Искатель. 1992. Выпуск №3 - Макдональд Джон Данн (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
— Неправда! — запротестовал пастырь. — Журналисты исказили мои слова! Это была метафора…
— Хорошо, а записочки? — перебил посетитель. Он явно шел в наступление. — Откуда вообще эта дикая мысль, что молитва, поднятая на орбиту, дойдет до Господа быстрее?
— Разумеется, это суеверие, — согласился пастырь. — Для Бога, разумеется, все едино. Но люди верят в это!
— Так! — сказал посетитель, обрадовавшись. — Следовательно, вы сами признаете, что делаете это не для Господа, а для людей?
— Да, для людей, — с достоинством ответил пастырь. — Для людей, дабы в конечном счете привести их к Господу. Так что не ищите в моих словах противоречия. Вы его не найдете.
— Но они идут к Господу, как в банк за ссудой! — закричал посетитель. — О чем они просят Его в своих записочках! О чем они пишут в них!..
— Этого не знаю даже я, — резонно заметил пастырь. — Это известно лишь им да Господу.
— А разве так уж трудно догдаться, о чем может просить Господа человек, которому некуда девать деньги? — весьма удачно парировал посетитель. — Ваша паства! Это же сплошь состоятельные люди! Те, у кого достает денег и глупости, чтобы оплатить выброс в космос всей этой… бумаги.
— Вы кощунствуете, — сказал пастырь. Лицо его отвердело и стало прекрасным — как на рекламном щите при дороге.
Посетитель вскинул и тут же опустил темные глаза, в которых пастырь успел, однако, прочесть непонятный ему испуг.
— Опять… — беспомощно проговорил человек. — Опять это слово…
Надо полагать, обвинение в кощунстве предъявлялось ему не впервые.
— Да поймите же! — Пытаясь сгладить излишнюю резкость, пастырь проговорил это почти умоляюще. — Элитарность астроцеркви беспокоит меня так же, как и вас. Но рано или поздно все образуется: стоимость полетов в космос уменьшится, благосостояние, напротив, возрастет, и недалек тот час, когда двери храма будут открыты для всех.
Посетитель молчал. Потом неловко поднялся с противоперегрузочного кресла.
— Простите… — сдавленно сказал он, все еще пряча глаза. — Конечно, мне не следовало приходить. Просто я подумал… ну что же это… ну куда еще дальше…
Досадуя на свой глупый срыв и некстати слетевшее с языка слово «кощунство», пастырь тоже встал.
— Нет-нет, — слабо запротестовал человек. — Провожать не надо. Я сам…
Пастырь не возражал. У него действительно был трудный день. Попрощавшись, он снова опустился в кресло и прикрыл глаза.
Ученый написал на него донос, шофер грузовика, пусть в шутку, но предложил ограбить прихожан, безработный богоискатель обвинил в язычестве и фарисействе. Представители других церквей… Ну, об этих лучше не вспоминать. Кем они все считают его? В лучшем случае — достойным уважения дельцом. Правда, есть еще паства. Но, будучи умным человеком, пастырь не мог не понимать, что для его прихожан астроцерковь, на создание которой он положил все силы души своей, — не более чем последний писк моды.
Он открыл глаза и стал смотреть в окно. В окне по-прежнему сияли чистыми цветами постройки заправочной станции и тянулась параллельно полотну дороги бетонная кромка оросительного канала. Потом в окне появился его странный собеседник. Ссутулясь, он брел к автостанции и, судя по движениям его рук и плеч, продолжал спор — уже сам с собой. Внезапно пастырь ощутил жалость к этому бедолаге в поношенном костюме. Работы нет, жизнь не сложилась, с горя начал искать истину… Или даже наоборот: начал искать истину — и, как следствие, лишился работы… Ну вот опять — ну куда он идет? Он же сейчас упрется в оросительный канал, и придется ему давать крюк до самого мостика. Может, подвезти его? Он ведь, наверное, путешествует автостопом. Да, пожалуй, надо… Как-никак они с ним одного поля ягоды. Походит он так, походит в поношенном своем пиджачке, посмущает-посмущает святых отцов, а там, глядишь, возьмет да и объявит, что нашел истинную веру. И соберется вокруг него паства, и станет в этом мире одним исповеданием больше…
Пастырь поднялся с кресла. Серая полоска за окном раздвоилась, между бетонными кромками блеснула вода. Человек брел, опустив голову.
