Русский экзорцист - Николаев Андрей (книги онлайн полные версии .txt) 📗
Потеряв счет времени, он вгрызался в стену, как короед в древесину, взбадривая себя солидными глотками спиртного. Он пробьется внутрь, как жук в сосну, и спрячется там от врагов, укрывшись прогрызенным лабиринтом. Лабиринт… Минотавр, нить Ариадны… Нет, какие нити, какая Ариадна? Причем здесь Минотавр? Ему стало смешно. Прохор, старый ты дурак, кому ты делал эту стенку? Твои кости сгнили где-то неподалеку! Не для того кладут такие тайники, чтобы оставлять свидетелей. Удавили тебя где-то рядом, присыпали землей: отдыхай, мастер! Удавили или зарезали, а может топориком тюкнули. На Руси баб много, еще прохорят нарожают…
С последним ударом стена треснула, как скорлупа гнилого ореха. Задыхаясь от смеха, Кувшинников выронил кирку. Вот и все, мастер… Я помяну тебя, если не забуду. Отсмеявшись, он сломал треснувшую перегородку, не жалея, вылил на голову оставшуюся воду, смывая с лица пыль и пот. Голова слегка кружилась от напряженной работы и выпитого. Подступала апатия, усталость. Кувшинников тряхнул головой, схватил грелку и, давясь, допил коньяк. Не время сейчас отдыхать. Подхватив рюкзак и включив фонарь на каске, он полез в пролом.
Комната была небольшая, с низким потолком. Было чисто, сухо и пусто… Не веря глазам, Кувшинников повел головой, освещая стены. Ничего… Просто голый кирпич, ровные швы, паутина и все.
— Так не бывает, — сказал Кувшинников вслух.
Собственный голос показался ему жалким и неуместным среди старых стен.
— А кирпич с надписью, — забормотал озираясь Кувшинников, — а старый мастер Прошка? Ты лежишь где-то здесь с перерезанным горлом… Ты обманул меня, сука!
Какая-то несуразность в углу комнаты привлекла его внимание. Он шагнул поближе. Странный выступ, напоминавший недостроенную колонну, вплотную примыкал к стене, заканчиваясь ровной площадкой. Кувшинников присел на корточки и рукавом смахнул пласт пыли, больше похожий на войлочное покрывало. В углублении выступа лежал сверток. Сева, ощущая пальцами мягкость материала, зацепил его, вытянул из ниши и снова заглянул внутрь. Больше там ничего не было.
— Не густо, — проворчал Кувшинников.
Он обтер ладонью сверток, напоминавший запеленатого младенца. Выделанная, мягкая, как замша кожа издавала странный аромат, напомнивший запах ладана или индийских благовоний. Слой за слоем он разворачивал свою находку. Внешняя сторона кожи потрескалась на сгибах, но внутри она была свежей, будто ее выработали совсем недавно. Как капустный лист, скрывающий кочерыжку, Кувшинников отвернул последний слой кожи и увидел книгу. Небольшая, обычного книжного формата, в черном переплете, схваченном узорчатыми уголками желтого металла, она казалась неуместной в подземном тайнике. Сева представлял себе средневековые книги массивными, как тома Большой Советской Энциклопедии, в кожаных, изъеденных мышами и временем переплетах, с ломкими пергаментными страницами. Чувствуя разочарование, Кувшинников провел кончиками пальцев по вдавленным в обложку буквам кириллицы.
— «Чер…», «Черно…», — поднеся книгу к глазам, он попытался прочитать сливающиеся буквы. — Зараза! Ни хрена не разберешь! Сколько ты стоишь, если Прохор для тебя такую светелку выстроил? Поставлю-ка я ему свечку в помин души. Не отпели ведь, поди, мастера. Забросали землей, заложили кирпичом и забыли…
Внезапно раздавшийся низкий голос заставил его вскочить на ноги и резко обернуться.
— Ты прав, не отпели его, но лежит он прямо под тобой. Пьетро Солари звал его Дамианом, а свои — Демьянкой.
Расплывчатая массивная фигура заслонила отблески свечей, проникавшие в комнату через пролом. В тусклом свете фонаря странная, ниспадающая складками до самого пола одежда незнакомца казалась сотканной из промозглого мрака. Низко надвинутый на голову капюшон не позволял рассмотреть лицо, лишь угадывалось в его тени что-то призрачное, изменчивое, словно рябь на воде. Кувшинников выронил книгу и отступил к стене, чувствуя, как ноги становятся ватными и слабость заливает тело. Он вдруг осознал, что не слышал шагов, не слышал скрежета битых кирпичей возле пролома, по которым должен был ступать незнакомец. Стряхнув со спины рюкзак, Сева рывком открыл его, нашарил рукоять топорика, запустил внутрь вторую руку и ухватил электрошокер, на ощупь сдвинув предохранитель.
