Дар Шаванахолы. История, рассказанная сэром Максом из Ехо - Фрай Макс (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
— Ну ничего себе, — изумился я. — Это что же получается, он был взрослым человеком еще в эпоху правления Клакков и благополучно дожил до ваших времен?
— Он, кстати, и до нынешних времен ничуть не менее благополучно дожил, — заметил призрак. — Но тут как раз нет ничего удивительного. Все могущественные колдуны живут, сколько сами сочтут нужным, не особо считаясь с природой. А Магистр Джоччи Шаванахола именно таков. Кстати, история обретения им могущества в своем роде совершенно уникальна. В молодости Джоччи Шаванахола был, по воспоминаниям его современников, превосходным юристом и кулинаром, выдающимся теоретиком литературы, чьи комментарии к текстам сохранились и стали общеизвестны благодаря библиотекарям, тщательно переписывавшим их с полей выданных ему книг, весельчаком, выпивохой, отчаянным храбрецом и зачинщиком немалого числа уличных драк — словом, весьма незаурядной личностью. Однако магическими способностями не блистал. То есть, был вовсе их лишен, если назвать вещи своими именами. Одни прочили ему карьеру ученого, другие дождаться не могли, когда он откроет собственный трактир, где можно будет каждый день наслаждаться его фирменной хаттой по-лохрийски, третьи предрекали, что он быстро сопьется и окончит свои дни в Портовом Квартале, однако Джоччи Шаванахола обманул все ожидания, умерев от сердечной болезни в возрасте ста с небольшим лет.
— Это как? — опешил я. — То есть, ближайшим другом Магистра Чьйольве и могущественным колдуном был призрак?
— Не спешите, — попросил Гюлли Ультеой. — Дайте мне рассказать по порядку. По словам самого Джоччи Шаванахолы, после смерти ему внезапно открылись устройство и смысл мира. То есть, не только нашего Мира, но Вселенной в целом. И это показалось ему настолько забавным, что мертвый Джоччи стал смеяться, да так, что не мог остановиться. И, в конце концов, воскрес от смеха, как некоторые люди просыпаются, рассмеявшись во сне.
— Ну ничего себе, — присвистнул я. — Всегда знал, что чувство комического — прекрасная штука. Но даже не подозревал, что оно — самый верный путь к бессмертию.
— Вряд ли для всех, — заметил библиотекарь. — Однако для Джоччи Шаванахолы, и впрямь, оказалось так. К счастью, он воскрес еще до похорон, так что ему не пришлось выбираться из могилы. Общий испуг быстро сменился радостью, тем более, что воскресший то и дело снова принимался смеяться, и у его друзей, собравшихся на похороны, создалось впечатление, что смерть вовсе не так страшна, как принято думать. Хотя некоторые поговаривали, что бедняга рехнулся — не то с перепугу, когда умер, не то на радостях, когда воскрес, а что запаха безумия нет — так у воскресших мертвецов все, небось, не как у живых людей. Впрочем, Джоччи Шаванахола быстро сообразил, что его поведение кажется людям странным, и выучился держать себя в руках. Но самое удивительное, что воскресший Джоччи Шаванахола оказался невероятно могущественным колдуном. Поначалу он ничего толком не умел, поскольку никогда не учился магии, зато мог абсолютно все, и это были воистину нелегкие времена для столицы Соединенного Королевства. Чуть ли не каждое сказанное вслух слово превращалось в устах Джоччи в заклинание, а обычные движения рук при разговоре вдруг становились магическим жестом, и всякий раз последствия были совершенно непредсказуемы. Впрочем, охотников обучить его магическому искусству оказалось предостаточно, так что Джоччи Шаванахола быстро взял свое могущество под контроль, а уже через несколько лет превзошел всех своих учителей, но не остановился, а пошел дальше, благо воли, любопытства и таланта ему было не занимать. Нечего и говорить, что загулы и драки остались в прошлом, а буйный нрав удивительным образом смягчился, как только он начал заниматься магией. Выдающиеся колдуны обычно неуравновешенны и обладают тяжелым характером, на их фоне спокойный, улыбчивый Джоччи Шаванахола казался героем детской сказки о добрых колдунах. В столице его очень любили, называли Веселым Магистром и считали чем-то вроде местной достопримечательности — надо же, колдун, а совсем не страшный!
