О скитаньях вечных и о Земле (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
— Да.
— Хотелось бы мне знать,..
— Что?
— Сэр, когда вы его найдете — если найдете — что вы попросите?
— Я...— Капитан заколебался, открыл глаза. Кулаки его сжимались, разжимались. Он минуту размышлял в недоумении, а потом заулыбался странной улыбкой.—Я... я попрошу у него немного мира и покоя.— Он прикоснулся к ракете,— Давно, давно уже я не... не мог расслабиться.
— А вы когда-нибудь пытались, капитан?
— Не понимаю,— сказал капитан Харт.
— Неважно. Прощайте, капитан.
— Прощайте, Мартин.
Команда стояла у входа. Лишь трое решили лететь вместе с Хартом. Семеро оставались здесь, с Мартином.
Капитан Харт оглядел их и выдал свое заключение:
— Глупцы!
Он влез в люк последним, быстро отдал честь, резко рассмеялся. Крышка люка захлопнулась.
Ракета поднялась в небо, подобно огненной колонне.
Мартин смотрел на нее, пока она не скрылась из виду.
На другом конце луга стоял мэр в окружении нескольких сограждан. Он поманил Мартина рукой.
— Улетел,—сказал Мартин, подойдя к мэру.
— Да, улетел, бедняга,— отозвался мэр.—Так и будет летать, с планеты на планету, неустанно ища, и вечно, вечно будет опаздывать — на час, на полчаса, на десять минут, на минуту. Наконец он опоздает всего на несколько секунд. А когда он облетит три сотни миров и ему будет семьдесят или восемьдесят лет, он упустит его на долю секунды, а потом еще на долю секунды. И так и будет; летать, думая, что вот-вот поймает то, Что он оставил здесь, на нашей планете,- в нашем городе, сейчас...
Мартин смотрел мэру прямо в глаза, и мэр протянул ему руку.
— Да разве можно в нем сомневаться? — Он поманил за собой остальных и повернулся к городу лицом.— Идемте. Нас ждут. Он там.
И они вошли в город.
То ли ночь, то ли утро
За два часа он выкурил пачку сигарет.
— Как далеко мы в космосе?
— Миллиард миль, не меньше.
— Миллиард миль от чего? — спросил Хичкок.
— Смотря что тебе нужно,— ответил Клеменс, который не выкурил пока ни одной сигареты.— Миллиард миль от дома, можно сказать.
— Так и скажи.
— От дома, Земли, Нью-Йорка, Чикаго. От того места, откуда ты родом.
— Я не помню, откуда я родом,— ответил Хичкок,— Я даже не верю, что существует Земля. А ты веришь?
— Да,—быстро ответил Клеменс.— Сегодня утром она мне приснилась.
— В космосе нет утра.
— Тогда ночью.
— Здесь всегда ночь,— тихо сказал Хичкок.— О какой ночи ты говоришь?
— Заткнись! — сказал Клеменс, рассердившись.— Дай досказать.
Хичкок раскурил новую сигарету. Рука его не дрожала, но казалось, что она дрожит где-то внутри, под загорелой кожей, дрожит непроизвольно, сама по себе,— такая маленькая неприметная дрожь в руке, и огромная — во всем теле. Два космонавта сидели на полу палубы обозрения и смотрели на звезды. Глаза Клеменса блестели^ взгляд Хичкока был тусклым и не выражал ничего, кроме разве легкого недоумения.
— Я проснулся в 5.00,— промолвил он. Казалось, что он обращается к своей правой руке,— и услышал, что кричу: «Где я? Где?» И в ответ слышу: «Нигде». Тогда я спрашиваю: «Где я был?» — и сам отвечаю: «На Земле».— «Что такое Земля?» — удивляюсь я. «Это место, где я .родился»,— говорю я себе. Но это же ничто, й даже хуже, чем ничто. Я не верю тому, чего не вижу, не слышу и что не могу потрогать руками. Я не вижу Землю, почему я должен верить, что она существует. Не верить куда безопасней.
— Она существует,—улыбнувшись, уверенно сказал Клеменс.— Вон та светящаяся точка — это и есть Земля.
— Это не Земля, это наше солнце. Отсюда Землю не видно.
— Я вижу ее. У меня хорошая память.
