Спящие Дубравы - Шторм Вячеслав (читать книги без TXT) 📗
– Смотрите, они выходят!
Действительно, двери собора широко распахнулись, и в проеме показались четверо бритоголовых жрецов, несущих на плечах резной паланкин из черного дерева. Все верующие тут же простерлись ниц; Падди, сидящий на спине Изверга, а потому – лишенный такой возможности, благоговейно сложил ладони перед грудью.
Жрецы тем временем продвигались вперед. Время от времени кто-нибудь из них восклицал:
– Дорогу Лапоположенному! Слава Избраннику!
Наконец, четверка остановилась на последней ступеньке. Повинуясь чуть заметному жесту, вся паства мигом оказалась на ногах. На площади установилась мертвая тишина. Даже Изверг, собиравшийся было фыркнуть, передумал, проникнувшись торжественностью момента. Правый передний жрец оставил паланкин на попечение своих товарищей, встал лицом к нему и спиной к горожанам, воздел вверх руки и громогласно провозгласил:
– О, священный Лапоположенный! О, счастливый Избранник Мягколапого! Народ ждет твоего благословения.
Занавеси паланкина откинулись, и мы с Глори, второй раз за сегодняшний день, протянули:
– Та-ак!
– Кто бы мог подумать! Лапоположенный – гном! – тихонько фыркнул Падрик. – Воистину, неисповедимы дороги Мягколапого…
– Это уж точно, – согласился я, а потом набрал в грудь побольше воздуха и заорал: – Римбольд!!!
Мгновенно на нас остановились сотен шесть горящих возмущением взглядов. Да, похоже, сейчас наступит пресловутый «худший случай»…
– Спокойно, это мои друзья! – величественно изрек Римбольд. – Я желаю, чтобы они меня сопровождали.
Я готов был расцеловать бородатого паршивца.
– Дорогу друзьям Лапоположенного! – заорал кто-то из богомольцев. Вопль был моментально подхвачен, а между нами и паланкином тут же образовался живой коридор.
– Вот видите, Падди, а вы говорили – придется ждать, – усмехнулась Глорианна.
– Чудесный народ! – с жаром рассказывал Римбольд, отчаянно жестикулируя от переизбытка чувств и то и дело поправляя венок, сползающий ему на глаза. Тяжелый такой, золотой, инкрустированный «кошачьим глазом». – Я как чувствовал, когда вошел в этот храм!
Из дальнейшего рассказа гнома мы поняли, что пресловутое Лапоположение заключалось в том, что в определенный час в соборе открывалось маленькое окошко под самым куполом. Солнечный луч падал на золотую статую Р’Мяфа с вытянутой рукой… или лапой. Тот, на кого падал отраженный блик, и объявлялся Избранным. Глори усмехнулась и заявила, что в таком случае высчитать нужное место проще простого, но Падрик шепнул: ничего подобного. Оказывается, день Лапоположения каждый год меняется по воле самого Мягколапого. Божество, дескать, является верховному жрецу во сне и заявляет, что пора устроить праздник. Девушка согласилась с тем, что так действительно сложнее, но, по-моему, лепрехун ее все равно не убедил. Уж такая она у нас неверующая…
Палаццо герцогов Ай-Ту-Доррских оказалось не слишком большим белокаменным дворцом, окруженным великолепным парком. Шумели золотые и мраморные фонтаны с душистой водой, воздух сочился ароматом цветов, в прудах, заросших огромными белыми лилиями, плескались золотые рыбки. Естественно, всюду сновали кошки. Красота!
Разумеется, пред светлые очи герцогини Белисинды предстали только избранные. Кроме главного действующего лица, то есть нашего гнома, в число избранных попал верховный жрец Р’Мяфа и мы с Глори. Я, правда, собирался протащить на прием еще и Падрика, но из этого ничего не вышло. После красноречивого взгляда Римбольда гвардейцы у ворот с лязгом скрестили перед лепрехуном парадные золоченые алебарды. Впрочем, самого Падди, похоже, такой поворот событий бесконечно устраивал. Он махнул нам рукой, крикнул: «Удачи!» и растворился в толпе.
Белисинда, милостью Р’Мяфа герцогиня Ай-Ту-Доррская, в окружении избранных царедворцев ожидала нас в парадной зале. Давненько я не видел настолько… крупномасштабную, что ли? – даму. «А скорее всего, и вовсе не видел», – подумалось мне при повторном взгляде на эту гору дрябловатой плоти, весьма умело задрапированную блестящим струящимся фиолетовым шелком и двумя-тремя кило драгоценностей. Картину дополняли пучок весьма жидких, да к тому же явно крашеных волос и с трудом различимые на фоне холмов носа, щек и век бесцветные глазки.
