Распыление. Дело о Бабе-яге (СИ) - Зимина Татьяна (книги без сокращений .txt) 📗
— Освежимся? — предложил Ванька. — Пока начальство беседует, можем зайти в бар, выпить прохладительного.
— У тебя что, денег куры не клюют? — буркнула я. — Можно и водички попить, из-под крана…
— На лимонад точно хватит. А потом нужно отдохнуть, я тебе свой номер уступлю, а сам у Лумумбы, на диванчике.
— Нет, что ты, не надо… — я дала увлечь себя по коридору, туда, где звучали тихие аккорды пианино и пахло сигаретным дымом. — Я могу и в кресле поспать.
— Не дури. Нам еще в деревню ехать на ночь глядя.
Отдохнуть не удалось. Как только принесли напитки, мне — розовый, с клубничным запахом, а Ваньке — воду с пузырьками, явился Лумумба. Оказывается, он успел договориться с Дуриняном о работе. Спиртное на его заводе вдруг превратилось в воду, и Лумумба обещал разобраться как это случилось. Точнее, это мы с Ванькой должны были ехать на завод, а Базиль сказал, что у него другие дела.
— Интересное кино… — поджал губы наш хозяин и повелитель. — Были в истории случаи, когда воду — в вино, но чтоб наоборот? Вы уж там не подкачайте.
— А если я опять лишнего сболтну? — со шкворчанием втянув последние капли молочного коктейля, спросила я.
— Ничего, небось, не пропадете. А мне недосуг.
— Конечно… — привычно заныл распаренный, не отошедший от жары, Ванька. Как в прохладном номере храпака давать, так вы первый, а как дело лютое, опасное — так сразу я. А Маша так вообще никому ничего плохого не сделала… — Лумумба только глянул сумрачно, из-под бровей, и Ванька тут же стух. — Ладно, пойду. — он тяжело вздохнул и мужественно поднялся с мягкого дивана. — А ежели не вернусь, доложите товарищу Седому: так мол, и так, пал стажер Спаситель в неравном бою. Смертью храбрых… И памятник. Черного, как ночь, мрамору… — я думала, Базиль его убьет, но тот только вздохнул терпеливо, а потом душевно так, от всего сердца, обнял дубину, облобызал троекратно, и отпустил.
— Лети, голубь. Через три часа жду с докладом.
А меня на прощанье по голове погладил.
Дуринян, увидев нас одних, поморщился. Поздоровался, рассыпался в комплиментах — Лумумбе, не нам; и даже ручку подал — мне, не Ваньке. Когда усаживал в свой крутой Лексус…
Двигатель заработал, запахло жареной картошкой.
— Признаться, я рассчитывал на помощь самого эээ… мастера. — полуобернувшись сказал он, устроившись за рулем. — Очень надеюсь, что вы эээ… справитесь не хуже.
— Отчего ж, эээ… не справиться? — усмехнулся Ванька. — Обслужим по первому разряду.
Я уже просекла эту его фишку: при посторонних Ванечка старался казаться эдаким увальнем: сила есть — ума не надо. С его наивным детским взглядом, пухлыми губами и румяными щечками это прекрасно получалось.
— А барышня тоже… по магической части? — спросил Дуринян. Взгляд армянина мне совершенно не нравился: масляный какой-то, плотоядный.
— Что-то вроде того. — приобнял меня Ванька за плечи. — В ученицах пока.
После его слов я попыталась представить, каково это: стать ученицей у мага… Наверное, и Пыльцу принимать придется — а как же? А если я окажусь настоящей? Смогу колдовать… Как Мать Драконов, например.
В животе что-то перевернулось противно, и оборвалось. Вспомнился исступленный, синий-в-синем, мамин взгляд… Нет. Ни за что. Даже пробовать не стану.
Завод располагался за городом, на другой стороне реки. По-моему, раньше здесь была тюрьма, а после Распыления, когда бандитов стало некому охранять, и они разбежались, это место досталось Дуриняну.
Сейчас на крыше трехэтажного лабаза с глухими, заложенными кирпичом окнами, дымило множество черных труб. Стена была оплетена колючкой, а на вышках всё так же, как в старые времена, дежурили автоматчики.
Вылезали из машины с опаской: вдоль забора бегало три лохматых, неопределенной породы, кобеля. Я присмотрелась: странные они были. Слишком большие. Несуразные.
