Голубая кровь - де ла Круз Мелисса (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

ГЛАВА 6

Вторым уроком у Шайлер была этика: ее вели одновременно для учеников второго и третьего курсов, завершающих свои исследования по этнокультурным различиям. Преподаватель, мистер Орион, кучерявый выпускник Брауновского университета, обладатель вислых усов, маленьких очков в проволочной оправе, длинного носа Сирано и пристрастия к слишком большим для него, мешковатым свитерам, что болтались на нем, словно на пугале, восседал посреди кабинета и вел дискуссию.

Шайлер отыскала место у окна и поставила стул в круг. Присутствовало всего десять учеников, стандартное количество. Шайлер невольно обратила внимание, что Джека Форса на его месте не видно. Они за весь семестр не обменялись ни единым словом, и теперь ей было интересно, а помнит ли он вообще, что в пятницу вечером поздоровался с ней?

— Кто-нибудь из вас был близко знаком с Эгги? — спросил мистер Орион, хотя вопрос не имел отношения к предмету.

Окончив школу Дачезне, ты мог, наткнувшись даже через много лет после выпуска на бывшего соученика где-нибудь в аэропорту, или на прогулке по центру Помпиду, или в баре «Макс Фиш», [7] тут же пойти с ним выпить и завести душевный разговор, потому что даже если в школе вообще не общался с этим человеком, то все равно почти все о нем знал, вплоть до интимных подробностей.

— Что, совсем никто? — переспросил мистер Орион.

Блисс Ллевеллин осторожно подняла руку.

— Я, — робко произнесла она.

— Может, поделишься с нами какими-нибудь воспоминаниями о ней?

Блисс опустила руку и покраснела. Воспоминания об Эгги? А что она на самом деле знала о ней? Знала, что Эгги любит наряды, шопинг и свою крохотную собачку Белоснежку — чихуахуа, той же породы, что и собака самой Блисс. Эгги нравилось наряжать Белоснежку в дурацкие костюмчики. У собачки даже была норковая курточка, в пару куртке Эхти. Вот и все, что Блисс смогла вспомнить. Да знают ли люди что-либо друг о друге? И, во всяком случае, на самом деле Эгги была подругой Мими.

Блисс снова вернулась мыслями к той злосчастной ночи. Она проговорила с Диланом в том переулке целую вечность. Когда они докурили все сигареты, сколько их было, Дилан наконец-то отправился в «Банк», а она неохотно вернулась в «Квартал-122», к претензиям Мими. Когда она вернулась, Эгги за столом не было, и Блисс так и не видела ее до конца вечера.

От двойняшек Форс Блисс знала основное — что они нашли Эгги в «Сумерках», задней комнате, куда прятали тех, кто перебрал с наркотиками и отключился. Эта комнатка была небольшим грязным секретом «Квартала-122», каковой клуб успешно скрывал от газет посредством весомых взяток копам и репортерам, специализирующимся на сплетнях. Обычно отрубившиеся клиенты приходили в себя через несколько часов, особо не пострадав, с отличной историей, которую можно рассказывать друзьям: «И представляешь, просыпаюсь я в этом чулане! Вот это оттянулись, прикинь!» — и их отправляли домой в полном порядке (по большей части).

А в ту пятницу что-то пошло не так. Привести Эгги в чувство не удалось. А когда ее на «скорой помощи» (в роли таковой выступил джип хозяина клуба) доставили в больницу Святого Винсента, Эгги уже была мертва. Все решили, что причиной стала передозировка наркотиков. В конце концов, ее же нашли в чулане. Чего ж вы ждали?

Только вот Блисс точно знала, что Эгги не прикасалась к наркотикам. Как и у Мими, слабостями Эгги были солярии и сигареты. На наркотики окружение Маделин Форс взирало с презрением. «Мне для крутости ничего не надо — я и так крута», — любила с гордостью повторять Мими.

— Она была… доброй, — попыталась хоть что-нибудь сказать Блисс. — Она очень любила свою собачку.

— У меня когда-то жил попугай, — кивнув, произнесла какая-то девочка с покрасневшими глазами. Это именно она в коридоре вручила Мими платочек. — Когда он умер, у меня было такое чувство, словно умерла часть меня.

И как-то так вышло, что смерть Августы Карондоле, которую чаще звали Эгги, превратилась из трагедии в повод пообсуждать, у кого какие домашние любимцы жили, где в городе можно найти для них кладбище и этично ли клонировать умершего питомца.

