Сэр Невпопад и Золотой Город - Дэвид Питер (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Итак, была одна женщина, которая ничего от меня не ждала, ни в чем на меня не полагалась, а я ее разочаровал. Она ни разу не попыталась сделать из меня кого-то другого, однако я упал в ее глазах непозволительно низко.
Вы вправе спросить: как, во имя неба, можно разочаровать человека, который ничего от вас не ждет? Надеюсь, теперь и вы понимаете мое недоумение. Честное слово, не одну ночь я провел, пытаясь разгадать это противоречие, но ночь сменялась днем, один год — другим, а разгадка мне не давалась.
Я всегда гордился своим эгоизмом, концентрацией на самом себе. Непостоянным, вечно меняющимся миром вокруг я частенько манипулировал, как хотел, и делал это мастерски. Я ухитрился нажить безграничную самонадеянность, разузнал бесчисленное количество уловок, помогавших увильнуть от неприятностей, во все времена преследовал свои и только свои интересы, и никогда мне не было дела до того, что обо мне подумают окружающие. Однако эта гадкая стерва Шейри посеяла в моей душе семена сомнений и беспокойства, а эти штуки вполне могут оказаться губительны для такого человека, как я.
Мне не хотелось ничего другого, как только прожить долгую жизнь, заработать побольше деньжат и умереть от старости в собственной постели. Как только я стану думать о бедах и заботах других людей больше, чем о своих собственных, я ступлю на скользкую дорожку героизма. Я и раньше оказывался на ней, правда большей частью случайно, когда незаконно присвоил себе роль Тэсита в величайшей авантюре, назначенной ему судьбой. Но к чести моей (или к несчастью), следует сказать, что в том, как я все это делал, ничего героического не было, а побуждения мои были вполне низменны и подлы. Так что в этом случае совесть моя чиста. Впрочем… лучше сказать, что бессовестность моя чиста.
Но вот только… о боги! Какая досада и боль были на лице Шейри! Никто во всей моей жизни не выражал этих чувств по отношению ко мне с такой глубиной.
Я ломал голову: может, она наложила на меня какое-нибудь «заклятие вины», но даже мне было понятно, что ее таланты лежали совсем в другой области. Нет, это шло из моей души, и мне очень не нравилось, что у меня там такое завелось. Это выводило меня из себя. Я всегда гордился тем, что не имею никаких таких душевных глубин. А если имею… то кто я тогда такой?
Я всерьез начал размышлять о будущем шире, чем при простом допущении «как бы дожить?» Оказалось, при этом я сижу и пялюсь на стену в «Буггер-зале», обдумывая опасные мысли типа «Неужели это все? Неужели больше мне ничего не совершить? Может быть, где-то есть человек, для кого я мог бы сделать что-то хорошее? Или плохое? Не важно. В конце концов, я бы что-нибудь для него сделал. Что-нибудь, что бы это ни было, всегда лучше, чем ничего. Уже мне ли, Невпопаду из Ниоткуда, этого не знать!»
Но если я перенапрягусь, если попытаюсь выжать из себя больше, чем могу дать, я вполне могу потерпеть поражение, причем на всю жизнь. А мне так хотелось жить… пусть даже из мелкого удовольствия пережить на этом свете как можно большее количество людей.
И я пытался избавиться от мыслей о будущем… до тех пор, пока однажды вечером само будущее не вторглось ко мне самым бедственным образом.
Вот как это случилось.
Мне бы очень хотелось вам рассказать, как меня преследовали знамения и дурные предвестники, ясно дававшие понять, что моя уютная, хотя и несколько монотонная жизнь скоро круто изменится. Но правда состоит в том, что такие вещи видишь, только оглядываясь назад. Какой день ни возьми, у человека бывает предчувствие, что дела могут пойти плохо. Но когда день проходит точно так же, как и другие, к следующему утру все тревоги предыдущего дня забываются. Однако в тот день, когда действительно происходит несчастье, нередко можно слышать, как люди вздыхают: «Я знал! Я знал, что сегодня что-нибудь случится! Я понял это, когда корова не стала доиться, или когда петух закукарекал не вовремя, или когда я услышал, как где-то вдали плачет ребенок».
