Реинкарнатор - Синякин Сергей Николаевич (библиотека книг txt) 📗
— Может, задержишься? — непринужденно переходя на «ты», с надеждой спросил Даосова в коридоре хозяин. — Посидим, коньячку хорошего попьем! Ну куда она, твоя работа, денется?
— Андрей! — властно сказала Анна Леонидовна из комнаты. — Господин Даосов торопится! Не приставай к человеку!
На скамеечке около подъезда сидели несколько старушек, имевших золотистые безобидные ореольчики. Только у одной он был хмурого бурого цвета — видно было, что и молодость у этой преклонных лет дамочки прошла бурно, и в последние годы жизни она покоя никому не давала. Лицо у старухи было властное, на Даосова она смотрела, как прокурор перед зачтением приговора смотрит на обвиняемого.
Отойдя от подъезда на достаточное расстояние, Борис Романович еще раз оглянулся на старушек. Совещание старых прелестниц было в самом разгаре, и главную роль в обсуждении происходящего принимала старуха с властным лицом. «Характерец, — мимолетно подумал Даосов. — Ее душа хорошо бы могла пойти. Только не пасти же ее каждый день. Такие старушки долго живут, нацелишься ее душой завладеть, а она, глядишь, и тебя переживет».
Бодро шагая по улице, он прикидывал, куда потратит полученную от Брюсовых валюту. Нужно было заплатить аренду за помещение, за телефон и свет надо было обязательно заплатить, долг соседу отдать, косится уже иной раз соседушка, скоро совсем терпение потеряет.
В том, что Брюсовы ему за обмен души заплатят, Даосов ни капельки не сомневался. Надо было прикинуть еще, кому можно отдать на реставрацию душу Светлова. Работы там было много, но и овчинка выделки стоила, даже среди признанных царицынских поэтов нашлось бы немало таких, кто с удовольствием разменял бы свой скромный поэтический дар на чужой и уже проверенный временем. Немного смущала сумма, которую Даосов потребовал за обмен душ. Такой цены Борис Романович еще никогда не заламывал, просто обидело его немного, что хозяин его «Белым аистом» поил, в то время как в баре у него пузатая бутылка «Хеннесси» темнела. Выходит, сочли его Брюсовы недостойным «Хеннесси». А раз так, то и совеститься особо не приходилось. Не обеднеют мэр и его супруга, по всему видно, что не последний кусок белого хлеба доедают, да и икрой этот кусок был намазан достаточно густо.
Машину Борис Романович сегодня не брал, поэтому в офис ему нужно было добираться на попутной машине. Ждать долго не пришлось, он и руку не успел поднять, как около него притормозил роскошный «вольво». Тонированное стекло опустилось, и из машины Даосову улыбнулся бритый круглолицый тип, в принадлежности которогок гражданам, именуемым братками, даже сомневаться не приходилось. А для сомневающихся на шее водителя «вольво» висела золотая цепь, которая по толщине звеньев могла смело спорить с собачьим ошейником.
— Садись, Романыч, — улыбнулся в тридцать два искусственных зуба водитель. — С ветерком домчу.
Отказаться от такого приглашения было невозможно. Да и не стоило. Даосов сел в машину.
Браток тронул машину и, не обращая внимания на истерично сигналящие «жигули» и «волги», влился в поток машин. Некоторое время они ехали молча.
— Не тушуйся, братила, — сказал водитель, закуривая черную сигарету «Давыдофф». — Макухин я, Леней меня зовут. Ты не думай, я без подлянки какой тебя решил подвезти. Давно у тебя спросить все хотел. Ты только не думай, Романыч, что я боюсь, у меня в жизни столько всякого было, что морг детским садиком покажется. Но ведь нельзя же так, а? Приходят на понтах, пальцы в стороны, мы, говорят, с Романычем теперь кашу варим, если не отойдешь, блин, мы тебя в червяка загоним! Разве это по совести, Романыч? Я тебе дорогу переходил? Нельзя же сразу в червя! Меня только бригадиром назначили, свет увидел, за что меня в землю? Вчера прилег и снится мне, что ты меня в натуре червем сделал. Сижу я в консервной банке, как в хате ментовской, и жду, когда меня рыбак на клык посадит. Я тебя обижал, Романыч? Мог я, конечно, с авторитетными людьми посоветоваться, но я подумал: нельзя пацана обижать, может, и не при делах он. Я понимаю, братан, задарма и птичка не чирикает. У меня у самого попугай был. Я на него, блин, столько зерна потратил, а он только и научился «Кеша хороший» говорить да «попка-дурак»… Но я тоже с понятиями, соображаю, что нельзя сразу в землю, надо дать и перьями обрасти. Верно, я говорю, Романыч?
— Леня, я тебя не пойму, — сказал Даосов, пытаясь держаться спокойно. — Кто к тебе приходил, кто пальцы топырил?
