Бузулуцкие игры - Синякин Сергей Николаевич (читать книги без .txt) 📗
— Та-а-а-а-а-аварищ подполковник! — еще громче взвыл Семушкин. — Я ж хотел, чтобы все по справедливости было!
В толпе обидно засмеялись.
— Да разве это наказание? — пояснил римским легионерам Плиний Кнехт. — Это, блин, поощрение, а не наказание. Он там с лесничим самогонку будет жрать до посинения. У Дисамова, блин, самогонка самая крутая в районе! — С этими словами он повернулся к милиционерам: — Не-е, мужики, у нас в легионе порядки не в пример круче. Только оступись, тебя бичами так огуляют, что неделю в постель мочиться будешь. И Юпитер с Юноной не помогут!
— Вам, римлянам, хорошо! — возражали милиционеры. — Только у Дисамова на хуторе людей неделями не бывает, запросто одичать можно — не зря же его в Придонье лешим кличут!
То, что недавние сограждане признали его римским полноправным гражданином, так вдохновило Плиния Кнехта, что он едва не победил в отжиманиях. Корникулярий Фест одобрительно потрепал Плиния по плохо выбритой голове.
— Вени, види, вици! — сказал он.
— Служу цезарю! — браво рявкнул Плиний Кнехт. Корникулярий Фест еще раз потрепал его по голове и объяснил:
— Ты служишь Великому Риму. Цезари же приходят и уходят. Цезарей любят, но служат стране.
В это же время в тесной комнатке медпункта подполковник Дьтряев, гневно заломив бровь, вопрошал понурившегося сержанта Семушкина:
— Ты у кого служишь, сержант? Кто тебе сеет… тьфу, черт!., зарплату платит? Что ты меня, подлец, перед иностранцами позоришь?
И скажи подполковнику Семушкин, что служит он исключительно отечеству, в то время как подполковники приходят и уходят, что было бы истинной правдой, заяви Семушкин, что зарплату ему платит государство, а не Федор Борисович отстегивает от своих щедрот с сумм за проданных кабанчиков и гусей, то что там римский цезарь, куда ему до милицейских командных высот! Гнев подполковника был бы равен гневу Юпитера. Сверкнули бы молнии, загрохотал гром, и сержанту Семушкину пришел бы несомненный и бесславный конец. Семушкин отлично понимал это и потому только вытягивался пред нервно расхаживающим по комнатке подполковником, все повторяя:
— Виноват, товарищ подполковник! Понимаю, что оплошал! Больше не повторится, товарищ подполковник!
Глава двадцатая,
Поборолись, постреляли, пометали диски да копья, с грехом пополам одолели короткие и длинные дистанции, выяснили сильнейших и хитрейших. Полный спортивных баталий день подходил к концу. Оставалось еще сыграть футбольный матч, раздать медали да отпраздновать победы и обмыть, как говорится, поражения. Но прав, прав был основатель Олимпийского движения Пьер Кубэртен: важны были не победы, важно было само участие в Играх, ведь всем известно, что в них всегда побеждает дружба.
Так оно и было до футбольного матча. Спонтанное выступление сержанта Семушкина было не в счет. Не просто дебоширил ведь, за друга заступался.
В футбольном матче милиционеры твердо рассчитывали на победу. Равных в Бузулуцком районе им не было, к тому же на воротах у них стоял сухой вратарь, все тот же Семушкин, который на мяч бросался как лев, а на выходах ему вообще не было равных: там, где другим надо было выпрыгивать изо всех сил, Семушкину достаточно было поднять руки.
Римляне правила уже знали и некоторый опыт обращения с мячом имели. Тренером у них был учитель физкультуры бузулуцкой средней школы Валентин Крысанов, заядлый трезвенник и фанат мяча и шайбы, который в свои тридцать пять лет не гнушался погонять мяч или побросать шайбу даже с учениками младших классов, вступая с ними в порой разгоравшиеся на поле и площадке споры, за что получил среди учащихся прозвище Жила. А может быть, это прозвище Валентин заслужил за свою неутомимость на поле и азарт в игре.
