Бузулуцкие игры - Синякин Сергей Николаевич (читать книги без .txt) 📗
Митрофан Николаевич Пригода ехал навстречу грозе с разгорающейся в душе надеждой. Не было, понимаешь, печали, так нет, этих голоногих принесло. Одно беспокойство от них было и полный раздор привычной и размеренной жизни. Это ведь как посмотреть, можно и конфискацию самогона за грабеж расценить, а в усмирении пьяных «чигулей» обычный бытовой мордобой увидеть. А о моральном облике этих выходцев из прошлого и говорить не приходится, одни жалобы от бузулукчан поступают. Казалось бы, проверенные партийные кадры, и те в душевном смятении находятся. Нет, господа цивиси да квириты, нечего в чужом времени к женщинам приставать. Нечего, понимаешь, свои имперские амбиции и фашистские замашки показывать! Не дадим избивать и грабить наших славных сельских тружеников! И ведь добро бы, так сказать, православные были, так ведь нехристи, мужиков своих да цезарей бабскими именами называют, на идолов молятся. Таким дай волю — в однораз партийных работников за ноги на крестах вдоль грейдера распинать начнут.
Всегда ведь как было? Кто смел — тот и съел. А с появлением этих язычников в районе полный бардак начался. Хотя, если честно говорить, так сказать, по-партийному, термы они знатные построили, на всю область одни такие, и те в Бузулуцке. Но термы, понимаешь, термами, а как бы и строительство это в волюнтаристские ошибки руководства не записали. Кирпич-то на бройлерный цех выписан был! Тут, братцы мои, выговором с занесением в учетную карточку пахнет. И не простым, понимаешь, выговором, а строгим.
При мысли о суровом наказании настроение Пригоды совсем упало. Он с неприязнью покосился в боковое зеркало автомашины, в котором сквозь дождь смутно виднелась походная колонна легионеров. Впереди браво вышагивал центурион. Ишь гусак, головы не опустит! И чего в таких бабы находят? Ну да ладно, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Пригода искоса оглядел попутчиков. Дыряев был явно недоволен. Ясный перец, такого собутыльника потерял! Бог даст, избавимся от этого воинства, мы и тебя, Федор Борисыч, с почестями на пенсию отправим. Гладышев, тихоня, затаился, как мышь перед мышеловкой, боится, подлец, что отвечать придется за сотрудничество с оккупантами, за эту, понимаешь, аллею Цезарей! Трясись, сукин сын, трясись! Хоть ты и беспартийный, а перед народом ответишь. На всю катушку ответишь. На весь срок, предусмотренный нашим родным Уголовным Кодексом!
Волкодрало тоже был сумрачен. И ему происходящее не нравилось. Зря мы это затеяли, думал Иван Акимович. Но, как говорится, партия — наш рулевой. Главное — чтобы рулила в правильном направлении. Честно говоря, римляне в районе совсем ни к чему. И без слуг цезаря забот хватало. Но торопиться, пожалуй, не следовало. Онгора этот доверия предисполкома не внушал. Одно слово — жулик! И Сафонов Ванька жулик был известный, известное дело — торгаш, рубль заплатит, три в карман положит. А уж этот школьный прощелыга с острой бородкой у Ивана Акимовича не вызывал ни малейшего доверия. Вот уж Иудино семя! Это надо еще посмотреть, где он по-римскому балакать научился. Не иначе — засланный казачок. Ох чуял Иван Акимович, нутром своим чуял, что хлебнут они еще забот с этой римской шпаной! Заботы, они, понятное дело, как прыщ — появляются нежданно и избавиться от них сложно.
Кто ж сказал, что римляне эти так просто и уйдут? Уйдут они, как же! С чего бы им уходить? Район тихий, народ смирный, с самогоном опять же натуг не бывает. При воспоминании о самогоне Иван Акимович почувствовал, что в глубине его донской души пеной вскипает гнев. Сучьи дети! Триста литров браги свиньям скормить! И самогон изъяли, паразиты! Свояченица, стерва, проходу не дает, все попрекает, мол, в грош тебя, Ванька, не ставят, мыльный пузырь ты, Ванька, только щеки раздувать и горазд. Слова-то какие обидные выбирает, коза рыжая!
Нет, прав Митрофан Николаевич, надо от этих голо… ногих избавляться. Нехай в свою Римляндию двигают, без них в Бузулуцке только спокойней будет. И коза эта рыжая, свояченица, угомонится, и авторитет никто подрывать не станет. А то ведь в сельсоветах уже смеются: уронил, мол, Иван Акимович авторитет, до самого полу и уронил!
