и ни капли не старушка: стрижка короткая, очки модные, юбка и блузка пусть из сэконд-хэнда, но обязательно брендовые, даже дома. В ответ на моё «здрасьте» последовало:
— О, Тася, здравствуйте! А вы разве не в Сочи сейчас отдыхаете? И почему вы вся мокрая? Разве на улице дождь? Я не заметила, смотрю потрясающий фильм, закрыла шторы, так почему вы здесь?
— Так получилось. Можно ключики, Ирина Павловна?
— О да, да, конечно! Проходите, Тася, а чаю не хотите? Я пирог испекла свой фирменный с творогом и фруктами.
Желудок ёкнул и потребовал пирога, но я знала, что к Ирине Павловне на десять минут зайти не получится, минимум на час, а переодеться надо было сразу. И дяде Серёже позвонить. И «Альмагель» от желудка выпить. Поэтому я сказала:
— Нет, спасибо, очень спешу.
Раскланялась и бросилась к нам домой. У нас пахло ванилью и мамиными духами. Я люблю, как пахнет у нас дома. В кухне расцвела голубая бугенвиллия и вылезли мелкие алые бутоны розочек. Две недели меня не было дома, а будто только вчера уехала! Я сняла мокрые вещи и мигом под душ — оттирать следы приключений. Под горячей водой стало хорошо, только проклятая чёрная жемчужина на левой щиколотке доставляла жуткую боль при всех попытках её выковырнуть. А так как боль я терпеть не умею, я сдалась и бросила эту затею.
Прежде чем кинуть одежду в машинку, я вспомнила о жемчужном «курином божке», покопалась в складках футболки и обнаружила его на кожаной тесёмочке. А вдруг это он виноват в моих перемещениях? Я зажала его в кулаке, стараясь не думать, куда я хочу, и пошла, завернувшись в полотенце и шлёпая босыми ногами, в кухню в поисках еды. Нашла в холодильнике супчик. Разогрела его и не заметила, как умяла весь суп, хотя обычно капризничаю, вылавливая по клёцке. Пришлось пустить в ход сосиски из морозилки и залить кипятком овсянку, пританцовывая от нетерпения. Ужас! Если я буду так кушать каждый день, я скоро не влезу ни в одно платье, и маме придётся подрабатывать, чтобы меня прокормить, а потом купить тележку, чтобы возить моё выросшее пузо. Нет, всё! Никаких перемещений! Раз для фигуры вредно…
Я спрятала «криного бога» в шкатулку, а её в шкаф на нижнюю полку, под полотенца. Отряхнула руки и набрала дядю Серёжу.
— Тася! В чём дело? Куда вы пропали?!
— Мы? — сглотнула я, с нахлынувшим чувством вины вспомнив, что девчонки остались на чёрт-знает-гдешном пляже.
— Да, моя Рита, двое из сборной по гребле и чемпионка наша, из тяжелоатлеток. Вас видели вместе вчера. Тут волонтёры собрались, ищут по всему берегу! Где вы, Тася?! Не молчи!
Почему вчера? Ведь прошло от силы два часа с тех пор, как Крохина угрожала мне расправой под магнолиями…
— Я в Москве, — пробормотала я, не зная, как оправдываться.
— Что ты там делаешь?! — рявкнул он. — А девочки где?!
Хм… и правда, где они? На Гавайях? Только на каких-то других, с двумя солнцами…
— Я всё исправлю, — тихо сказала я, наклоняясь над нижним ящиком.
— Что ты исправишь, Тася?! Что ты натворила?! — кипел, растеряв весь свой восточно-философский дух, мой дядя-каратист. — И я понимаю — ты! От тебя всегда неприятности, но Рита!
— Всё будет хорошо. Никого искать не надо, — буркнула я в трубку и быстро отбила звонок.
Мне было стыдно. Какая же я эгоистка! Ем тут суп кастрюлями, а девчонки… Пусть Крохину с гребчихами ни разу не жалко, но ведь Рита! Она такая классная! И за меня всегда горой. А я? Тьфу!
Я надела на шею тесёмку с дырчатой жемчужиной, натянула джинсы, майку, кроссовки и почувствовала себя супергероиней. Только плаща за плечами и светящейся надписи на груди не хватало. Я зажмурилась крепко-крепко и подумала:
«Хочу на Гавайи. К девочкам. На Гавайи. К девочкам».
* * *
Рядом раздался разнузданный клубняк, в нос пахнуло мартини, морем и головокружительной смесью духов. Я открыла глаза и обнаружила, что стою на ночном пляже, вокруг меня сверкает светомузыка и танцуют в купальниках девушки. Гавайки, в гирляндах цветов. Кажется, выступают. Танцовщицы с визгом бросились от меня врассыпную. А я снова зажмурилась, не обращая внимания на резкую боль в щиколотке, и сказала себе:
— Не на те Гавайи, а туда, где не наш мир.
Меня закрутило так, что суп с кашей чуть наружу не выплеснулся. Ногу словно кошки принялись драть. Что-то загрохотало. Я открыла глаза и обнаружила себя в кресле, в темноте. Рядом чей-то попкорн, пацан слева не заметил меня, продолжая тянуть колу через трубочку, а на экране шёл последний космический блокбастер Люка Бессона. Мда, там мир не наш…
Тётка справа вытаращилась на меня испуганно:
— Это место занято. Муж в туалет вышел.
— Я уже ухожу, — пробормотала я не менее ошеломлённо. — А где я?
— Курить надо меньше! — послышалось сзади.
— Миасс, — сказала, моргая, тётка, — кинотеатр «Гавайи».
Извиняясь и больше не чувствуя себя суперменом, я прошла по рядам, отражаясь тенью на экране. Там герой пытался заполучить какую-то жемчужину. В пятке резало. Я остановилась в тёмном коридорчике перед выходом и почесала затылок. Что же всё-таки происходит? Актер в кино застрял рукой в ящике и не мог выбраться из параллельного мира в свой. А я не могу попасть туда, где остались девчонки. А ведь хочу!
И тут меня торкнуло: может, мне без похитителя из того мира вернуться не удастся? Может, — я с испугом глянула на свою посиневшую щиколотку, — он меня привязал к себе? По спине побежали мурашки. Ведь всё сходится! Судя по алчным глазам красавца, я ему была нужна. Очень.
В желудок упал холодный ком, и снова проснулся голод. Я вспомнила кулачищи с шипами, саблю и яростные, подведённые чёрным глаза. Выходит, чтобы вернуть моих девочек, мне придётся искать красавца-похитителя?! Мамочки… но ведь я его боюсь!
Главы 5
В собственную квартиру я вернулась легко. Но от голода и упадка сил чуть с ног не валилась. Утомительное это дело — телепортироваться! Это только в фантастических фильмах — прыг, и всё. А на деле силы приходится восстанавливать. Причём, кажется, желудок вопит после каждого перемещения всё больше и больше, и темнеет до мошек перед глазами. Доев последнюю сосиску, хлебцы, батончики со злаками и орехами, я нашла спрятанную бабушкой банку варенья и съела её, закусив пачкой сливочного масла, кое-как намазанного на разрезанный пополам батон. Только после этого я перестала трястись от изнеможения. Решимость позвонить в полицию стоила мне ещё двух яблок.