— Это от воров. — проследив мой взгляд, пояснил Дуринян. — Лезут, не поверите, и днем и ночью.
— А вы их — собаками? — простодушно уточнил Ванька.
— И собаками, и стрелять приходится. — равнодушно кивнул хозяин. — Пройдемте. — и он гостеприимно указал в сторону железной запертой двери.
Густой и плотный запах можно резать ломтями. У меня начинает кружиться голова, и противно щиплет в горле.
— Это из цехов. — говорит Дуринян, заметив, как я морщу нос. — Чаны с закваской. Я, если хотите знать, хорошую закваску на нюх определяю. Бывает на день перебродит и всё. Выливать приходится… Мы — производители честные. Что на витрине — то и в магазине.
В здании тоже автоматчики. Они ходят по коридорам, стоят на галерее, окружающей по периметру большой зал, по дну которого снуют люди в зеленых пластиковых костюмах и масках.
— Здесь у нас брага, из которой потом перегоняют спирты… — рассказывал Дуринян, ведя нас мимо чанов.
— А здесь — он кивнул на огромную, больше всего похожую на оцинкованный бак от стиральной машинки, цистерну, — Пиво. Наш собственный сорт, "Живое Ухмельное". Может, пробовали?
— Не доводилось. — мотнул головой Ванька.
— А вот мы сейчас это исправим!
Веселость его была показная, натужная. Наш хозяин почему-то очень нервничал. Он что-то крикнул по-армянски ближайшему человеку с автоматом, и тот, кивнув, убежал. Через пять секунд вернулся, неся три кружки. Я непроизвольно сглотнула: были они запотевшие, золотисто и медово поблескивающие, прикрытые белоснежными шапочками из пены.
Выпив, Дуринян и Ванька в упоении прикрыли глаза. Я тоже отхлебнула — в этой духоте очень хотелось холодненького, но остальное отдала назад. Бабуля, я уверена, ни за что не разрешил бы мне пить…
— Дальше, дальше, тут уже нечего смотреть. — увлекая нас, Дуринян бодро застучал каблуками по лестнице, ведущей куда-то вниз, в подвал.
Внизу автоматчиков не наблюдалось. Было гораздо прохладней, тянул сквознячок, в котором присутствовал затхлый и сырой, какой-то грибной запах.
— Ну вот… — мы остановились рядом с огромными, метра по три в диаметре, бочками. — Это наши коньяки. Точнее, коньячные спирты. В высоких кругах принято считать, что наименование "Коньяк" можно давать только тем напиткам, которые произведены в провинции с соответствующим названием… — армянин презрительно вскинул голову. — Ну и ладно. Ну и пожалуйста. А на выставке в Мелитополе мы первый приз взяли.
— Это те, которые сглазили? — спросил Ванька. Дуринян кинул на него неожиданно злобный взгляд и засопел.
— Нет, это другие. — буркнул он после паузы. — Не желаете отведать?
И, не дожидаясь согласия, наклонился к бочке: невысоко над землей из нее торчал краник. Рядом, на столике, располагался ряд небольших стеклянных кружечек. Взяв одну, он нацедил на донышко золотой жидкости. Поднес к носу, сладострастно вдохнул и передал кружечку Ваньке. Взяв вторую, проделал ту же процедуру и отдал мне. Я испуганно замотала головой.
— Попробуйте, барышня, — с нажимом сказал Дуринян. — Вам понравится.
Я не хотела, честное слово! Но он сунул кружку прямо в лицо, и пришлось её взять, а то испугалась, что она опрокинется, и это всё потечет за пазуху…
Никогда в жизни не пробовала коньяк. Собственно, кроме домашней вишневой наливки Бабули я вообще ничего "такого" не пробовала, и поэтому было интересно. Жидкость обожгла язык, в носу смешно запузырилось, а в голове раздался звон, будто меня огрели по макушке золотым молотком, завернутым в дольку лимона. От неожиданности я чихнула, а потом рассмеялась.
— Ну, вот видите! — оживился наш хозяин. — "Герцог Алайский", три звезды. А это вот, извольте… — он побежал к следующей бочке, — "Голубая змея". Тоже три, хотя по вкусовым качествам не уступает пятизвездочным. Ваше здоровье! — и нам вновь протянули по кружечке.
