Спросите ваши души - Житинский Александр Николаевич (читаемые книги читать .TXT) 📗
Вдобавок стали приходить сообщения о самоубийствах в тюрьмах. Был зарегистрирован гигантский скачок по сравнению с обычной статистикой. Во всех случаях, когда называли фамилии самоубийц, ими оказывались наши подопытные, которым мы вживляли праведные души.
Это очень насторожило Сигму, а Костика буквально потрясло.
Дело в том, что он из религиозной семьи. Его бабушка верующая, и она сумела вложить в Костика начала православной религии. Костика крестили, он принял причастие. Его занятия душами поначалу не вызывали в нем сомнений, слишком силен был научный интерес, но потихоньку этические моменты все более беспокоили его. Костик пошел к батюшке на исповедь – и тут мы его потеряли.
Он вернулся из церкви другим человеком. Даже внешне изменилось многое. Раньше Костик был нервным, импульсивным, подвижным, от этого он казался меньше ростом, вообще как-то мельче. Сейчас к нам пришел молодой человек с пробивающейся русой бородкой (он тут же начал отпускать бороду), спокойный, отрешенный от мирских дел и тем более тараканов. Костик двигался как в замедленном кино – плавно. И говорил так же.
– Друзья мои, – начал он, и мы сразу поняли, что дело плохо. – Я больше не могу быть с вами. Мы делаем неправедное дело. Это не души, друзья мои. Настоящие христианские души пребывают на Земле лишь временно. Их место на небесах рядом с Господом. Я знаю это теперь…
Он все же оставил Сигме все три прибора. Некая исследовательская струнка еще в нем жила. Но он был уже убежден, что эти приборы видят, вытягивают и встреливают в тело нечто иное, чем душа.
– Что же это? – спросила Сигма.
– Не знаю… Субстанция памяти… Не знаю, да и знать не хочу, – безмятежно ответил Костик.
Он бросил Университет и подал документы в Духовную академию при Лавре.
Однако Сигму не так просто было переубедить. Она-то твердо знала, что она видит в живых и неживых телах – их души. Но она поняла, что просто так управлять ими опасно. У них есть свои понятия о том, что и как надо делать. В этом и состоял Божий промысел, выраженный поэтом в известной строчке «Душа обязана трудиться…»
Трудиться, значит, действовать. И действовать по своему разумению.
Парадокс заключался в том, что сама Сигма душою не обладала. Зато обладала невиданным талантом.
Взаимоотношения таланта и души – вещь очень тонкая. Зачастую непонятно, что принадлежит душе, а что таланту. Их часто путают. Человека с широкой душой называют талантливым, а таланту приписывают душевность. Между тем душа имеет дело с окружающим миром, талант работает с материалом. Со словом, красками, звуками, даже бытие талант может рассматривать как материал. Душа же воспринимает все краски и звуки мира и изменяется согласно им, в гармонии с ними или в диссонансе.
Талант изменяет мир, душа – никогда.
Между прочим, это все я узнал от Сигмы.
Ее случай был вообще уникальным. Ее талант в качестве материала рассматривал саму душу. Способность видеть ее, работать с ней была подобна абсолютному слуху музыканта. Может быть, потому душа не приживалась в ней. Она сама могла бы пересадить себе душу после того, как обзавелась спирососом, но не делала этого.
Однажды мы поговорили об этом, когда Сигма в шутку сказала, что мне с душой жить все же легче, чем ей.
– Так подбери себе. Долго ли? – сказал я.
– Это не джинсы, – парировала Сигма.
– Ну оставайся так. В общем, незаметно.
– Мне заметно. Я не умею любить и мне никого не жаль, – сказала она.
Вот тут она попала в точку. Жалость просыпается иногда внезапно, как от толчка, при взгляде на ребенка или старуху, на собаку или лошадь. Жалость – это напоминание о смерти в минуту счастья, это горчинка, делающая вкус жизни полноценным. И от нее до любви всего один шаг.
Сигма не могла его сделать, и никто не в силах был ей помочь.
Кстати, талант любить есть у каждого, но проснуться он может только у человека с душой. Она это тоже знала.