Игра только началась, и сразу же стало ясно, что милиционеры напрасно надеются на победу над иностранной командой. «Скуадра Адзурра» техникой не блистала, но воля к победе компенсировала технические огрехи игроков. Едва начался первый тайм, как римляне получили право на штрафной. Муций Невий мощным ударом со своей половины поля открыл счет, и хваленому Семушкину пришлось доставать мяч из сетки. Еще через двадцать минут бестолковой, но азартной беготни по полю юркому и низкорослому дежурному отдела милиции рыжеволосому Василию Короткову удалось забить ответный мяч. В конце матча Муций Невий пушечным ударом мяча в голову отправил в нокаут судившего матч Валентина Крысанова. Игру пришлось прервать, так как другого специалиста не было. Муций переживал случившееся, словно случайно зарезал родную мать. Его утешали всей командой, но тут судья очнулся, и через некоторое время матч продолжился. Удивительное дело, после кратковременной потери сознания Валентин Крысанов начал бегать значительно медленнее, и это сразу же сказалось на темпе игры. Казалось, что игроки обеих команд подстраиваются к потерявшему прыть арбитру. В вялых стычках подковали Гнея Квина Муса, снесли в районе центрального круга младшего лейтенанта Акимочкина, но первый тайм закончился все-таки с ничейным результатом.
В начале второго тайма один из римлян не выдержал и схватил мяч руками, пытаясь занести его в ворота. За ним долго гонялись, пытаясь отнять мяч, отчего игра приобрела сходство с регби. Наконец мяч отобрали, и Валентин Крысанов назначил штрафной, который капитан Соловьев мощно забил на середину Дона. Пока вылавливали мяч, пока его сушили, некоторые игроки освежились вишневой настойкой. После этого игра потеряла стройность и осмысленность. Кончилось тем, что Муций Невий мощным ударом забил Семочкину второй мяч. Но неугомонный Вася Коротков в самом конце забил ответный, и матч закончился боевой ничьей, к удовольствию римлян и смущению милицейской команды.
Игра закончилась ближе к вечеру, когда над рекой поплыл сизый туман и хмуро заухали в камышах затона выпи. На спокойной донской воде расходились многочисленные круги от играющей рыбы, над водой зазвенели, затачивая свои жала, бесчисленные комары, которые подбадривали друг друга, еще не решаясь напасть на закончивших состязаться спортсменов, плещущихся вдоль берега с веселыми возгласами и солеными шутками.
С наступившими сумерками разгорелись меж корпусов пионерлагеря костры, потянуло дымом и шашлыками, а еще через некоторое время от песчаного берега тихого Дона донеслась грустная и протяжная песня, в которой тоска легионеров по утраченной родине переплелась с мечтой бузулуцких милиционеров о загадочной загранице, которой они никогда в жизни не видели и скорее всего не увидят, так как каждый из них давал подписку о хранении служебной и государственной тайны, а следовательно, был невыездной.
По мягким голосам было слышно, что поют кацапы, а подпевают им и римляне, и казаки.
— Ну, что мне с ним делать? — думал вслух начальник районной милиции, прислушиваясь к песне. — Ох, Семушкин…
— Да выпори ты его, и все дела, — предложил Птолемей Прист.
— Скажешь тоже — выпори! — возразил Федор Борисович. — У нас, Квинтыч, телесные наказания запрещены. У нас за это по головке не погладят!
Центурион подумал.
— Тогда давай я его выпорю, — снова предложил он. — Моим ликторам только мигни! И ты чист, я ведь порол, а ты ж и не знал про это!
Гладышев переводил все с тонкой усмешкой на губах.
— Чего щеришься? — обрушился на него начальник милиции. — Это тебе не бюсты из гипса лепить. Людьми руководить — не лаптем щи хлебать! Тут, как говорится, семь раз отмерь, один хрен криво получится!
