Ангел боли - Стэблфорд Брайан Майкл (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗

Люк Кэптхорн, пожалуй, являлся наименее интеллигентным среди видящих, он почти ничего не почерпнул из своего краткого образования, но его сознание не было таким искалеченным, как у де Лэнси. Он был жив и активен последние двадцать лет, и он был не настолько тупым, чтобы ничего не понять, находясь на услужении у Джейсона Стерлинга. Его тайный сатанизм, каким бы абсурдным он ни казался постороннему взгляду, по крайней мере, наделил его готовностью к сверхъестественным переживаниям. Подготовленный таким образом, Люк преодолел барьер боли с трудом, но когда её действие начало снижаться, он жадно ухватился за предположение, что избранный им бог пронес его сквозь стену огня, чтобы он мог жить в обители демонов как любимый слуга, а не простая жертва.

Там, где де Лэнси обнаружил странный образ Рая, Люк увидел особый вид Ада — и ничто из того, что он разделил со своими товарищами, не поколебало его уверенности.

Люк не терял ощущения боли, даже когда она стала терпимой и её можно было игнорировать. Он сознательно припадал к ней — не из мазохистской извращенности, но по странным психологическим мотивам, которых Дэвид от него не ожидал. В примитивной философии Люка весь мир, вся Вселенная были постоянно наполнены болью. Как Шопенгауэр, о котором он никогда не слышал, Люк считал неопровержимой истиной то, что для живых существ мир содержит в себе гораздо больше несчастья, чем счастья, и что воля к выживанию всеми силами по-своему является извращением, постоянной борьбой с неравенством. Но Люк не позволял вере в это обстоятельство сделать себя несчастным — даже несмотря на то, что никогда не задумывался о шопенгауэровской мысли добавить силу Идеи к власти Воли. Он не нуждался в этом, он следовал простой стратегии преклонения перед злом и считал Дьявола своим богом.

Люк приучил себя переносить неудачи, горе и постоянные муки в жизни, прося за это только одно: чтобы ему можно было увидеть, насколько его горе и страдание были величественнее, чем у остальных. Он был готов страдать с Люцифером в Аду в обмен на власть мучить самому: это было его самое тайное и заветное желание — и он был рад обнаружить это в мире, который ему позволило увидеть зрение ангелов.

Люк увидел жаркий и неистовый мир действия и хаоса как бесконечный яростный очаг, окружающий все своим звуком и силой. Он увидел его смеющимся существом, насмехающимся над ничтожными претензиями грубых, холодных материальных существ, надеющихся отыскать какое-то подобие мира и утешения в загробной жизни. Чистилище де Лэнси показалось Люку простым добровольным самоотрицанием, крайней трусостью. Ангелов он, разумеется, сделал компанией Сатаны, изгнанной из загадочного Рая вооруженными Божьими воинами, но получившей материальный мир в качестве компенсации, как место для увеселительных пыток.

Люк и Дэвид узнали об идеях друг друга, но Люк не обратил внимания на идеи Дэвида. В отличие от Лидиарда или Харкендера, Люк был обманут своим опытом, он явился без любопытства и без особой храбрости, необходимой для обострения любопытства. Он выбрал превращение в оракула, но его выбор воплотился в идолах ложной веры, которые теперь стали такими гигантскими и могущественными, что сокрушить их было невозможно.

Дэвид бы предпочел, чтобы ангелы не обратили внимания на извращенные фантазии Люка, так как, по его мнению, им лучше было бы поверить осторожному де Лэнси. Но он понял, что не имеет значения, насколько он уверен в правильности собственного восприятия: ангелам может не хватить сил подтвердить или опровергнуть его правоту. Существовала опасность, что кто-то из ангелов предпочтет судьбу, предложенную Люком Кэптхорном.

В реальном мире не было Дьявола — но он появится, если кто-либо из ангелов серьезно уверует в такую возможность.

Изо всех своих сил Дэвид старался осудить и признать глупыми идолов Люка. Он кричал наблюдавшим ангелам, что они уже должны были слышать о таком объяснении раньше, в древние времена — и потому должны отвергнуть его, даже не отказываясь от человеческого мира. Увы, он понял, что вопросы продолжали оставаться без ответа, а тайны — неразгаданными.