Я, проведший всю жизнь в притворстве, пытаюсь поведать вам свои воспоминания как можно более правдиво и говорю честно — ничего-то я не предчувствовал. И предполагать всего, что случилось, я не мог. Теперь же, оглядываясь на те времена, могу добавить — а если бы и предполагал, вряд ли смог бы что-нибудь предпринять.
Но скажу вам опять же честно — в тот миг, когда вошел этот незнакомец, у меня зародилось дурное предчувствие.
Стояла глухая зима, то мрачное время года, которое, кажется, будет тянуться вечно; лето давно забыто, мысли же о весне кажутся глупостью несусветной. Посетители в эту пору еще более угрюмы, чем есть, и я обнаружил, что мне приходится разнимать больше драк, чем хотелось бы. Меня мало беспокоило, раскроят ли мои посетители друг другу череп. Мне просто не нравилось, что они заливают кровью мое заведение и крушат мебель. Некоторые владельцы кабаков и таверн нанимают мордоворотов, чтобы утихомиривать посетителей. Проблема с мордоворотами в том, что они требуют в оплату немеряно выпивки. В результате они либо напиваются до бесчувствия и не представляют никакой практической пользы, либо же затевают по пьянке потасовок не меньше, чем разнимают.
Я сделал свой выбор в пользу двухстороннего подхода. Во-первых, и в-главных, у меня глаз наметан на бузотеров, и если я замечал, как люди что-нибудь затевают, то подмешивал отвар сонных трав им в питье. Я не задавался вопросом, до какой степени человек драчлив: если он отключился, то никаких проблем с ним уже не будет. Во-вторых, на случай, если события станут развиваться слишком стремительно, за стойкой бара я держал арбалет. Я практиковался с ним несколько месяцев и стал вполне прилично стрелять. Если вам нужен стрелок, чтобы поставить его на стену замка и отбиваться от осаждающих армий, выбивая бегущих солдат врага с расстояния в шестьдесят ярдов, то моих скромных навыков окажется трагически недостаточно. Но поставьте человека спиной ко мне, и я с ним лихо расправлюсь с расстояния хоть в десять шагов.
Как я уже говорил, в это время года я приглядывал за своими посетителями внимательней, чем обычно, чтобы избавиться от неприятностей до того, как они начнутся. И когда вошел этот незнакомец, все тревожные колокола, сколько их ни появилось в моем сердце за долгие годы лишений, подняли трезвон.
Глядя на него, вроде не о чем было и беспокоиться. Человек немолодой, скорее среднего возраста, с большой бородой, по которой к подбородку карабкалась седина. Он был в длинном плаще, капюшон закрывал голову, но прятать свою внешность он не старался. Скинув капюшон, как только вошел, незнакомец выставил на всеобщее обозрение сверкающую лысину, такую гладкую, что я мог бы увидеть в ней свое отражение, если бы вгляделся. Однако было в нем что-то, что вызывало беспокойство. Он казался каким-то взвинченным и неуверенным в себе. Если бы мне надо было рассказать о нем в нескольких словах, я бы сказал, что для него вся жизнь являла непрестанный ужас и он продолжал существовать только благодаря смутно осознаваемому чувству долга (хотя кому он был должен, я гадать не берусь).
В зале в тот вечер народу набилось — не протолкнуться, но чужак проскользнул сквозь толпу, никого не коснувшись. Это было неплохим качеством, потому что нечаянные касания служили самым частым поводом для неожиданных драк («Ты меня задел!» — «Нет, ничего такого». — «Значит, ты называешь меня лжецом?» Вот тут-то и начиналось веселье). Новый посетитель, однако, не просто был погружен в себя, он словно жил в своем собственном мире. Я тут же решил, что он либо самый жалкий, либо самый опасный человек из всех, кто когда-либо заходил ко мне.
В дальнем конце зала пустовал столик. Он вообще-то никогда не пользовался популярностью среди посетителей, потому что стоял дальше всех от огня, к тому же там был сильный сквозняк — откуда он брался я так и не мог выяснить, сколько ни пытался. Однако посетитель направился прямо туда, словно с холодом они были закадычными друзьями. Устроившись за столиком, он остался сидеть неподвижно, пристально глядя куда-то перед собой. Одна из служанок подошла к нему и завела разговор. Когда она отошла, я подозвал ее взмахом руки.
