Скрипка - Райс Энн (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗

«Вы нас так осчастливили…»

Что это было, что это за оргия звуков, излияние такое естественное, что я в нем не усомнилась? Этот транс, в который я могла погрузиться, находя звуки и освобождая их по велению воли легкими послушными пальцами?

Что это был за дар, выпустить на волю мелодию и наблюдать, как она набирает мощь, а потом обрушивается на меня мягким ласковым облаком?

Музыка. Играй. Не думай. Отбрось сомнения.

Не сомневайся и не беспокойся, если тебя терзают мысли и сомнения. Просто играй. Играй так, как хочешь, открывая для себя новый звук.

Приехала моя любимая Розалинда, совершенно оглушенная оттого, что оказалась в Вене, с ней приехал Грейди Дьюбоссон, и прежде чем мы покинули это место, для нас открыли Венский театр, и мы сыграли в маленьком расписанном зале, где когда-то играл Моцарт, где однажды была поставлена «Волшебная флейта», в том самом здании, где когда-то жил и писал музыку Шуберт — в тесном славном театрике с золочеными балкончиками, примостившимися под самой крышей, — а после мы один раз сыграли в величественном сером оперном театре Вены, расположенном всего в нескольких шагах от отеля, и граф возил нас за город посмотреть его просторный старый дом, ту самую загородную виллу, которой когда-то владел брат Маэстро, Иоганн ван Бетховен, «обладатель земель», в письме к нему Маэстро однажды так искусно подписался: «Людвиг ван Бетховен, обладатель разума».

Я гуляла в венском лесу, прекрасном старом лесу. Рядом со своей сестрой я вновь ожила.

Из дома дошли вести о работе Карла. Книга о святом Себастьяне уже находилась на стадии корректуры, ее печатал превосходный издательский дом, которым восхищался Карл. Книгу ждал хороший прием.

Одной заботой меньше. Все было сделано наилучшим образом. Роз и Грейди отправились со мной путешествовать.

Я создавала музыку, концерты шли один за другим. Грейди сутками не отходил от телефона, принимая приглашения.

Деньги текли в благотворительные организации тем, кто несправедливо пострадал в войнах, главным образом евреям, в память о нашей прабабушке, которая, оказавшись в Америке, перешла в католичество, но и вообще на любую благотворительность по нашему выбору.

В Лондоне мы сделали первые записи.

А до этого был Петербург и Прага, и бессчетные импровизированные концерты на улицах, которые я давала с тем же удовольствием, с каким попрыгунья школьница вертится вокруг каждого фонарного столба.

Все это мне очень нравилось. Погружаясь во тьму, я произносила молитвы моего детства, чудного детства, окрашенного в тончайшие оттенки пурпурного и красного цветов. «И Ангел, посланный Господом, принес Марии благую весть, и она зачала от Святого Духа».

Это было время, не знавшее ни страха, ни поражения, ни позора.

А дома книга Карла уже была отправлена в печать, что потребовало огромных расходов: качество каждой цветной репродукции проверялось знатоками своего дела.

Вечером я засыпала на тончайших простынях. А утром просыпалась в потрясающих городах.

Королевские апартаменты вошли у нас с Розалиндой в привычку. Вскоре к нам присоединился Гленн. Столики на колесах под белыми скатертями до пола позвякивали тяжелым серебром. Мы поднимались по великолепным лестницам и шли по длинным коридорам, устланным восточными коврами.

Но я ни разу не выпустила скрипку из виду. Конечно, я не могла ее держать в руках вечно, это показалось бы сумасшествием, но я приглядывала за ней, даже когда принимала ванну, словно ждала, что сейчас она исчезнет, что к ней протянется невидимая рука и утащит с собой в пустоту.

Ночью скрипка лежала рядом со мной, завернутая вместе со смычком в несколько слоев мягчайшего детского одеяла и привязанная ко мне кожаными ремнями, которые я никому не показывала; а в течение дня я держала скрипку в руках или на стуле рядом с собой. Скрипка совершенно не изменилась. Ее рассматривали, изучали, объявляли бесценной, подлинной, просили позволения опробовать. Но я не могла никому позволить на ней сыграть. Никто не счел это эгоизмом, а только моим исключительным правом.

В Париже, где нас ждали Катринка и ее муж Мартин, мы накупили сестре чудесных нарядов, всевозможных сумочек и туфель на высоких каблуках, на которые ни я, ни Роз уже никак не могли решиться. Мы велели Катринке отхромать за всех нас. Катринка расхохоталась.

Катринка послала своим дочкам, Джекки и Джу-ли, несколько ящиков превосходных вещей. Казалось, что Катринка сбросила с себя огромное тяжелое бремя. О прошлом почти ничего не говорилось.

Гленн выискивал старые книги и записи европейских джазовых звезд, Розалинда все смеялась и смеялась. Мартин и Гленн планомерно посещали все старые знаменитые кафе, словно надеялись, что найдут Жана-Поля Сартра, если постараются. В прочее время Мартин не отходил от телефона, завершая сделки по продаже домов, в конце концов я его уговорила взять на себя организацию нашего бесконечного путешествия.

Грейди вздохнул свободно — он был нужен нам для другого.

Смех. Интересно, смеялся ли Леопольд и маленький Вольфганг столько же, сколько мы? И не забудем, что в семье росла еще и девочка, сестра, которая, как говорили, играла ничуть не хуже своего удивительно талантливого брата. Эта сестра потом вышла замуж и дала жизнь детям, а не симфониям и операм.

Никто не был счастливее нас во время этих разъездов.

Смех вновь стал нашим языком общения.

Нас чуть не выставили из Лувра за хохот. И дело тут не в том, что нам не понравилась Мона Лиза. Конечно понравилась, только мы были очень взволнованы и жизнь била из нас ключом. Мы готовы были расцеловать первого встречного, но здравомыслие возобладало, и мы демонстративно обнимались и целовались друг с другом у всех на глазах.

Впереди нашей группы вышагивал Гленн, сначала он только смущенно улыбался, а потом тоже принимался хохотать, уж очень заразительно было наше веселье.

В Лондон приехали мой бывший муж, Лев, и его жена, Челси, некогда считавшаяся моей подругой, а теперь, видимо, ставшая для меня сестрой, они привезли черноголовых мальчишек-близнецов, благообразных, воспитанных, и старшего сына, Кристофера, высокого светловолосого красавца. Я чуть не расплакалась при виде этого мальчика, чей смех заставлял меня вспоминать о Лили.