Вампир Лестат - Райс Энн (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
Нам понадобился почти месяц, чтобы добраться до Каира, а в гостинице для европейцев вместе с багажом меня ждала странная посылка.
Я мгновенно узнал почерк Элени, но никак не мог понять, почему она прислала мне эту посылку. Примерно четверть часа я сидел, тупо на нее уставившись, и в голове у меня была абсолютная пустота.
От Роже не было ни слова.
Почему Роже не написал мне? Что в этой посылке? Почему она здесь? Отрывочные мысли крутились у меня в мозгу.
Наконец до меня дошло, что я вот уже час сижу в комнате, заваленной всякого рода чемоданами и пакетами, не спуская глаз с посылки, и что Габриэль, у которой, видимо, еще не возникло желания в очередной раз исчезнуть, пристально смотрит на меня.
– Пожалуйста, оставь меня одного, – прошептал я.
– Хорошо. Если ты так хочешь… – ответила она.
Мне было очень важно вскрыть посылку, вскрыть и узнать, что в ней находится. Но мне вдруг показалось важным и другое: представить себе, что эта унылая комната – та самая комната в маленьком деревенском кабачке в Оверни.
– Я видел тебя во сне, – вслух произнес я, глядя на посылку. – Мне снилось, что мы вместе путешествуем по миру, только ты и я, и что мы оба сильны, чисты и безмятежны. Мне снилось, что мы пьем кровь только негодяев и преступников, как делал это Мариус, а когда оглядываемся вокруг себя, то испытываем печаль и благоговейный страх перед тайнами, которые открылись нам и которыми мы владеем. Но мы полны сил. Мы собираемся жить вечно. И мы беседовали с тобой, наши «разговоры» продолжались, и не было им конца.
Я хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, разум мой отказывался произносить слова. Я протянул руку и взял письмо, соскользнувшее с отполированного дерева.
«Как я и опасалась, все закончилось наихудшим образом. Наш Старший Друг, выведенный из себя выходками Нашего Скрипача, в конце концов посадил его под замок в вашем собственном жилище. В камеру ему была дана скрипка, но Скрипачу отрубили руки.
Вы же знаете, что, когда речь идет о таких, как мы, восстановление конечностей не представляет проблемы. Однако в данном случае Наш Старший Друг спрятал конечности, о которых я вам говорила, и приказал на пять ночей лишить нашего раненого пропитания.
В конце концов, после того как вся труппа обратилась к Нашему Старшему Другу, умоляя его возвратить Н. все, что ему принадлежит, просьба была исполнена.
Однако Н., обезумевший от голода и боли – подобные испытания способны полностью изменить какой угодно характер, – погрузился в непроницаемое молчание и оставался в таком состоянии довольно-таки долгое время.
Наконец он пришел к нам и заговорил только лишь затем, чтобы сообщить, что, как положено смертному, он привел в порядок все свои дела. Для нас приготовлены несколько новых, только что им написанных пьес. А мы в свою очередь должны все вместе подготовить для него где-нибудь за городом настоящий древний шабаш и непременно с ритуальным костром. Если же мы этого не сделаем, он превратит в свой погребальный костер весь театр.
Наш Старший Друг скрепя сердце согласился исполнить его просьбу. Уверяю вас, такого шабаша вам никогда не приходилось видеть. Когда мы встали в ритуальный круг и запели со всем доступным нам артистизмом древние гимны, то в своих париках и черных гофрированных танцевальных костюмах вампиров выглядели истинными посланцами ада.
– Нам следовало бы сделать это на бульваре, – сказал он. – Да, вот еще. Пошлите это моему создателю.
И с этими словами он вложил в мои руки скрипку. Мы начали танец, призванный помочь в достижении положенного состояния исступления, и я уверена, что никто из нас никогда прежде не был так тронут и не испытывал такого ужаса, такого горя и печали. Он вошел в огонь.
Понимаю, как подействует на вас эта новость. Но поверьте, что мы действительно сделали все, что было в наших силах, чтобы предотвратить это печальное событие. Наш Старший Друг был вне себя от горя. Думаю, вам также следует знать, что по возвращении в Париж мы обнаружили, что Н. распорядился о том, чтобы отныне театр официально носил название “Театр вампиров”. К моменту нашего приезда эти слова уже были написаны на фасаде. А поскольку героями лучших пьес всегда были вампиры, оборотни и другие не менее сверхъестественные существа, публика считает новое название очень даже удачным, и никому в голову не приходит его изменить. Оно как нельзя лучше подходит для современного Парижа».
