Апокалипсис для шутников - Краснов Антон (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

– Они, батенька, говогят обо мне! – раздался мучительно знакомый голос, и Афанасьев, позабыв обо всех своих физических и моральных травмах, так и подлетел на кровати, потому что увидел прямо перед собой бородку, шишковатую блестящую лысину и хитрый прищур Владимира Ильича Ленина.

Ленина!!!

Афанасьев онемел. Владимир Ильич, впрочем, молчать долго не намеревался и заговорил:

– Я понимаю, что вы, батенька, подкуплены междунагодной бугжуазией, но сгазу должен пгедупгедить, что я тоже не намеген тегпеть каких бы то ни было выпадов в адгес йуководства молодой советской йеспублики и намеген пгинять самые кагдинальные… самые кагдинальные, учтите!.. мегы в случае, если вы немедленно!.. – Владимир Ильич подпрыгнул на месте и, заложив большие пальцы обеих рук за лацканы пиджака, стал раскачиваться взад-вперед, как старый еврей на субботней молитве, – немедленно не пгекгатите это безобгазие и не вегнете меня на съезд! Моя йечь там еще далеко не завегшена, и задачи коммунистического воспитания…

– Владимир Ильич, – заговорила Ксения, которая, верно, более Афанасьева свыклась с мыслью созерцать жИВОГО вождя мирового пролетариата. – Мы сами сожалеем обо всем происшедшем, но не знаю, как можно решить эту дополнительную проблему с вами. У нас и так их хватает, знаете…

Товарищ Ленин задрал голову и, тыча едва ли не в направлении потолка своей знаменитой бородкой, высыпал мелкие, суетливые и округлые, как рассыпавшийся горох, слова:

– Вы, товагищ, наверно, в когне недопонимаете меня. Что значит – «дополнительная пгоблема»? Это агхивозмутительно! Мало того что меня каким-то пока что непонятным мне манегом похитили из помещения Коммунистического унивегситета имени товагища Свегдлова, мало того, что я подвеггся нападению каких-то неандегтальцев, так еще мне говогят, что я – «дополнительная пгоблема»! Это типичное пижонство и, если хотите знать, товагищи, попахивает головотяпством, йазгильдяйством и оппогтунизмом!

Белокурый Альдаир, громадный, широкоплечий, похожий на древнеримского гладиатора в трактовке современных кинематографистов, подошел к Владимиру Ильичу, который был ниже его примерно на две головы. Тот, задрал голову и, внимательнее разглядев диона, мгновенно перескочил с темы на тему:

– Ай-ай-ай, батенька! Да я посмотгю, вы этакая глыба…

– …матерый человечище, – оперативно подсказал Женя Афанасьев, который несколько пришел в себя.

Что ж, ситуация была совершенно ясна. В тот момент, когда долгожданные Альдаир и Галлена появились на сцене зала заседаний, очередная флуктуация 5 пространственно-временного континуума (тьфу ты!) выкинула дионов из чуждого им пространства-времени в исходную точку, а с ними всех, кто оказался в сфере воздействия их силовых полей. И Владимира Ильича, как близкого очевидца, тоже засосало водоворотом времени. Вот так – ни больше ни меньше!..

– Только его нам и не хватало, – вздохнул кто-то, определенно имея в виду дорогого товарища Ульянова-Ленина.

Ленин посмотрел на Женю и произнес:

– А если вы хотите сказать, товагищ, что делали всё совегшенно без намегений пгичинить мне вгед – вплоть до физического устганения, – то я вас совегшенно не понимаю, знаете ли, батенька!..

– Я сам себя не понимаю, – сказал тот. – Я же ясно видел, что чекист в меня выстрелил. Почему же я в таком случае жив и даже не ранен?

– Ну, это самый простой из всех вопросов, – сказала Галлена. – В тебя стреляли в то время, как уже началось перемещение. Пуля просто потерялась в одной из ячеек пространственно-временной структуры этого мира.

– Вот-вот, – ехидно подхватил Добродеев, – и, попав тебе в грудь, вылетела уже из спины какого-нибудь индейца в Южном полушарии тысячу лет тому назад.

– Совершенно не исключено, – кивнула Галлена. – А вы, Владимир Ильич, располагайтесь. С вами же что-то решать надо. Вы, надеюсь, поняли, что никто вас не похищал. Просто вас угораздило переместиться в исходную точку вместе с нами.

– Но где я? В Йоссии? – быстро спросил Ленин, сверкая маленькими своими калмыцкими глазами и пуская по скулам крепкие желваки.

