Чучело человека (СИ) - Диденко Александр (библиотека книг .TXT) 📗
— Сволочь, — скривился Рукавов, опуская трубку. — Раздавлю, слизняк! — Он секунду выждал и вновь взялся за телефон, дабы к утру нового дня проблема во многом была решена.
Когда Щепкин подъехал к воротам Компании, у него зачем-то потребовали документы. Немало удивляясь, Щепкин, тем не менее, протянул их в открытое окно. Протомившись какое-то время у стен Компании, не получив разрешения въехать на территорию и не дождавшись возвращения документов, Щепкин потребовал связать его с господином Воланом, что незамедлительно было исполнено. Спросив, в чем дело, Щепкин к огромному своему возмущению услышал, что он — то есть Щепкин — умер сегодня ночью от внезапно случившегося инфаркта, что для Компании это очень и очень горькая утрата, и что он — то есть тот, с кем сейчас беседует господин Волан — самозванец и хулиган, а потому немедленно будет задержан службой охраны. Щепкин почувствовал, как огромный комок невыразимой обиды выплыл из недр желудка и подкатил к горлу, почва заскользила под ногами, и одновременно с этим Щепкин услышал барабанную дробь ног, несущихся по внутреннему двору комплекса сотрудников охраны. Остатками самообладания Щепкин бросил грузное тело по направлению к машине, плюхнулся на водительское место, и когда первый из бегущих готов был ухватиться за ручку двери, рванул прочь.
Кто сейчас скажет, была ли то ошибка Рукавова, когда наспех сколоченная операция по нейтрализации Щепкина не увенчалась успехом, повлияла ли на проработку деталей захвата нехватка времени, охранники ли были бестолковыми, а может, Рукавов выстраивал весьма далеко идущие планы, только Щепкин, в самом деле, ушел, пропал, как растворился в воздухе… Но не перестал существовать, а лишь забился в неприметную щель, где вдруг обнаружил, что боится.
Как водится, у Первого имелся человек, выполняющий роль расторопного вассала. Вассала звали «товарищ Второй», но во многом он был самым настоящим первым. Второй почти не отличался от патрона, за исключением того, что был лыс и носил пенсне. Оба они гарцевали на необычно растянутых гласных и владели непререкаемым авторитетом. Именно Второму было поручено курировать Проект. Понимая, что от реализации работ зависит и его, пусть не физическое, но политическое долголетие, Второй вороном кружил над согбенными геронтологами, время от времени по одному, а то и дюжиной, вырывая из научных лабораторий и бросая на расправу специалистам иного порядка. Пятясь, он выскальзывал из кабинета Первого, спускался к подъезду, где ждал трофейный Хорх, и отправлялся на дачу, в тиши подмосковного лета предаваться выдержанному грузинскому вину и размышлениям о том, что было и что будет. Да, продление жизни сюзерена обещало Второму политическое долголетие, но пугало отсутствием в обозримой перспективе вероятности самому занять вожделенное место. От безрадостных мыслей он морщился, пригубливал вино большим глотком и бросал ноги на стол, заваленный останками воскресного завтрака. Вокруг плескалось солнце: оно пробивалось сквозь высокие, помнящие прежних хозяев, деревья, дробилось о листву, выплескивалось на Второго и, игриво скатываясь с лица, делало однооким его зловещее пенсне. Второй приказывал подавать самовар и закрывал глаза. Нехорошо, нехорошо чувствовал он себя, представляя хозяина победителем времени. Нехорошо…
Закончив чаепитие, Второй тяжело встал из-за стола, прошел за кусты смородины к высокому кирпичному забору и расстегнул ширинку. Неожиданно он почувствовал несильный укол в области затылка и, рефлекторно втягивая голову в плечи, бросился назад, тряся головой и отмахиваясь от впившегося паразита.
— Твою мать! — крикнул он неизвестному паукообразному и тогда только застегнул брюки. — Майор, ко мне! — призвал он помощника, содрогаясь в брезгливости. — Бегом!!!
Из мансарды, стремительно скатываясь, почти падая по отвесной лестнице, выскочил молодой человек в костюме и, некоторым образом с оным дисгармонирующей, соломенной шляпе. Майор пересек лужайку, за долю секунды дважды споткнулся о шланг, подобием листа Мебиуса опутавший кусты роз, уронил папиросу и, хватаясь одной рукой за шляпу, а другой — за угадываемую под пиджаком кобуру, шестом вытянулся перед самоваром.