Почтенная вдовушка восседала в мягком кресле, ножки и подлокотники которого были вырезаны из слоновой кости в виде кошачьих лап, – местным троном, если я все правильно понял. Вокруг нее – на атласных, парчовых, шелковых и муаровых подушках, а то и прямо на мозаичном полу – лежало, зевало, вылизывалось и прогуливалось кошачье… стадо . Естественно, невообразимых размеров зверюга устроилась на коленях Белисинды. Дочка или племянница знаменитого Мяучина, не иначе. Возможно, у меня пошаливало воображение, но, казалось, герцогиня запустила в кошачью шерсть руки по самые запястья, точно в живую муфту. В глазах обеих – и хозяйки, и любимицы – застыла привычная важность и такая же привычная скука.
– Ваша Светлость! – провозгласил верховный жрец, когда за нашими спинами сомкнулись золотые двери. – Позвольте представить Вам нового Лапоположенного, Благословенного Избранника Р’Мяфа, Римбольда и его друзей. Они путешественники, лишь сегодня пересекшие границы Ай-Ту-Дорра.
Мы поклонились, слегка опустила свои четыре подбородка и герцогиня.
– Добро пожаловать, – устало произнесла она. – Друзья Лапоположенного – желанные гости в моем доме. Знаешь ли ты, Избранник, что для тебя означает Лапоположение?
– Ну, – важно начал Римбольд, подбоченясь и выставив вперед ногу, – я полагаю, что это – почетная должность…
– Не совсем. Это значит, что ты, являясь сегодня гласом Р’Мяфа, можешь до заката солнца попросить меня о чем угодно, и я обязуюсь выполнить эту просьбу.
Глори пихнула меня локтем в бок; я ответил понимающим кивком. Римбольд, явно ошеломленный, захлопал глазами:
– Что угодно?
– Само собой, в рамках разумного, – ответил за Белисинду представительный старец, поверх ухоженной белоснежной бороды которого покоилась тяжелая золотая цепь с большой печатью. – Знай, что ты не можешь просить герцогского престола или места при дворе, равно как и смерти или личного имущества любого, находящегося на государственной службе. Кроме того, ты не можешь требовать в жены женщину разных с тобой рас без ее согласия, просить денег и драгоценностей, выраженных более чем пятизначной цифрой, передачи в твое владение святыни Ай-Ту-Дорра и развязывания войны против любого государства.
– Благодарю тебя, Хранитель Печати, – кивнула герцогиня, проигнорировав вырвавшееся у гнома восхищенное: «Ух, ты!»
Тем временем к креслу-трону приблизился еще один сановник – наряженный в алый с серебром кафтан долговязый тип, от выражения лица которого мигом свернулось бы молоко, и что-то прошептал. Белисинда вновь кивнула, и он с поклоном выскользнул за дверь.
– Я должна вынести постановления по делам преступников, – обратилась к нам правительница Ай-Ту-Дорра, – Избранник и его спутники могут пройти в комнаты для гостей, отдохнуть и подкрепить силы, но, если пожелают, могут и остаться.
– Спасибо, спасибо, я думаю… – начал Римбольд, но Глори дернула его за кафтан и с очаровательной улыбкой закончила:
– Мы с радостью останемся, чтобы воочию лицезреть прославленное Ай-Ту-Доррское правосудие.
– Прошу, – Белисинда равнодушно махнула рукой в сторону стоящих у трона стульев.
– Но я устал и хочу есть! – тихо возмутился Римбольд.
– Так нужно , – сквозь зубы процедила Глори, подпихивая рукой гнома и ухитряясь все так же мило улыбаться. – Я тебе все объясню… впрочем, сам увидишь. Садись и молчи!
– Ну, хорошо! – проворчал гном. – Но за такое обращение вы не получите и медяка из той груды сокровищ, которые я потребую от герцогини, так и знайте!
Усевшись на цельнозолотой, и поэтому жутко неудобный стул, я покосился на уютное мягкое кресло Белисинды и завистливо вздохнул.
– Нет, пожалуй, я попрошу для себя прекрасный дворец где-нибудь в пригороде, и чтобы в нем обязательно был такой же, как здесь, сад, а еще…