– В России, – ответил Афанасьев. – В России… если это еще можно так назвать. Сейчас 2004 год, товарищ Ленин. От даты съезда вы отстоите теперь на восемьдесят четыре года ровно.

– Что за дугацкие шуточки? – воскликнул тот, окидывая взглядом всех присутствующих и снова возвращаясь к Афанасьеву. – Если это шутка, то очень сквегная, очень!

– Да мне и самому не нравится. – Афанасьев пошевелился и, запустив руку к себе в карман, вытащил оттуда записку вятского депутата и подал Ленину. – Вот. Это вам, чтобы скрасить удаленность от съезда. Передал один из делегатов, а я не успел передать в президиум. Там вопрос для вас, Владимир Ильич.

Ленин недоверчиво глянул на записку, взял и машинально развернул. Затем прочитал вслух:

– «Догогой Владимий Ильич. Я хотел спгосить, когда на всей земле установится спгаведливый коммунистический стьей, исчезнут гьяницы и госудагства, а все люди будут жить одинаково одной большой коммуной?» Хогоший такой вопгосик. Депутат из Вятки Павел…

– Да уж! – перебил Афанасьев. – Жалко, что я сам не могу ответить этому Павлу! То, что он написал, установилось повсеместно в сентябре этого года, когда мы вот с этими товарищами отбросили мир на уровень развития позднего мезолита! Кстати, нет ни государств, ни границ, все живут примерно одинаково – если угодно, коммуной! Очень своевременный вопросик, это уж точно! Кстати, этому депутату из Вятки очень даже по вкусу пришлось бы то, что сейчас творится на планете! По уровню культуры он очень близок тем уродам, которые напали на нас на берегу реки.

Товарищ Ленин посмотрел на Афанасьева, кажется, с неодобрением, а потом произнес:

– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, но, без сомнения, товагищ, котогый написал записку… товагищ… – Ленин развернул бумажку повторно, заглянул в нее и прочитал: – товагищ Павел Афанасьев, депутат из Вятки…

Женя резко сел на кровати. Он переменился в лице так, что Галлена бросилась к нему и попыталась уложить обратно, но он не дался.

– Как… как вы сказали, Вла… Владимир Ильич? – запинаясь пробормотал Женя. – Павел Афа… из Вя… ы-ы-ы… депу… Черрррт!

Он вцепился в собственные волосы и предпринял попытку вырвать значительный клок их. Попытка не удалась. Афанасьев смотрел перед собой мутными выкаченными глазами и бормотал:

– А я его… кем только не… и уродом, и горлопаном… А он… Наверно, очередной исторический парадокс… Лабиринты времени… мозги вывихнуть можно!..

– Что? – почуяв недоброе, спросил Колян Ковалев.

Женя выхватил бумажку из рук Владимира Ильича, со времен ссылки определенно отвыкшего от такого бесцеремонного обращения, и заглянул в нее. Потом погладил себя ладонью по голове, усмиряя вздыбившиеся волосы, и проговорил уже спокойнее:

– Тут мне такой нагоняй за высокомерность! Помнишь, Колян, ты говорил, чтобы я не сильно ругал тех ребят и девчат, которые нам встретились на съезде комсомола? Я еще строил из себя эстета, говорил такое: мол, быдло. Так вот, помнишь там такого длинного типа, который речи толкал чуть ли не до утра, а я запустил в него подушкой?

– Павел из Вятки, что ли? Еще бы я не помнил этого долбозвона! – с живостью отозвался Ковалев. – Спать мешал, скотина!

– Ну так вот, – продолжал Женя, – помню, в детстве, еще при коммунизме, мой отец рассказывал мне про своего деда, заслуженного человека, видного партийца. Отец говорил, что, мол, его дед лично видел Ленина. Правда, отцова деда, то есть моего прадеда, расстреляли, кажется, в тридцать девятом. Реабилитировали уже в восьмидесятых, что ли. У меня была старая фотография, на которой отец на руках своего деда. Отцу тогда год был.

– Я что-то не понял, какое отношение всё это имеет к тому малолетке, который речи толкал с подоконника…

– Да так, Коля! Деда моего отца, расстрелянного в тридцать девятом, звали Павел Григорьевич, Павел Григорьевич Афанасьев, а родом он был из Вятки! Этот юнец, этот подоконный долбозвон и горлопан, или как мы там его еще называли… так вот, это – мой прадед!