Шайлер стоило большого труда скрыть свое презрение. Ей нравился мистер Орион, нравился его непринужденный, как у пуделя, подход к жизни, но противно было видеть, как он позволил ее соученикам превратить серьезную вещь — смерть человека, которого все они знали, девушки, которой еще даже не исполнилось шестнадцати, которую они видели загорающей во внутреннем дворике, играющей в мяч на физкультуре и безудержно лопающей шоколадные пирожные на благотворительном базарчике (подобно всем популярным девчонкам Дачезне, Эгги обожала вкусно покушать, но эта любовь никак не сказывалась на ее стройной фигуре), — в какую-то банальность, в средство поговорить о неврозах присутствующих.

Дверь отворилась. Все подняли головы. На пороге возник Джек Форс, весь красный. Он попытался вручить мистеру Ориону объяснительную записку об опоздании, но тот лишь отмахнулся.

— Садись, Джек.

Джек направился прямиком к единственному свободному месту в кабинете — рядом с Шайлер. Вид у него был усталый и слегка помятый, рубашка поло выбилась из-за пояса мешковатых брюк. Шайлер словно током ударило — покалывающее, странное, но приятное ощущение. Да что, собственно, изменилось? Ей уже случалось сидеть рядом с Джеком, и всегда он был все равно что невидим для нее — до нынешнего момента. Джек не смотрел ей в глаза, а сама Шайлер была слишком испугана и застенчива, чтобы посмотреть на него. И казалось странным, что они оба были тем вечером неподалеку от места, где умерла Эгги.

Теперь другая последовательница Мими щебетала о своем хомячке, который умер от голода, пока они были в отпуске.

— Я так любила Бобо! — всхлипнула она в платок, и прочие присутствующие поспешили выразить ей сочувствие.

Следующими на очереди были истории о столь же любимых ящерице, канарейке и кролике.

Шайлер закатила глаза и принялась машинально рисовать что попало на полях блокнота. Это был ее способ дистанцироваться от окружающего мира. Когда Шайлер больше не могла выносить самовлюбленных тирад своих избалованных одноклассников, бесконечных уроков математики, наводящих зевоту подробностей о делении одноклеточных — она уходила в карандаш и бумагу. Она всегда любила рисовать. Анимешных девчонок и мальчишек с глазами как блюдца. Драконов. Призраков. Туфли. Шайлер рассеянно рисовала профиль Джека, когда чья-то рука положила записку поверх страницы блокнота.

Шайлер испуганно подняла голову, машинально прикрывая рисунок.

Джек Форс кивнул с серьезным видом и постучал ручкой по ее блокноту, привлекая внимание Шайлер к написанным им словам.

ГЛАВА 7

Когда Блисс вышла из ворот Дачезне, ее уже ждал сверкающий «роллс-ройс» модели «сильвер шэдоу». Она слегка смутилась, как и всегда при виде этой машины. Блисс заметила топчущуюся неподалеку сестру Джордан. Джордан было одиннадцать лет, и она училась в шестом классе. Младшие классы сегодня тоже отпустили пораньше, хотя они вообще вряд ли знали Эгги.

Дверца «роллс-ройса» отворилась, и оттуда показались длинные стройные ноги. Мачеха Блисс, в девичестве Боби Энн Шеферд, была одета в облегающий тренировочный костюм из розового бархата — расстегнутая молния выставляла на всеобщее обозрение пышную грудь — и сабо «Гуччи» на высоком каблуке. Она лихорадочно принялась выискивать взглядом падчерицу среди стоящих учеников.

Блисс не в первый раз пожалела, что мачеха никак не соглашается, чтобы она возвращалась домой на такси или просто пешком, как все прочие ребята в Дачезне. «Роллс-ройс», костюм «Джуси кутюр», бриллиант в одиннадцать каратов — все это было так по-техасски! Блисс хватило двух месяцев, проведенных в Манхэттене, чтобы разобраться в идее не мозолящего глаза богатства. В их классе ребята из самых богатых семей носили «Олд нэви» и получали лишь строго оговоренные суммы на карманные расходы. Если им требовалась машина, родители покупали элегантный, но неброский черный городской автомобиль. Даже Мими пользовалась такси. На крикливое хвастовство общественным положением и богатством смотрели свысока. Конечно, те же самые ребята носили джинсы с декоративными пятнами и дырами и свитера, выглядящие так, словно их уже не раз перевязывали, но покупали они их в бутиках, и цены были пятизначными. Выглядеть бедным — это нормально, а вот быть бедным — совершенно непростительно.