Реинкарнатор - Синякин Сергей Николаевич (библиотека книг txt) 📗
О том, что всех его старых знакомых по Москве время отодвинуло от реальной власти, Куретайло старался не думать. Куда хуже было проиграть выборы в области. Придет новый губернатор со своей командой, прикажет Игорю Дмитриевичу выметаться из кабинета, да еще и в старых делах копаться начнут. Подобная перспектива пахла не просто неприятностями, а ба-а-альшими неприятностями, вплоть до отсидки в колонии строгого режима. Замечательная жизнь пошла, сиди и прикидывай, кому первому мысль в голову придет тебя посадить — друзьям или врагам?
Настроение у Куретайло окончательно испортилось, и он снова плеснул себе водки. Выпил, подумал и захрустел сладким перчиком.
«А может, мне к Брюсову переметнуться?» — мелькнула в голове пьяная мысль.
Он посидел немного, обдумывая мысль. Чем больше он ее обдумывал, тем больше она ему нравилась и вместе с тем пугала. Предательство — вещь тонкая, тут главное правильный баланс найти, чтобы с каната не сорваться. Правда, возможное свое поведение Игорь Дмитриевич предательством даже в мыслях не называл. Тактика! Варианты поведения для достижения стратегической цели.
О том, что начальник УЭП полковник Иванов эту тактику избрал уже давно и владел ею куда лучше него, Куретайло как-то и не подумал. И зря! Игорь Дмитриевич был бы куда менее самонадеян в своих планах, если бы знал, что основополагающим принципом работы органов внутренних дел был принцип курятника, где главным было вовремя клюнуть ближнего и еще более своевременно нагадить на нижнего.
И никто из собравшихся в сауне даже не подозревал, что в доме мэра Царицына Брюсова именно в это время совершалось великое таинство реинкарнации.
Впрочем, чего там греха таить — таинство это прошло обыденно, словно укол в районной поликлинике. Да, собственно, это и были уколы: Борис Романович Даосов кольнул спящего Мишутку одной иглой, потом другой, протер попку всхлипнувшего ребенка загодя приготовленной ваткой со спиртом и выпрямился, бережно укладывая иголки в специальную коробочку.
— Ну вот и все, — сказал он. — Теперь придется денек подождать, пока душа Маковецкого на общий нервный ствол не привьется. Все-таки не чистый обмен, подселение. Вроде по эктоплазме души совпадают, но приболеть немного может!
— Доктор, — робко спросила Анна Леонидовна, влажными глазами глядя на Даосова. — А это не вредно?
— Я, Анна Леонидовна, не доктор, — объяснил Даосов, моя руки над раковиной. — Я реинкарнатор!
— Я к тому, что Мишеньке это не повредит? — настойчиво переспросила женщина.
— Дети обычно перенос души легко воспринимают. — Борис Романович тщательно вытер руки, небрежно принял от Брюсова пухлую пачку купюр. — В крайнем случае немного температурка поднимется. А вообще это абсолютно безопасно.
Анна Леонидовна с видимым облегчением вздохнула. Валерий Яковлевич засуетился.
— Тогда прошу к столу, — радушно пригласил он. — Как говорится, кончил дело — гуляй смело! Аннушка, ты стол накрыла?
— Накрыла, — сказала женщина, присаживаясь на постель и заботливо трогая лобик ребенка. Лобик был холодным.
Мужчины прошли в гостиную. На маленьком столике стояла бутылочка кизлярского коньяка, солнечно желтел прошлогодний узбекский виноград, зеленели пучки петрушки и кинзы. В этот день, говоря словами классиков, Бог послал Валерию Яковлевичу нежнейшую буженину, сырокопченую колбасу, приготовленную для избранных на местном мясокомбинате из трех сортов мяса, и гусиный паштет. В больших стаканах зашипела, покрываясь мелкими и частыми пузырьками, заботливо наливаемая минералка.
— Я вот о чем хотел поговорить, Борис Романович, — сказал после первой обязательной рюмки Брюсов. — Вам не хочется заработать по-настоящему? Я имею в виду крупную сумму. Скажем, сто пятьдесят — двести тысяч долларов?
Даосов почесал бороду.
— Ох, Валерий Яковлевич, — сказал он, грозя хозяину пальцем. — Я вижу, вы из породы искусителей. И что же для этого нужно сделать? Основать новый «Русский Дом Селенга»? Ограбить казначейство?
