Никогда не было, но вот опять. Попал (СИ) - Борков Алексей Николаевич (книги бесплатно txt, fb2) 📗

Так что, я был уверен, что найду эту скалу, и если дед согласится, а он согласится куда он денется, то вероятность найти золотишко у нас большая. А это означает, что в селе деда не будет все лето, наверняка и сентябрь захватим. В случае чего защитить Бабу Ходору от наезда он не сможет. Поэтому нужно хорошенько пугануть потенциальных ведьмоборцев. Сегодня они уже изрядно трухнули. Осталось усилить и закрепить посыл.

Когда дед пришел домой с перевязанной рукой — достал таки, бичом полоумный хмырь, я подкатил к нему с предложением и пояснением. Дед сначала не понял, но немного подумав, засмеялся и сказал:

— Пошли к попу.

Идею дед попу изложил вполне внятно. Даже ничего поправлять не пришлось. Отец Серафим врубился в тему сразу. Сказал только, что надо привлечь к этому делу старосту Акима Силантьева. Разговор со старостой взял на себя.

На следующий день село было взбудоражено, небывалым доселе, действом. По главной сельской улице от церкви шла представительная делегация. Впереди опираясь на посох, в новой рясе, с большим медным крестом на груди, шествовал отец Серафим. Рядом с ним шагал староста. В новой одежде с расчесанной надвое бородой, в новой фуражке, с какой-то, бляхой на груди, он выглядел очень внушительно и официально. Отставая на шаг, шел дед Щербак, в красной рубахе подпоясанной черным кожаным ремнем и как всегда без головного убора. В руке он нес сложенный в несколько раз кнут. Чуть поотстав, шагала тройка пацанов: Ленька Немтырь, Архипка Назаров и Антошка Савельев. Одетые в новые одежды и сапоги они несли амбарную книгу, чернильницу с ручкой и доску. За пацанами шел ссыльный студент. Его, похоже, забавляла ситуация.

Процессия, обрастая по дороге зрителями, подошла к барановским воротам. Ворота были плохенькие, висели на одной петле и весь вид двора и домишки говорили о криворукости хозяев. В этих благословенных местах надо быть лодырем, или совершенно бестолковым человеком, чтобы жить в такой бедности. Дед постучал рукоятью кнута в ворота:

— Эй! Хозяева! Хозяева, открывайте.

Из хаты вылез замызганный, заспанный и нечесаный мужиченка, приоткрыл ворота и испуганно уставился на пришедших.

— Чего застыл, убогий, ворота отворяй и бабу свою Бараниху зови сюда. — произнес дед Щербак. Голос и тон, каким было это сказано, заставили мужичонку съежиться, открыть ворота и прокричать срывающимся фальцетом:

— Мотря…! Мотря поди сюда. Мотря …! Мотря!

— Чего разбазлался? — недовольно сказала Бараниха, выходя из дома. Увидев делегацию, она побледнела и схватилась рукой за дверной косяк. Староста, оглядев притихших хозяев, солидно произнес:

— Господин Заславский читайте.

Студент вышел вперед, достал из амбарной книги лист бумаги и стал читать, четко и громко произнося слова:

— Четвертого октября сего года у крестьянина села Сосновка Томской губернии Баранова Епифана пала корова. Жена упомянутого Баранова, Матрена, впав в ересь кликушества, криками возбудила некоторых жителей села и повела их к дому Новых Феодоры, облыжно обвинив последнюю в колдовстве и попытке извести весь сельский скот. Она призывала сжечь Новых Феодору вместе с ее домом. Сие деяние есть прямой призыв к бунту против власти. Но, поскольку злоумышленникам не удалось совершить данное злодеяние, то мы: староста села Сосновка Аким Силантьев и приходской священник отец Серафим, сочли возможным не извещать исправника, а предупредить Баранова Епифана и его жену Матрену, что в случае повторения преступного злоумышления вы будете наказаны по закону Российской империи. Подписи Силантьева и отца Серафима имеются.

Конечно, текстик был не ахти; студент его за пятнадцать минут набросал, но на неизбалованных эпистолярным жанром пейзан, подействовал убойно.

— Баранов Епифан распишись в том, что данное предупреждение ты услышал.

Мужичонка впал в ступор, не понимая, что от него хотят и беспомощно озирался.

— Баранов! — громко повторил студент.

— Ась?

— Хренась! Расписывайся давай. — дед потерял терпение и подтолкнул Епифана рукоятью кнута к Архипке и Антохе. Те держали в руках доску с лежащей на ней амбарной книгой. Доску я вчера взял из приготовленных на сортир, укоротил и прошелся по ней рубанком. Епифан обреченно подошел. Обмакнув ручку в чернильницу, я сунул прибор в руки мужика и показал место против его фамилии:

— Ставь крест. — сказал староста. Тот неловко нарисовал кривой крестик.

