Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
После скудного ужина и отбоя выходить из комнаты было запрещено, а мальчиков заперли в другой, в мальчиковой комнате. Что имело и свои преимущества — можно было расхаживать в дезабилье, в трусах или в ночных рубашках и вести себя крайне раскованно. Девочки были еще достаточно маленькие, и такая перспектива доставляла им массу удовольствия.
Как и следовало ожидать, дети стали знакомиться, а потом петь и веселиться в своей комнате — так поступают и поступали все дети во все времена, как только несколько подростков оказываются где-то одни, без родителей и тем более — в составе некоего коллектива. То есть, когда они не могут разойтись и разбежаться по домам, а должны проводить время вместе.
Девочки пели песни. Частью — революционные, частью — обычную попсу, лишь бы все или хотя бы большинство, знали текст. Пели вдохновенно, с визгом, криками и топотом.
— Отбой! — рычал отставной полковник, поставленный организовывать Пост имени всем известного солдата.
Девицы плевать хотели на отбой, они пели, вопили и визжали, получая от всего этого процесса колоссальное удовольствие.
— Отбой! По постелям! Молчать, или башку расколочу! — рычал полковник из коридора, обрушивая кулачище на полотно двери.
Девицы смолкли на несколько минут… и снова продолжали веселиться. Так и продолжалось до тех пор, пока полковник не вломился в их комнату в сопровождении майора, двух капитанов и трех лейтенантов и не началась расправа.
— Значит, так… По-одъем!!! Объявляю учения! Спортивный бег до Школьного городка и обратно!
Девочки схватились за одежду.
— Не одеваться! — рычал полковник, топая ногами. — В чем нарушали дисциплину, в том и будете бежать!
Предоставляю читателям самим думать, кто он был: просто садист без затей или к тому же еще и половой извращенец. Надо отдать должное мальчикам. Даром что это были самые хорошие мальчики постсоветского Карска, они все же стали передавать девочкам в окно рубашки и штаны — и от вечерней прохлады, и прикрыться: Пост имени всем известного солдата находится в самом центре города, а девочкам предстояло бежать через весь город, до окраины. Полковник и майоры изрыгали матерщину и обещали всыпать уже мальчикам, но было поздно — большая часть девочек смогла прикрыться, и наказание получилось недостаточным.
Полковник снарядил майора и капитана — ехать на газике за преступницами, чтобы проверить исполнение, и чтобы никто из наказанных не мог бы спрятаться и отсидеться.
А уже отдав свои мудрые распоряжения, долженствующие знаменовать торжество дисциплины, полковник заглянул в комнату девочек — опять же неизвестно зачем. Может быть, навести в ней порядок, может быть, полюбоваться блузками и бельем девятиклассниц. Заглянув в комнату, бедного полковника чуть кондратий не стукнул — потому что в казарме девочек он обнаружил некую особу, нагло нарушившую его приказ.
— Догоняй! — махнул рукой полковник. Он подумал сначала, что девочка оцепенела от страха и потому не побежала с остальными.
— Нет, — отвечала девица.
— Что-о?!
— Не пойду догонять.
— Нарушение приказа?! Упасть! Отжаться!
— Нет.
— Как ты смеешь! — заревел полковник.
— Вы не имеете права.
— Ты кто?! Ты солдат совет… То есть, тьфу! Ты солдат демократичьской России!
— Нет.
— Как это нет?! Ты солдат!
— Нет, я не солдат. Я не давала присяги.
— Ну так дашь! — обалдело таращился полковник, вне себя от изумления. — Попадешь в армию и дашь!
— Не попаду. Я вообще в вашу армию не собираюсь, и не смейте на меня орать.
Полковник двинулся к Ирине, засучив рукава… И тут вдруг до него дошло: ведь перед ним не новобранец, которого можно мордовать как угодно и совершенно безнаказанно. И полковник словно бы споткнулся о напряженный светлый взгляд Ирины, круто развернулся и убрался… к себе в кабинет.