— Мужик, — севшим голосом сказал Кувшинников, — тебе чего?
— Ты взял чужое, — незнакомец плавно, будто плывя над полом, двинулся на него.
На Кувшинникова пахнуло тленом и холодом.
— Твое, что ли? — визгливо выкрикнул он, вжимаясь спиной в кирпичи. — Отвали, падла!
Он отбросил в сторону рюкзак, отвел для замаха руку с топориком и выставил вперед шокер. Голубая искра с треском заметалась между контактами.
— Да, ты взял вещь, которая предназначалось мне. Но что еще хуже, ты увидел то, чего видеть тебе не следовало.
Фонарь на каске замигал, то высвечивая надвигавшуюся мрачную фигуру, то погружая ее во тьму, подсвеченную сполохами шокера. Кувшинников понял, что еще несколько секунд — и он останется в темноте. Дико закричав, он бросился вперед, стараясь ткнуть противника искрящимися контактами. Рука вошла в тело незнакомца по локоть и завязла, словно схваченная застывшим цементом. Кувшинников задергался, как попавший в силок кролик. Под мерзкий хруст лучезапястных костей скрутилась кисть руки, будто попавшая в барабан стиральной машины. Сева захлебнулся воплем, когда к нему склонилось бледное лицо и пустой взгляд слепых черных глаз проник в самую душу. Тело диггера задергалось под разрядом собственного шокера, и он, обмякнув, кучей тряпья осел на пол.
Кувшинников ощутил под затылком шершавый кирпич и открыл глаза. Горящие фальшфейеры рассыпали красные искры, от чего свод тайной комнаты приобрел багровый оттенок. Тени метались по потолку, как застигнутые градом птицы. Он сидел на полу, прижатый спиной к выступу в стене, в котором он нашел черную книгу. Голова была запрокинута назад, в шею врезался острый край выступа. Он попытался шевельнуться и почувствовал, как жесткие пальцы сильнее сжали его волосы, придавливая голову к кирпичам. Над ним нависло бледное лицо с пустыми глазами. Казалось, незнакомец хотел получше рассмотреть добычу.
— Ты пришел один?
— Да, — выдавил Кувшинников, — да, один. Я никому не сказал, никто не знает. Я всегда работаю в одиночку. Даже Владимиров не знает про этот схрон.
— Это хорошо, — одобрил незнакомец, — для него хорошо, но не для тебя. Ты хотел обокрасть меня. Ты — вор!
— Я же не знал, — скороговоркой зачастил Кувшинников, — я не хотел. Тут никого не было…
— Все это не важно. Меня не беспокоит воровство, как таковое, если это не касается меня. Ты знаешь, как поступали с ворами во времена мастера Демьяна?
— Мастера Дем…, — Кувшинников поперхнулся, не в силах закончит фразу.
— Да, того самого, что лежит здесь. Должно быть, знаешь, — им отрубали руки.
— Нет, не надо, я все забуду, я…
— Конечно, ты забудешь. Забудешь все навсегда. Но сначала…
Незнакомец поднял руку и Кувшинников с ужасом увидел, как пальцы на его руке начали расти, становясь сухими и узловатыми. По ногам потекло что-то горячее, запахло мочой. Кувшинников задергался, пытаясь вырваться, в горле заклокотало. Царапая роговицу, кончики пальцев легли на его выпученные глаза и медленно вдавили в глазницы. Лопнула роговая оболочка, и Кувшинников, дико крича, рванулся навстречу узловатым пальцам в надежде быстрее закончить эту муку.
Ольга раздвинула жалюзи, и поток яркого солнечного света хлынул из высоких окон на подиум с обнаженной мужской фигурой. Грубая веревка стягивала руки мужчины за спиной и, глубоко впиваясь, в нескольких местах обвивала его мускулистое тело.
— Вот! Вот то, что нужно, — сказала она.
— Мне же солнце прямо в глаза, — пожаловался мужчина.
— Денис, мне нужно именно страдание. Страдание и страсть! Страдание я тебе обеспечила, а уж страсть изобрази сам, будь любезен.
Мужчина прикрыл глаза от солнца.