— Баранова Матрена! Распишись. — Бараниха, тяжело переступая ватными ногами, подошла и тоже поставила крестик в указанном месте.

— Дщерь неразумная! Налагаю на тебя епитимью: сто земных поклонов перед иконой богородицы и тридцать раз прочтешь молитву, какую знаешь. Аминь! — вставил свои шесть копеек отец Серафим. Все повернулись выходить, когда дед со словами «Эх! Рукожопые», резким ударом бича сломал стоящие у стены покосившейся сараюшки, кривые деревянные вилы. Услышав запомнившийся звук, Бараниха сомлела и сползла на землю. А дед, выходя со двора, бросил понурому хозяину:

— Зайдешь завтра. Другие дам.

Выйдя за ворота, я увидел среди любопытствующих пацанов, Платошку и подозвал его:

— Платоха держи чернильницу с ручкой. Сейчас к Карасю пойдем; обмакнешь ручку в чернильницу и подашь ее Карасю, когда скажут, что тому надо расписаться. — Платоха молча кивнул, принял у меня из рук чернильницу с ручкой, приосанился и поважнел. Вот, блин, что должность с человеком делает. Но с другой стороны, надо было как-то поощрить будущих членов моей ОПГ, тем более и Антошка, и Архипка, и Платоха, так или иначе поучаствовали в защите дома знахарки, поэтому и придумал фокус с доской и чернильницей. Выдернув же из толпы Платоху, и назначив его на должность чернилоносителя, недвусмысленно показал пацанам, кто тут главный. Главнюк, блин.

Карася мы застали сидящим на бревне возле дома. Его видимо уже известили и он обреченно дожидался своей участи. С перевязанной тряпицей головой и с синяками под обеими глазами, он выглядел пришибленным и жалким. Сгорбившись и глядя в пол, выслушал обвинения, молча расписался, именно расписался, а не поставил крестик как Барановы, покивал священнику наложившему на него епитимью. Но когда мы уходили, я заметил быстрый и злой взгляд, брошенный на меня и Архипку. Вот блин! Похоже мы с Архипкой заимели врага посерьезнее Сеньки Косенкова. Ну что же; зря выдал себя Карась. В случае чего цацкаться с ним не буду. Замочу, как говорится и в сортире. Хотя это вряд ли. Нет у Карася никакого сортира. Тогда так: «где прихвачу там и замочу» прямо на кучке.

Когда, в сопровождении многочисленных зрителей, мы подошли к дому придурошного пастуха, там нас уже ждали: мать, невысокая, но крепкая старушенция и сам «герой», боязливо прятавшийся за ее спиной. Мать в пояс поклонилась подошедшим:

— Простите люди добрые моего дурня. Ён не ведает, что творит. Злые люди подучили его. И ты, Софрон Тимофеич, прости нас. — она снова поклонилась и, шлепнув сына по затылку, сказала:

— Кланяйся дурень! Проси прощения. — Но тот с диким страхом смотрел на деда и пытался отодвинуться вжимаясь в закрытые ворота. Дед сплюнул себе под ноги, молча, отдал бабке кнут, и, развернувшись, пошел обратно. Староста с попом растерянно посмотрели ему вслед. Опомнившись, староста взял у Архипки гроссбух, не раскрывая, потряс им перед толпой и зычно провозгласил:

— Миряне! Здесь переписаны все бунташные, никто не пропущен. А потому должны они придти на исповедь к отцу Серафиму, в грехах покаяться. Ну и исполнить епитимью, кою отец Серафим наложит на них.

Отец Серафим, подняв посох и сверкая начищенным крестом, трижды перекрестил притихшую толпу и заключил:

— Аминь! — и вместе со старостой неспешно тронулся вслед за дедом Щербаком. Мы с пацанами свернули свою канцелярию и в сопровождении студента пошлепали за ними, оставив бабку с сыном да всю толпу в недоумении и растерянности.

Еще бы! До сегодняшнего дня все было понятно и привычно. Подумаешь, ведьму чуть не сожгли, но не сожгли же, да если бы и сожгли, что тут такого, дело-то житейское. Вон в позапрошлом годе конокрадов поймали, так забили их до смерти, прикопали тихонько, да и позабыли. А тут поп со старостой вон, что утворили: переписали всех, кто ведьму жечь ходил, а Бараниху с Епифаном и Карасем так вовсе расписаться заставили. Дед Щербак, еще вон, с кнутом, да в красной рубахе, чисто кат, как жахнет бичом: вилы пополам, Бараниха в обмороке. Если по спиняке врежет, до костей прошибет. Жутко! Так или примерно так, по моему мнению, должны были думать сельчане об этом действе. Впрочем, пусть думают, что угодно лишь бы боялись. На год страху хватит, а там перевезем Бабу Ходору в город.