— Это не одно и то же, глупец,— неожиданно рассердился Хичкок.— Я хочу сказать: видеть можно лишь глазами. Со мной всегда так было — если я в Бостоне, то Нью-Йорк для меня мертв. Но когда я в Нью-Йорке, тогда мертв Бостон. Если я не вижу человека хотя бы один день, для меня он умирает. Но, встретив его вновь на улице, Господи, как я радуюсь его воскрешению и чуть не пляшу от счастья, что снова вижу его. Да, так было со мной раньше. Теперь я более не пляшу, просто смотрю на него. Когда же он уходит, для меня он снова перестает существовать.
Клеменс рассмеялся:
— Просто у тебя мозги работают на самом примитивном уровне. Ты ничего не запоминаешь. У тебя нет воображения, Хичкок, старина. Ты должен научиться многое держать в своей памяти.
— А зачем мне помнить о вещах, которыми я не могу пользоваться? — сказал Хичкок, глядя широко открытыми глазами в космос.— Я человек практичный. Если Я не могу видеть Землю и ходить по ней, что ж, прикажешь мне ходить по памяти о Земле, так, что ли? Это больно. Воспоминания, как однажды сказал мне отец, колючи, как иглы дикобраза. К черту их! Подальше от воспоминаний! Они делают человека несчастным, мешают ему работать, доводят до слез.
— А я вот сейчас шагаю по Земле,— сказал Клеменс, мечтательно прищурившись и выпустив струйку дыма.
— Смотри, ты дразнишь дикобраза. Чуть позднее, днем, ты почувствуешь, что потерял аппетит и тебе не хочется съесть свой ленч. Ты будешь удивляться и не понимать почему,— сказал Хичкок глухим ровным голосом.—А все потому, что ты занозил ноги колючками дикобраза и тебе теперь больно. К черту все это! Если я не могу что-то выпить, попробовать на вкус, что-то ущипнуть, кому-то дать пинка, растянуться и полежать на чем-то, тогда, говорю я себе, забудь об этом. Для Земли я умер; что ж, она тоже умерла для меня. Если сегодня вечером в Нью-Йорке никто не оплакивает меня, к черту Нью-Йорк! В космосе нет времен года: нет зимы и лета, нет весны и осени. Нет здесь какого-то конкретного вечера или утра, а есть только космос, и более ничего. А в это мгновение здесь мы с тобой и эта ракета. Но реально существующим я ощущаю только себя. Вот и все.
Клеменс словно и не слушал его.
— А я вот беру монету и бросаю ее в телефон-автомат,— промолвил он с медленной улыбкой, наглядно показывая, Как он это делает,— И звонко своей подружке в Эванстаун: «Алло, Барбара!»
Ракета продолжала свой полет.
Ровно в 13.05 звонок собрал всех на ленч. Команда бесшумно, в подбитых резиной бутсах, мгновенно Заняла свои места за столами с мягкой обивкой.
Клеменс вдруг понял, что ему совсем не хочется есть.
— Что я тебе говорил,— тут же заметил это Хичкок.— Вот тебе твои чертовы дикобразы! Забудь о них, как я тебе говорил. Смотри, какой у меня аппетит.— Произнес он все это монотонным, неживым голосом, без тени юмора или злорадства,— Следи за мной.
Он положил в рот солидный кусок пирога, проверил языком его мягкость, затем перевел взор на остатки пирога на тарелке, тронул его вилкой, нажал и стал мять лимонную начинку, следя, как она брызжет струйками меж зубцов вилки. Затем он ощупал рукой бутылку с молоком и наполнил им стакан, прислушиваясь к звуку льющегося молока. При этом он так пристально смотрел на молоко, словно ждал, что оно еще больше побелеет, и так быстро осушил стакан, что едва ли распробовал вкус молока. Свой ленч он съел в считанные минуты, лихорадочно забрасывая пищу в рот, а съев все, стал поглядывать по сторонам, нельзя ли прихватить еще что-нибудь. Но поблизости все уже было съедено. После этого он снова тупо уставился в иллюминатор, где видел космос и ракету.
— Все это нереально,—вдруг сказал он.
— Что? — спросил Клеменс.
— Звезды. Кто-нибудь хоть раз дотронулся до одной из них? Я вижу их, это верно, но что за радость видеть то, что удалено от тебя на миллион, а то и миллиард миль? Стоит ли думать о том, что так далеко от тебя?
— Зачем ты полетел? — неожиданно спросил Клеменс.
Хичкок заглянул в свой досуха пустой стакан и, крепко сжав его в руке, отпустил и снова сжал.
— Не знаю.— Он провел языком по краю стакана,— Просто должен был, вот и все. Разве ты всегда знаешь, почему совершаешь те или иные поступки в своей жизни?