— Да Бородуля, — сморщившись, сказал водитель. — Нет, я понимаю, ты такая крыша, что ментам до тебя канать и канать. Но зачем же сразу пугать? Есть и надо мной люди, ты же взрослый мужик, не малолетка ширнутая, Романыч! Пришел к достойным людям, сказал, сколько просишь, потолковали бы, глядишь, и в ладошки ударили. А ты сразу дурь гнать попер. Я ведь тебе дорогу не переходил, верно?
Даосов даже закрутил головой. «Ай да Бородуля, — с веселым восторгом подумал он. — Надо же, со мной не получилось, он вон какой финт выкинул!»
— Слушай, Леня, — сказал он. — Клянусь, нет у меня с Бородулей никаких дел. Понтит он, понимаешь?
— Ну?! — Водитель «вольво» нажал на тормоза и уставился на реинкарнатора. — Зуб даешь, Романыч?
— Какой зуб! — Даосов махнул рукой. — Челюстью ответить готов! Это Бородулины заморочки, я о них не знал даже.
— Лады! — Леня Макухин повеселел, посверкал приветливо своими зубками, потом траурно нахмурился: — Ладно! С Бородулей мы разберемся! Мы думали, он и в самом деле тебя подтянул. Тебе куда, Романыч? В «Мистерию» твою?
Даосов кивнул.
— Ты это… — после маленькой паузы сказал Макухин. — Если тебе чего надо, ты на рынок подгребай. Склад номер шесть, меня там всегда найдешь. А если не будет, то скажешь, что от меня, чурки, которые там работают, Рома и Расим, отоварят тебя всем нужным. Все будет путем, Романыч!
Он опустил тонированное стекло и выбросил на дорогу окурок.
— А с Бородулей мы разберемся, — поиграв желваками, сказал он.
— Вы Бородулю не трогайте, — сказал Даосов. — С Бородулей я сам разберусь. Достал он меня вконец!
Глава 15
Центральный рынок города Царицына лихорадило. Полгода назад арестовали директора рынка Владимира Владимировича Мустамова, который в тюрьме написал выдающееся произведение, которое можно было озаглавить как «Детская болезнь левизны в розничной торговле». В произведении детально вскрывались методы хищений в ларьках и на складах рынка, и немало работников рынка пострадало от этой откровенности: ведь милиционеры использовали произведения гражданина Мустамова как практическое пособие. Но постепенно все успокоилось. Места арестованных и посаженных в тюрьму бизнесменов заняли предприниматели новой волны, жизнь постепенно вошла в обычную колею, но ненадолго. А чему удивляться? Человечество развивается по спирали.
Сегодня на Центральном рынке вновь царило смятение. И было от чего рождаться недоуменным пересудам — братва, что держала рынок и делала «крышу» торговцам, вела себя очень странно. Нет, внешне братки выглядели как обычно — в «адидасах» и при толстых золотых цепях на бычьих шеях. Но вот по рядам они ходили… Словно в загоне каком вдруг оказались. И смотрели на торговцев, как смотрит баран на новые ворота.
— Где доля? — И голос вроде суров, только глядит при этом влажными умоляющими глазами, не требует, гад, а милостыню просит.
Один из торговцев даже набрался наглости и буркнул в том смысле, что не наторговал еще, чтобы делиться. В другое время его бы уже давно вывели на товарный двор к пункту приема стеклотары вежливости учить. А этот представитель славного племени взимающих мзду даже не обиделся. Пожал литыми плечами, пожевал задумчиво жвачку и лениво бросил:
— Ну нету так нету. Постарайся, дружок, чтобы к вечеру было…
Братки этим своим поведением обитателей рынка в полное сомнение ввели. Ведь обычно как оно бывало? Те, кто мзду взимал, делились на две основные категории. Первая, наглая и бесцеремонная, состояла из представителей славного племени патрульно-постовой милиции. Этим откажи — они сразу же в великой обиде протокол принимаются составлять, а то и в кутузку волокут. И докажи потом народному судье, что не выражался ты грубой нецензурной бранью, нарушая сложившийся на рынке общественный порядок, а мирно торговал персиками, привезенными из далекого города Андижана. Ссориться с милиционерами было глупо, все равно что плевать против ветра. Вот с пэпээсниками и не ссорились, а по мере возможности старались со льстивыми улыбками найти общий язык. И, как правило, находили. Вторая категория взимающих мзду состояла из крепкошеих и ясноглазых улыбчивых братков. По внешнему виду их было понятно, что философскими размышлениями о жизни они не отягощены, а отказ воспринимали как нарушение сложившегося порядка вещей и в стремлении восстановить этот порядок могли пойти на разные крайние меры — от примитивного мордобоя до приведения в негодность товаров несговорчивого продавца.