Как бы он в канал не угодил, забеспокоился пастырь и приник к стеклу. Так и есть — сейчас шагнет в воду, а там метра два глубины! Пастырь хотел крикнуть, но сообразил, что сквозь стекло крик едва ли будет услышан. Да и поздно было кричать: ничего перед собой не видя, человек переносил уже ногу через бетонную кромку.
Пастырь дернулся к двери и вдруг замер.
Точно так же, не поднимая головы и вряд ли даже замечая, что под ногами у него уже не земля, но хмурая водная гладь, человек брел через канал. На глазах пастыря он достиг противоположной бетонной кромки и, перешагнув ее, двинулся к шоссе.
Стены разверзлись. Скорбные оглушительные аккорды нездешней музыки рушились один за другим с печальных, подернутых дымкой высот, и пастырь почувствовал, как волосы его встают дыбом — состояние, о котором он лишь читал и полагал всегда литературным штампом.
Сердце ударило, остановилось, ударило снова.
— Господи… — еле слышно выдохнул пастырь.
Человек на шоссе обернулся и безнадежным взглядом смерил напоследок каменную копию космического корабля.
ЗАКЛЯТИЕ
— Ведьма! Чертовка! — Брызжа слюной, соседка подступала все ближе — точнее, делала вид, что подступает. Чувствовала, горластая, черт?, за которую лучше не соваться.
Ведьма же и чертовка (в левой руке сигарета, в правой — хрустальная пепельница), прислонясь плечом к косяку, с любопытством слушала эти вопли.
— Думаешь, управы на тебя нет? На всех есть управа! Да у меня связей…
Поскольку все знали, в чем дело, лестничная клетка была пуста. Лишь за дверью двадцать первой квартиры слышалось восторженное бормотание взахлеб, да смотровой глазок становился попеременно то светлым, то темным.
А дело было вот в чем: пару дней назад чертовка Надька, набирая ванну, протекла по халатности на дерганую Верку, и та, склочница лупоглазая, — нет чтобы подняться на этаж и договориться обо всем тихо-мирно, — вызвала, клуша, комиссию из домоуправления.
Комиссия явилась, но за пару дней пятно… — да какое там пятно! — пятнышко на снежной известке Веркиного потолка успело подсохнуть. И то ли Надька в самом деле умела отводить глаза, то ли прибывшим товарищам просто не хотелось напрягать хрусталики, но факт остается фактом: наличия на потолке пятна комиссия не зафиксировала.
И тогда бесноватая Верка принялась трезвонить в Надькину квартиру, пока не открыли.
— Даром не пройдет!.. — визжала Верка. — На работу напишу! Подписи соберу! В газету…
— Пиши-пиши, — красивым контральто откликнулась чертовка и ведьма, невозмутимо стряхивая пепел в отмытый хрусталь. — Как раз в дурдом и угодишь…
Разглашения она не боялась. На работе ее так и звали — с любовью и уважением — Ведьма. Мужчины, конечно, в шутку, а женщины, пожалуй, что и всерьез. Но все равно можно вообразить, какой бы хохот потряс вычислительный центр, приди туда Веркино письмо, да еще и с подписями.
— Ведьма, ведьма!.. — плачуще захлебывалась Верка. — Потому от тебя и мужик сбежал!..
Надежда выпрямилась и тычком погасила сигарету. Хрусталь мигнул розовым, брызнули искры, и Верка, перетрусив, запнулась.
Возня за дверью двадцать первой квартиры стихла. Пусто и гулко стало во всем подъезде.
— А ну пошла отсюда! — негромко, с угрозой произнесла Надежда.
Верка отступила на шаг, ощерилась, но тут термобигуди, которые и так-то еле держались на ее коротеньких жидких волосенках, начали вдруг со щелчками отстреливаться — посыпались на бетонный пол, запрыгали вниз по лестнице, и Верка, шипя от унижения, кинулась их ловить. Один цилиндрик оборвался в пролет и летел до самого подвала, ударяясь обо все встречные выступы.
Надежда круто повернулась и ушла к себе. Из квартиры потянуло сквозняком — и дверь с грохотом захлопнулась сама собой.