— Я тут слышал, вы души скупаете, — сказал Брюсов, задумчиво разглядывая пустую рюмку в своих руках. — Значит, приличный запасец имеете. Так вот, я хочу спросить, а нельзя ли сделать так, чтобы они на выборах губернатора за меня проголосовали?
Предложение было столь неожиданным, что Даосов едва не подавился виноградиной.
— То есть как? — оторопел он.
— Именно так. — Брюсов снова бережно наполнил рюмки. — Вы, значит, садитесь, подсчитываете общее количество имеющихся у вас душ, уточняете фамилии, а я со своей стороны организую, чтобы они проголосовали безо всяких там наблюдателей. Скажем, в избирательном участке для бомжей. Или в больницах. Ну как?
Борис Романович ошалело смотрел на хозяина дома.
— Вы с ума сошли! — Он вдруг почувствовал легкое головокружение. — Вы же должны понять, что это души мертвых! Понимаете, мертвых! Как же они могут за вас голосовать?
Валерий Яковлевич с мягкой укоризной посмотрел на реинкарнатора. Обычно так смотрят врачи, когда язвенник или больной после резекции желудка спрашивает, можно ли ему пить по праздникам.
— Я понимаю, — сказал он. — Мертвые души. Вот они-то мне и нужны. Милое дело для выборов. С живыми хлопот много, их обиходить надо, увлекать, пенсии с пособиями вовремя выплачивать. А городской бюджет, между прочим, не резиновый, в нем на всех денег не хватит.
— Вы все-таки не понимаете, — пробормотал Даосов. — Странно даже слушать вас.
— Да что тут странного! — Валерий Яковлевич придвинул свое кресло к реинкарнаторскому. — Вот скажи, ты пионером в детстве был?
— Был, — признался Борис Романович.
— И в комсомол, наверное, вступал? — продолжал расспросы мэр.
И на этот вопрос Даосов вынужден был ответить утвердительно.
— В партии состоял? — не унимался хозяин дома.
А вот чего не было, того не было! Не состоял Даосов никогда в партии, он же итээром был, а на них всегда в КПСС твердый лимит держали, боялась партийная верхушка, чтобы не разбавили они ненароком склонную к диктатуре кровь пролетариата.
— Ладно, не в этом дело, — сказал Брюсов. — Пусть ты в партии не был. Все равно, разве тебе строем жить не надоело?
— Не знаю, — неуверенно сказал Борис Романович. — Всю жизнь учили, что «вместе весело шагать по просторам и, конечно, распевать лучше хором».
— Но ты ведь в индийских церквях обучался, — нетерпеливо сказал Валерий Яковлевич. — Там ведь тебя учили, что главное — это свобода индивидуальности, так?
Борис Романович с тоской вспомнил свое затворничество в кельях дацанов, сопровождаемое круглосуточным распеванием мантр, полуголодное существование на цампе и родниковой воде и покачал головой. Собеседник понял его по-своему.
— Сам видишь, чего коммуняки в стране натворили, — с привычным гневом сказал он. — Нищая страна, живем как в казарме… Умному человеку инициативы проявить было нельзя, карательные органы меры принимали. Ну, что Жухрай? Ставленник недобитой партократии, большевик твердолобый, до сих пор только и умеет, что отнять и между своими разделить. Разве с такими светлое будущее построишь?
Он положил руку на плечо гостя.
— Время требует к власти новых людей, — сказал он. — Не обремененных грузом прошлого. Поэтому я и протягиваю тебе, Борис Романович, руку. Ты мне поможешь, я, как водится, — тебе. Внакладе не останешься.
— Так чем же я тебе помогу? — перешел на «ты» и Даосов.
— Душами, дружище, душами! — Мэр присел, вновь наливая в маленькие рюмки пахнущий шоколадом коньяк. — Найдем народ, у меня людей в городской администрации хватает, подсадим им твои души, чтобы проголосовали наши, как говорится, безвременно павшие. Главное, чтобы они как нужно проголосовали! Ведь что важно, мой друг, важно, чтобы подписи в списках голосующих подлинные были. Жухрай, если проиграет, каждую запятую обнюхивать станет, блох, понимаешь, выискивать!
— И наткнется на то, что проголосовавшие за вас люди давно уже в могилах лежат! — с энтузиазмом подхватил Борис Романович. — Плохо продумали, Валерий Яковлевич! Ничего не получится.