Почему, подумал он, ангелы решили заснуть десять тысяч лет назад? И почему сегодня они пробуждаются?

К собственному удивлению, в видении Гекаты он обнаружил ещё одну интерпретацию.

Дэвид уже сформулировал некоторые догадки относительно причин создать Гекату в мире людей. Её создатель, которому она пока не сумела дать имя, пытался разобраться в полноте человеческого опыта, овладев Стерлингом и создав горбатую девушку. Ангел очень осторожно направлял Стерлинга, не позволяя ему понять, что на него оказывается давление извне, он использовал его и ценил как человека с развитым интеллектом и сильной интуицией — примерно как Баст использовала Таллентайра или Зиофелон использовал Харкендера. Геката, с другой стороны, была специально создана, чтобы быть медлительной и тупой, неспособной к предвидению. Она была создана, чтобы стать аутсайдером в человеческом обществе, неспособная добиться его малейших наград, но способная засвидетельствовать его ужасы.

Дэвид мог только поражаться тому, что Геката, в отличие от Люка Кэптхорна, не считала Вселенную бездной страданий, постоянно поддерживаемых и усугубляемых адскими демонами. Вместо этого Геката приняла Вселенную за огромный театр.

Дэвид некоторое время разделял мировоззрение Мерси Муррелл и знал, с каким глубоким презрением содержательница борделя относится к эмоциям и побуждениям людей, которые, с её точки зрения, принимали свою истинную форму только тогда, когда временно слетали кандалы морали. Вот что должен был демонстрировать её бордель: несмотря на свои ограничения, он стоял в одном ряду с моральной утопией викторианского общества, позволяя скрытым прихотям найти место для своего выражения. Мерси Муррелл была предельно цинична по отношению к этим тайным желаниям и видела их проявление в насилии, жестокости и извращении, что превращало в жертв тот пол, который мужчины, по идее, должны почитать, защищать и любить. Дэвиду не в чем было бы винить Гекату, если бы она пришла к тому же мнению — но она считала иначе.

Геката не научилась представлять мир людей кипящим котлом подавленной ненависти и злых побуждений. Она выбрала единственную грань своего неудачного опыта и построила на ней свою личную философию. Она видела мир как настоящий театр, место притворства и драматических действий.

В рамках своего несчастного существования роли, которые ей позволяли исполнять в порнографических драмах миссис Муррелл, стали единственной вещью, которую поняла Геката. Они были единственным ответственным действием, которое ей когда-либо доверяли. Эти простые пантомимы, комические или патетичные, были паузами в её жизни, в которых она жила по-настоящему; все остальное время она была просто уродливым комком человеческой плоти, измятым и истоптанным постоянными неудачами.

Теперь, освободившись от краткого момента полной потери личности, когда она была руками и голосом своего хозяина, Геката нашла иную точку зрения, откуда взглянула на всю Вселенную и соотнесла её со старой системой отсчета.

Она с приобретенным терпением перенесла период слепой агонии, а вернувшись в себя, без труда обнаружила и распознала театральность, присущую всей Вселенной. Восторженное богатство чувственного мира ангелов было для неё чистым смятением, но она ни на мгновенье не признала его действительно хаотичным; она просто решила, что он лежит за пределами её слабых способностей. Скучный, медленный, холодный материальный мир, состоявший из того же пылающего и взрывающего потока, но лишенный большей части его ужасного дисбаланса, она увидела как представление — вид активности, связанный со своеобразным сценарием, который делал его гораздо надежнее, достовернее и существенно более подконтрольным.

Так как она приняла мир за спектакль, она ни на мгновение не усомнилась в том, что у него есть сюжет, его история имеет форму, значение и цель, он должен иметь определенные последствия и вызывать эмоции в сознании потенциальных зрителей. Она не сомневалась, что мир наделен динамикой повествования и неизвестности, что в нем будет какая-то кульминация и развязка, что с начала и до конца им руководят выдуманные правила мелодрамы. Она не сомневалась, что пустота пространства является сценой, на которой в свой черед ставится множество пьес — все основанные на одинаковых правилах, но при этом несхожие.