— Здесь посмотри! — приказал Второй, снимая пенсне и подставляя помощнику затылок.
— Ничего нет, — растеряно сказал молодой человек, но на всякий случай что есть силы дунул шефу на голову, смахивая несуществующую соринку.
— Ладно, свободен, — отпустил помощника Второй и вернулся к кустам, чтобы закончить намерение.
Немного успокоившись, он уселся к самовару и только тут увидел возмутителя спокойствия. Сытый клещ, лениво перебирая конечностями, медленно тащил округлое тело в тени безмятежно остывающего самовара. Превозмогая парализующий ужас, Второй истошно позвал на помощь.
— Вот! — указал он помощнику.
— Кто? — не понял помощник, однако от черта подальше расстегнул пиджак и потянулся к оружию.
— Клоп! — шепнул Второй, кивая в тень самовара.
— Клоп? — облегчено выдохнул помощник, приближаясь к паразиту. — Не-е, клещ это, товарищ Второй. Ишь какой большой, насосался…
— Убей! — велел Второй, делая шаг назад.
— Так вы его спичкой! — улыбнулся помощник. — Мы их на даче товарища Первого спичками палим. Много их там. — Молодой человек нырнул в карман, выудил фанерный коробок и протянул Второму. — Попробуйте.
Неверной рукой Второй принял коробок, зажег спичку и поднес к обреченному членистоногому. Раздался легкий треск, клещ энергично зашевелился, тут же съежился и покорно затих. Второй громко расхохотался и располагающе хлопнул помощника по плечу.
— Вино будешь? — предложил он, возвращая спички, — налей себе. И мне налей.
Помощник смахнул паразита со скатерти, сел напротив и наполнил бокалы. Выпили.
— А ты смелый, — после некоторой паузы заключил Второй, — ма-ла-дэц, Сергей, полковником будешь. Ну иди, иди. И арбуз возьми, с ребятами п-акушай.
Для меня наступило время удушающего, томительного ожидания. Узкое и глухое пространство окружило меня, грозило раздавить уставшее, распухшее тело. Глаза не адаптировались к темноте, и я принялся ощупывать поверхность темницы в поисках отдушины; отдушины не было, и ничто не говорило о том, где нахожусь, кто мои похитители и как долго пробуду здесь беспомощным и перепуганным узником. Утомленный чередой последних событий, я опустился на шершавую, беспрестанно ускользающую поверхность, и попытался осмыслить ситуацию. Вопреки ожиданию, ничего не получилось, и я, чтобы скоротать время и покачиваясь в такт моей движущейся темницы, принялся думать об отвлеченных предметах.
Сейчас я не могу сказать, что нашел бы во мне искушенный психоаналитик, доверь я ему глубины моей мечущейся души. Пусть и прожил я — нет, не «прожил», но «просуществовал» — во много раз дольше, нежели предначертано свыше, пусть я умудрен и вместе с тем опустошен, пусть я стар и немощен, но разве не молод я внутри себя, будто… будто розовый младенец? Я сказал «младенец»? Эх, оговорки, оговорки. Все это, братья и сестры, похоже на тщательно скрываемую любовь: на ненависть одного, распространяемую на другого, когда ненависть эта служит любви весьма неуклюжей ширмой. Так сказал бы аналитик, доверься я моей мечущейся душой. И тем не менее, братья и сестры, и тем не менее… Случись со мной перевоплощение, я не поспешил бы ликовать, обнаружив себя двуногим, не поспешил бы… лето… бабочки, пчелы, стрекозы… я ненавижу двуногих, в каком-то смысле — они наши оппоненты, но перспектива ожить стрекозой не пугает меня настолько, насколько пугает перспектива быть человеком, и не омерзительна так, как омерзительно видеть себя человеком. Спроси, впрочем, любого покойника из нас, что бы он предпочел, и услышишь ответ: «вернуться собой». И я хочу быть собой! — тем летним вечером появившимся на свет ничтожным комком. Не зная ни отца, ни матери, я сполна ощутил ненависть окружающего мира, я окунулся в омут безотрадных событий, не раз находился на волосок от гибели, претерпел многие страдания, но к концу жизни был вознагражден: мой сын разрушит этот мир. Он пришел к людям не по моей воле, но он — кровь моя — вышел из меня и отомстит за меня.