Иван Акимович покосился на сидящего рядом Сафонова. Иван Семенович улыбался. А хрен ли ему не улыбаться, если от всех этих пертурбаций и волнений ему лично одна выгода была. Как говорится, рупь пишем — три в уме держим. А еще лучше — четыре. Термы термами, но это достояние народа, а о тебе кто позаботится, если сам забудешь? Все это лабуда, никакого прохода там и нет, откуда эти римляне взялись, теперь и Господь не скажет. Главное, что денежки в кармане. И пусть экстрасекс этот лыбится, думает, что пощипал бузулуцкие власти. Да ежели бы он узнал, какие суммы под него списали, у этого экстрасекса челюсть бы нижняя отвалилась и язык бы в гармошку собрался. Тоже мне пролетарий умственного труда! Ивану Сафонову наплевать, вернутся ли римляне в свое время, или останутся в Бузулуцке. Останутся они — значит Пригоду снимут, и честно заработанные гроши будут шуршать в кармане. Вернутся эти голоногие к себе, тем более все будет в полном порядке — гроши в кармане, экстрасекс и все районное начальство на коротком поводке.
Сафонов покосился на сидящего рядом экстрасенса. Тот сидел с отсутствующим видом. Конечно, Сафонов был жмот, и львиная доля бабок осела у него в кармане. Но тут уж ничего не попишешь. Как говорится, кто что охраняет, тот это и имеет. Бог не фраер, он все видит и каждый грех на карандаш берет. В конечном счете ему, Онгоре, на этого кооператора было наплевать, как и на всю потребкооперацию Союза в целом. Да и район этот Богом проклятый Онгоре был глубоко безразличен. И на деньги ему было наплевать. Денег у него было столько, что можно было весь этот Бузулуцкий район купить, на куски порезать да знакомым раздарить. Не в деньгах, как говорится, счастье. Главное — авторитет и этот… как его теперь называют… имидж. Они к любым деньгам дорогу открывают. Главное, чтобы люди тебе верили. Сафонов, безусловно, ворюга — и трети из положенного не заплатил. Ишь, сучок, жмется, за карман свой переживает. Нечего сказать, тепленькая команда подобралась! Другие бы за этот феномен обеими руками ухватились бы, ведь, можно сказать, очевидцы, участники чуда. А этим своего места на курином насесте жалко. Тоже мне первые парни на деревне! Этот, из сельпо, только за хапнутое переживает, ему бы урвать кусочек — и в чулан.
Про мента вообще говорить не стоит. Скажут ему «фас», он тебя без штанов оставит, крикнут «фу», он и отвернется, вроде ничего не видел.
Легионеры громыхали по раскисающему под дождем грейдеру словно товарняк с сельхозтехникой на платформах.
В салоне автомашины было сумрачно. Широкие спины районных руководителей загораживали обзор, а в узенькое заднее окошко «уазика» врывались сполохи молний, крупно высвещая испуганное лицо переводчика.
Гладышев вздрагивал при каждом раскате грома, трусливо поглядывая вокруг.
«Ну, переводил. Что в том плохого? Не я, так другой нашелся бы. Я же взаимопонимание обеспечивал. А тут того и гляди впаяют срок за сотрудничество с оккупантами. И вполне свободно посадить могут. Или в психушку отправят. Там, говорят, вообще полный беспредел. А если еще и аллею Цезарей припомнят? Степа, Степа, лучше бы ты бюсты партработников лепил. Или рисовал комбайнеров на полевом стане среди колосящейся ржи. А может, мне с ними уйти? Латынь я знаю, смогу с тамошними властями взаимопонимание найти. Фидий не Фидий, а некоторые способности имею, буду бюсты тамошних па-ханов ваять, еще и в веках останусь! Нет, Степа, в этом что-то есть! Обдумать бы это хорошенько, да времени в обрез. А собственно, чего обдумывать-то? Там слава и деньги, здесь зона или психушка. Поставь перед таким выбором Репина или, скажем, Коненкова, только бы их в нашем столетии и видели! Да… Не горячись, Степа, такие решения с ходу не принимаются!»
Степан Николаевич посмотрел в маленькое окошко заднего вида. Легионеры бодро шагали по раскисшему грейдеру, только комья грязи в стороны летели. Бравые ребята, таких дождем и молниями не смутить. Как говорил один русский поэт — гвозди бы делать из этих людей!