Когда много часов спустя я вышел на улицу, то увидел прячущегося в тени прекрасного бледного призрака – некое подобие юного французского путешественника, одетого в испачканную землей белую рубашку и коричневые кожаные башмаки. Лицо его скрывала надвинутая на глаза соломенная шляпа с широкими полями.
Я, конечно же, сразу узнал ее и вспомнил, что когда-то мы с нею очень любили друг друга, но на какое-то мгновение мне показалось, что я ее почти совсем не знаю или не в силах поверить, что это действительно она.
По-моему, я хотел сказать ей что-то обидное, чтобы ранить и оттолкнуть ее от себя. Но она приблизилась и пошла рядом со мной, и я промолчал. Я просто дал ей письмо, чтобы ничего не объяснять. Она прочла его и обняла меня, совсем как когда-то очень давно, и мы зашагали рядом по темным улицам.
Запах смерти и очагов, песка и верблюжьего навоза… Запахи Египта… Запахи страны, в которой ничего не менялось на протяжении вот уже шести тысячелетий.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать, дорогой? – шепотом спросила она.
– Нет, ничего, – ответил я.
Я один виноват во всем. Я соблазнил его, сделал тем, кем он стал, а потом бросил там одного. Я заставил его свернуть с пути, который лежал перед ним, и тем самым изменил всю его жизнь. И во тьме неизвестности, лишенный собственной человеческой судьбы, он пришел к такому концу.
Позже она стояла и молча наблюдала, как я царапаю на стене древнего храма очередное послание Мариусу. Я рассказал ему о смерти Никола, скрипача из Театра вампиров, и старался при этом проникнуть в камень так же глубоко, как мастера Древнего Египта. Эпитафия Ники, веха на пути к забвению, которую никогда и никто не сможет прочесть.
Мне казалось странным видеть ее рядом с собой. Странно было, что она проводит возле меня час за часом.
– Ведь ты не собираешься вернуться во Францию? – спросила она наконец. – Ты не захочешь поехать туда из-за того, что он сделал?
– Ты говоришь о руках? О том, что он отрубил ему руки?
Она взглянула на меня, и лицо ее сделалось вдруг совершенно гладким, словно какое-то сильное потрясение лишило его всякого выражения. Но ведь она знала. Она читала письмо. Что же ее так потрясло? Быть может, тон, каким были сказаны мои слова?
– Ты думала, что я вернусь туда ради мести?
Она неуверенно кивнула. Она не хотела подсказывать мне эту мысль.
– Но как я могу? – сказал я. – Это будет чистейшим лицемерием. Ведь я оставил Ники на их попечение, предоставив им полную свободу действий.
Описать почти неуловимые изменения, происходившие с ее лицом, невозможно. Мне не нравилось видеть, что она столь сильно переживает. Это было так не похоже на нее.
– Тебе не кажется, что этот маленький демон действительно хотел помочь ему, когда… отрубил ему руки? Мне кажется, ему было очень нелегко принять такое решение, а ведь он мог поступить гораздо проще: ему ничего не стоило сразу сжечь Ники.
Она кивнула, но выглядела при этом очень несчастной и одновременно, как ни странно, была поистине прекрасна.
– Откровенно говоря, я тоже так считаю, – ответила она, – но я не думала, что ты согласишься со мной.
– О, я вполне законченное чудовище, чтобы понять это, – усмехнулся я. – Ты помнишь, что ты говорила мне много лет назад, еще до того, как мы сбежали из дома? Ты сказала мне это в тот день, когда он поднялся к нам вместе с торговцами, чтобы вручить мне красный плащ. Рассказала, что отец Ники так рассердился на него за то, что его сын стал играть на скрипке, что пообещал переломать ему руки. Тебе не кажется, что рано или поздно судьба все равно настигает нас? Не кажется ли тебе, что, даже будучи бессмертными, мы следуем тем путем, который был предначертан нам в смертной жизни? Ты только представь себе: предводитель общества отрубает ему руки!