Она не знала только, в чем состоит Божий промысел относительно нее.
После того как она получила свой гонорар за Грибоедова-Кошица, Сигма стала искать квартиру для покупки, но делала это не очень активно, пару раз по ее вине срывались совсем неплохие варианты двухкомнатных, пока она не призналась мне, что уезжать от меня не хочет.
– Я к тебе привыкла, Джин. У меня больше никого нет, – сказала она.
У меня тоже практически никого не было. За все это время я лишь однажды навестил свою старую подругу, но ничего хорошего из этого не вышло. Нельзя сидеть на двух стульях, даже если один стул картонный. Тогда тем более нельзя. Отношения с Сигмой оставались вполне родственными, однако на семью это было мало похоже.
Что делать? Не выгонять же ее. Но и переезд вместе с нею в новую квартиру тоже выглядел абсурдно.
Однако внезапная новость отодвинула от меня все текущие проблемы.
Глава 14. Мама
Позвонила сестра и сказала, что мать попала на Песочную.
Питерцам не надо объяснять, что это означало. На Песочной располагается крупнейшая онкологическая клиника. Выяснилось, что мать долго не обращала внимания на боли, терпела, не ходила по врачам и теперь неизвестно, в какой стадии находится болезнь. Предстояла операция.
Для всей семьи, включая отца, это было полной неожиданностью. Она никогда не жаловалась.
Впрочем, это касалось не только болезни. Мать не жаловалась ни на что и никогда.
Она была в своем роде удивительным человеком. По своим данным она легко могла бы стать чемпионкой страны или даже Олимпиады в фигурном катании, но у нее совершенно отсутствовало честолюбие. Она не хотела быть известной, избегала соревнований и рано ушла из спорта. Тренеры, поначалу бравшиеся за ее подготовку с большими надеждами, быстро понимали, что случай не тот. Тренерам тоже нужна была известность, которую они обретали через учеников. А моя мама словно нарочно убегала от нее.
Ее номер в балете на льду был весьма хорош, но отсутствие чемпионских титулов не сделало ее примой. Она шла по жизни сторонкой, словно стесняясь, пока не совершила в двадцать семь лет неожиданный поступок, оставшись во время гастролей в Америке.
Ничего политического в этом не было. Мама встретилась с отцом, которому тогда было уже за сорок. Он в течение десяти лет был резидентом советской разведки в этом районе, имел небольшой бизнес в автосервисе, чистое американское прошлое, которое ему сочинили на Лубянке, был нелюдим и холост. И вдруг, увидев маму в русском балете, влюбился, три вечера подряд бросал на лед букеты, в последнем была записка по-русски: «Я жду Вас сегодня в холле гостиницы в 7 часов вечера. Николай».
Конечно, профессиональный разведчик, использующий легенду коренного американца, не должен был обнаруживать знание им русского языка. Но отец понимал, что записка, написанная по-английски, вряд ли будет понята да и полюбившаяся ему солистка балета не пойдет на свидание к американцу. И он рискнул.
Это был первый шаг к провалу.
Они встретились, и мама стала невозвращенкой. Отец, судя по всему, получил служебный выговор, но самое неприятное было в том, что его личностью заинтересовалась американская контрразведка, просто так, на всякий случай. И в скором времени подслушивающими устройствами в доме, подсунутыми туда американцами, было зафиксировано, что супружеская пара использует для общения русский язык, причем Николай говорит без акцента.
Ну а дальше родился я, а отец неминуемо приближался к провалу. Кольцо вокруг него сжималось и вскоре он был арестован. Маму тоже допрашивали, но дела не возбудили. Она была выслана вместе со мною через два года, когда отца наконец удалось обменять на американского разведчика.
Вернувшись на родину, мама стала тренером по фигурному катанию и занималась с маленькими детьми вплоть до последнего времени. Потом она передавала их другим тренерам. Многие из ее воспитанников впоследствии становились чемпионами, но слава доставалась не ей, а тем, кто тренировал их сейчас. Маму это совершенно не волновало. Она будто сторонилась всякой популярности и часто жалела тех, кто неожиданно оказывался на вершине славы.
