Бес шума и пыли - Мякшин Антон (книга жизни .txt) 📗
— Значит, так, батя, — решил я сразу перейти к делу, — желания клиента для нас закон, поэтому я и явился по первому, так сказать, зову…
— Матушка Пресвятая Богородица! Да будет заступничество твое…
Я вздохнул. Начиналась обычная канитель — предварительная работа с клиентом… За годы службы я эту работу научился сводить к минимуму:
— Может, еще крестный ход по поводу моего прибытия устроим? Короче, батя, если ты меня вызвал…
— Не вызывал я! — застонал старик. — Родимый, отпустил бы ты меня. Или лучше сразу сабелькой по вые, чем муку такую терпеть…
Старик с готовностью подставил мне жилистую шею. Ход был, что и говорить, нестандартный!.. Не снимая бейсболки, я поскреб пальцами правый рог. Старик скулил, не поднимая головы:
— Мельник я тутошний… Федор Васильев… Безвинно опричниками в ведовстве обвиненный… Известно — рази ж мельника можно в ведовстве не обвинить?.. У крестьянских коров молоко пропадать начало, а кто ж виноват? Мельник Федор сразу и виноват… Вот и терплю наказание без вины…
— Костер кто на лужайке жег?
— Не знаю никаких костров…
— Волчий папоротник и жабьи лапки в огонь кто кидал?
— Не кидал, не кидал… Не я!
— А код доступа кто называл?! — рявкнул я.
— Руби! — заплакал мельник. — Руби грешную выю… Или отпусти на мельницу обратно!
— Вали, — разрешил я.
Старик с ловкостью китайского акробата — без помощи рук — вскочил на ноги и был таков. А я остался у развороченного валежника. Елки-палки, первый раз такое в моей практике! С клиентом обознался!.. Ну, допустим, мельник тут действительно ни при чем… Тогда где же настоящий клиент?
Ближайшие кусты с шумом раздвинулись. Оттуда с лосиной грацией выбрался детина, ростом, наверное, повыше конной статуи Авраама Линкольна на площади Государственной Свободы, что в Алабаме.
— Это я, — сказал детина.
Недра преисподней! Выглядел парень внушительно — настолько, что я даже запоздал с приветствиями, разглядывая его. Иногда говорят: «бочкообразная грудь» — имея в виду широкую грудную клетку, покрытую рельефной мускулатурой… Так вот, у этого парня грудь была в полной мере бочкообразная. Кроме того, бочкообразными были руки и ноги, а брюхо, если следовать той же грузосберегающей терминологии, напоминало небольшую такую цистерночку литров на двести. Физиономия — широченная, как большой, приятно подрумяненный блин, в данный момент выражала крайнюю степень недоверия и настороженности. Буйны кудри топорщились на голове, словно застывший льняной шторм. Ручища сжимала окованную железными обручами дубинку размером повыше меня!
— Здрасте… — всё-таки выдавил я.
— Костер я жег, — признался детина. — Травки и пакость разную, как мне ведьма советовала, в огонь кидал…
— Код доступа, надо думать, тоже от оператора-консультанта получил?
— Чего-о?! Заговорным словам меня ведьма научила, да. За тринадцать гривен.
— Значит, ты клиент и есть, — подытожил я, вздохнув с облегчением.
Дубина в ручище парня чуть дрогнула, как отлично натасканный сторожевой пес, почуявший изменение в настроении хозяина.
— Чего-о? Какой… кли…ент? Гаврила я, Иванов сын. Воевода Иван Степняк — батюшка мой!
Гаврила так Гаврила… Давно такие нервные клиенты не попадались!
— Здравствуй, стало быть, Гаврила, — сказал я, земно поклонившись, чтобы снять напряжение.
Гаврила хмыкнул — довольно пренебрежительно, надо сказать. Тут я немного обиделся: трудно ему ответить приветствием, что ли?
— Мог бы и поздороваться, — заметил я. Дубинка приподнялась и гулко ткнулась в землю, едва не вызвав сотрясение недр. Детина сплюнул в сторону (плевок заметно поколебал мирно росшую в отдалении осинку), нахмурился и отчетливо выговорил:
— Не желаю я тебе здравствовать, погань, нечистая сила!