— Потрясающая история, — вздохнул я. — Ну, положим, что характер у него смягчился — совершенно неудивительно для человека, узнавшего после смерти, как устроен мир, и решившего, что это очень смешно. А вот что, воскреснув, он внезапно обнаружил в себе способности к магии… Поразительно!
— Обычно говорят обратное. Дескать, вполне понятно, что человек, вернувшись из объятий смерти, обрел могущество. А вот что бывший задира стал таким улыбчивым добряком — это настоящее чудо. Впрочем, для меня-то самым поразительным был и остается тот факт, что человек, столь могущественный, мудрый и опытный, счел возможным приятельствовать с обычным молодым библиотекарем, ничего не понимающим в магии и еще меньше — в жизни. Впрочем, насколько я мог заметить, Магистр Джоччи Шаванахола вообще любил молодежь. Знакомство с ним стало величайшей удачей моей жизни. В ту пору я только-только начал приобщаться к сокровищам Незримой Библиотеки, был буквально одержим мемуарами Чьйольве Майтохчи и совершенно очарован его личностью. Магистр Шаванахола прекрасно об этом знал. И в один прекрасный день, когда мы засиделись здесь, в библиотеке, за бутылкой «Вдохновенной воды», великодушно открыл мне тайну исчезновения моего кумира. Оказывается, Лихой Ветер принял решение уничтожить все Миры Мертвого Морока, какие ему удастся найти.
Призрак умолк и уставился на меня, явно ожидая какой-то реакции.
— Ага, — послушно откликнулся я. — Уничтожить, я понял.
— Боюсь, вы поняли меня не до конца, — огорчился призрак. — Вы были бы гораздо ближе к пониманию, если бы на этом месте сказали: «Что за чушь!» — и наотрез бы отказались мне верить.
— Но вы же пересказываете слова его ближайшего друга, — заметил я. И вежливо добавил: — Было бы несправедливо обижать вас недоверием.
— Спасибо, — растрогался Гюлли Ультеой. — Однако дело не в том, насколько лично я заслуживаю доверия. Речь о намерении Магистра Чьйольве. Помню, какое смятение обуяло меня, когда Джоччи Шаванахола пересказал мне содержание своей последней беседы с другом. У меня до сих пор в голове не укладывается, что кто-то мог добровольно взять на себя обязательство уничтожить хотя бы одну реальность, пусть даже и недоосуществленную. А в данном случае речь идет о многих тысячах.
— Да, наверное это довольно утомительно, — согласился я.
— Думаю, вы просто пока недостаточно опытны, чтобы сказать: «невозможно», — укоризненно заметил призрак.
— Ну да, — подтвердил я.
— Я просто упустил это из виду. В противном случае, сразу объяснил бы вам, что уничтожить даже самую иллюзорную и зыбкую реальность практически невозможно. Для этого требуется могущество такого масштаба, о каком и в сказках редко рассказывают. И еще невообразимая ловкость — если хочешь сам уцелеть. Уничтожение одной-единственной реальности могло бы стать делом всей жизни для незаурядного колдуна, вроде Чьйольве Майтохчи. То есть, в качестве далекой конечной цели, апофеоза, звездного часа и потаенного смысла жизни подобная идея выглядит более-менее реалистично. Но тысячи Миров — тысячи! Вы только подумайте.
— Не надо так волноваться, — попросил я. — По крайней мере, нам с вами совершенно точно не придется заниматься подобными вещами. И это, как я теперь понимаю, хорошая новость.
— И не говорите, — вздохнул призрак. — Однако мне бесконечно жаль Магистра Чьйольве. Тяжелую и безнадежную участь он для себя избрал. Хуже, пожалуй, не придумаешь.
В устах давным-давно умершего человека это звучало особенно эффектно.
— Джоччи Шаванахола говорил своему другу примерно то же самое, — продолжал Гюлли Ультеой. — И, по его словам, Магистр Чьйольве прекрасно понимал, что взвалил на себя непосильную ношу. Но сказал, что не может оставить все как есть и спокойно жить дальше, зная о бесконечно длящемся страдании.
— О бесконечно длящемся страдании, — повторил я.
Честно говоря, я уже и сам был не рад, что мой библиотекарь оказался таким осведомленным и разговорчивым. И очень сомневался, что смогу спокойно жить дальше со всей этой информацией. Тем более, что у меня, в отличие от Магистра Чьйольве Майтохчи, не было ни единого шанса уверить себя, будто я могу хоть как-то изменить существующее положение.