Вернувшиеся после пробежки, едва таскавшие ноги девочки считали Ирку кто героиней, кто идиоткой; эти вторые не сомневались, что полковник уж найдет способ разобраться с нарушительницей и ослушницей. Спор между девицами кипел, когда за Ириной примчалась мама. Мама рыдала, умоляя полковника не сообщать на работу, и так же униженно просила оставить Ирку на посту. Полковник откровенно улыбался, когда мама надавала Ирине звонких оплеух, обещав еще добавить дома, и на его физиономии расплывалось выражение шестого чувства советского народа: чувства глубокого удовлетворения. Такое выражение появляется на лице у отца семейства после сытного обеда, в ходе которого наследники радуют его своими успехами. Не сообщать на работу, и вообще не давать огласку возмутительному происшествию он согласился после долгих уговоров, но вот оставить Ирину на посту… Это уже никогда!
— Вы, дамочка, с ней демократичьским путем делаете… А дети — это же сволочи! — доверительно растолковывал полковник. — С ними, с детьми этими самыми, с ними нужно не демократичьски… С ними нужно по-социалистичьски!
— Выдеру! Не извольте сомневаться, выдеру как Сидорову козу! — уверяла мама, вызывая у полковника счастливую, довольную улыбку, и еще раз получив заверения — раз мама все осознала и примет меры, полковник не даст делу хода.
И разъяренно-перепуганная мама потащила Ирину домой и там сдержала данное полковнику слово.
Ирина, правда, и здесь вела себя до неприличия своевольно. Например, категорически отказалась улечься на тахту, чтобы маме было удобнее ее сечь, и мама, плача от страха и ярости, лупила ее ремнем, куда удавалось попасть. Ирина потом несколько дней не ходила в школу — с такими следами на руках и на лице неловко было выходить из дому. А мама била Иру и орала, что Ирина у нее — позор семьи, что теперь опять посылают по семьям и по школам специальных людей, проверять, кто и как воспитывает своих детей, и что из-за этой дурацкой девчонки у всей семьи будут грандиозные неприятности.
Мама потом рыдала и пила валерьянку, а папа ее отпаивал водой. Ирина глотала слезы в свое комнате, и папа ее утешал — тайком сунул Ирине большущую немецкую шоколадку. А дедушка, так тот, узнав, из-за чего лупят Ирину, расплылся в счастливой улыбке и назавтра же принес ей огромный шоколадный торт и съел вдвоем с внучкой, рассказывая, как они в частях особого назначения разделывались с демократами.
Но что характерно — Ирина свою вину так и не признала и так и продолжала считать, что полковник «не имел права», и что с маминой стороны было очень гадко ее выдрать. Холуйская логика совков так и осталась недоступной этому ужасному порождению эпохи вседозволенности и безнаказанности.
Из рассказанного следует одно — Ирина вовсе не являлась девицей, которую так уж легко напугать. Никак она такой девицей не являлась. И если пещера на нее действовала, и даже действовала сильно — значит, на то были причины. А пещера на Ирину действовала…
Особенно начала действовать там, где дети в коридоре нашли труп в черном бушлате со специальным местом для номера. Павел посветил и попросил Ирину не смотреть, но она все равно посмотрела, и странно — это мученически запрокинутое лицо, обтянутые черной кожей кости вызвали у нее не страх, не отвращение, а мучительную жалость к этому невероятно тощему человеку, принявшему страшную смерть.
Сам собой рождался вопрос — кто были все эти люди? И этот, и тот, кого нашли они раньше? Откуда они тут, эти покойники? Кого звали они в свой последний час? Кого проклинали, повинного в их гибели здесь — в кромешной темноте, без тепла, одежды и еды?
Первый покойник был еще страшен для Ирки; теперь же не было ничего, кроме сочувствия. Ирина даже испугалась, поняв — покойники стали для нее товарищами по несчастью. Но если покойники и не были страшны Ирине, неподалеку от второго Ирина пережила настоящий страх. Потому что с одной стороны, ей необходимо было остаться одной… И сколько бы не тянула девочка с этим делом, меньше ведь необходимость не становилась.
С другой стороны, очень уж чувствовала Ирина здесь присутствие кого-то третьего. Разболтались нервы в блужданиях по пещере? Очень может быть… Но присутствие кого-то неприятного очень чувствовалось, и отставать одной Ирине крайне не хотелось.