Вот тебе раз! Клиент, конечно, всегда прав — это закон, но такое явное нарушение субординации надо пресекать в самом начале! А то клиент совсем на шею сядет и хворостиной погонять начнет — был, между прочим, такой прецедент, описанный в художественной литературе одним хохляцким писакой…
— Знаешь что, Гаврила Иванович… — начал я. — Давай сразу условимся: пока работаем вместе на договорной, так сказать, основе, будем соблюдать приличия. Взаимная вежливость! Или я сейчас свистну, гикну и улечу туда, откуда прилетел. Выцыганивай потом у консультанта свои бездарно пропавшие тринадцать гривен, понял?
Детина недоуменно приоткрыл рот. Пока смысл сказанного мною просительно стучался в его лоб, я прислонился к случившемуся за спиной дереву, отставил ногу, вытащил сигареты и рассеянно так стал покуривать… Гаврила отвесил челюсть чуть не до пупа — вот это пасть! Вот это размеры! В такую я мог бы совершенно свободно голову вложить, как дрессировщик цирковому тигру!
— Короче, — добавил я, чувствуя, что мыслительный процесс собеседника зашел в тупик, — будешь выпендриваться — возьму за ногу, раскручу и отправлю на ту сторону леса! Как того додика с саблей… Теперь доступно?
Челюсти с костяным стуком сомкнулись. Детина глянул на меня, потом на дубинку в своей руке и вздохнул:
— Добро. Ну, это… Как…
— Адольф меня зовут, — подсказал я. — Можно просто — Адик.
— Бес?
— А то кто же, — подтвердил я. — Бес, клянусь адовым пеклом…
— Здравия тебе, Ад… Адик… — сподобился Гаврила Иванович. — Только это… докажи мне, что ты тот, кого я видеть хотел.
— Это всегда пожалуйста… — Приподняв бейсболку, я продемонстрировал рожки. — Убедился?
Гаврила вздрогнул, уронил дубинку, хотел было перекреститься, но вовремя опомнился.
— А… копыта есть? — осведомился он.
Я вздохнул. Пришлось стаскивать ботинок. Кому хоть раз в жизни приходилось иметь дело с высокими армейскими ботинками, шнуровка на которых до колен, тот меня поймет…
— Хвост? — продолжал инспектировать Гаврила — как я понял, не по причине недоверия, а чисто из интереса.
— Штаны снимать не буду! — заявил я. — Хватит с тебя рогов и копыт. Тоже мне, юный натуралист!.. Скажи лучше, почему ты от костра отвалил, меня не дождавшись?
Гаврила смутился. Вот уж чего я никак не ожидал!..
— Спужался я, — признался парень. — Под вечер из родной деревеньки Колуново вышел, к ночи в чащу добрался. Еще подождал, как велено было. Ночью-то здесь… страшно. Думал, как заговорные слова скажу, так из пламени покажется чудовище адское — с пятью головами, с тремя хвостами и лапами-крючьями… Спрятался, а как светать стало, слышу — голоса рядом. Пошел на шум. Гляжу — а там опричники мельника Федю ведут. Тут и ты подскочил…
— Так-так, — припомнил я. — Опричники… Значит, век сейчас шестнадцатый, на престоле Иван Грозный, правильно?.. Веселенький период!
— Ох, грозный Иван Васильев, батюшка, — покачал головой парень. — Сил нет, какой грозный! Зверствует и бога забыл!.. Всех бояр изменщиками окрестил! Татарина Едигера во главе земщины поставил! Сам в Александровской слободе монастырь устроил — только не истинный тот монастырь, а бесовской! Главных разбойников в монахов переодел, сам звание игумена принял! Тьфу!
Очередной плевок — мощный, как ядро из пиратской пушки, — врезался в ствол близстоящего дуба. Могучая крона затрепетала, перепуганные птицы с шумом брызнули в разные стороны.
А Гаврила прокашлялся и продолжил:
— С виду ты вроде обыкновенный. Только волосы рыжие, харя хитрая и по-басурмански одет… Даже и не по-басурмански: басурмане так чудно не одеваются.
— Ну не Карден, — согласился я. — Даже не Зайцев… Зато удобно.
— Силушкой ты не обижен, однако. Как ты этого Еропку паскудного отправил на небо пастись! Я бы и сам его как-нибудь пристукнул, но…
— С представителями власти иметь дело не хочешь, — досказал я. — Неприятности будут.
— Ага… На кол посадят. Али к столбу вниз челом привяжут и сожгут.
— Серьезно у вас, — покачал я головой. — А еще говорите — адовы муки… Здешние заплечных дел мастера куда изобретательнее!
Гаврила заволновался. Видно, ребята-опричники давно поперек горла стояли богатырю. Насколько я помню курс русской истории — не только ему одному…
