Газонокосильщик [сборник] - Кинг Стивен (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
В общем, все было бы просто отлично, если бы не самый последний, седьмой урок, проходивший в тесной каморке на третьем этаже. В начале осени там было жарко, а с приходом зимы стало по-настоящему холодно. Предмет назывался «Литература и жизнь», а в классе собрали тех учеников, которых в школьных регистрационных журналах деликатно обозначают как «малоспособных».
Таких «малоспособных» в классе у Джима набралось двадцать семь человек. В основном — парни, спортсмены из школьной команды. Литература была им до лампочки. В лучшем случае они со скучающим видом отсиживали урок, проявляя полное отсутствие любого присутствия, а кое-кто держался откровенно враждебно. Как-то раз Джим вошел в класс и увидел на доске совершенно похабную, притом мастерски нарисованную карикатуру на себя самого с совершенно излишней подписью: «Мистер Норман». Он молча стер гадкий рисунок и как ни в чем не бывало начал урок, несмотря на приглушенные смешки.
Он пытался как-то расшевелить этих учеников. Выбирал интересные темы, использовал аудио— и видеоматериалы, заказал несколько увлекательных, умных и содержательных учебников — но все без толку. Настроение в классе менялось лишь в двух направлениях: это было либо неуправляемое «стояние на ушах», либо непробиваемое угрюмое молчание. На одном из уроков в начале ноября, когда проходили «О мышах и людях» Стейнбека, двое мальчишек подрались, и Джим отправил обоих к директору. Когда он потом открыл книгу, чтобы продолжить урок, в глаза бросилась фраза: «Что, съел?!»
Он обсудил эту проблему с Симмонсом, но тот лишь пожал плечами и раскурил свою трубку.
— Я не знаю, как вам помочь, Джим. Последний урок — это всегда тяжело. А тут еще класс подобрался такой… специфический. Сплошные футболисты и баскетболисты. Для большинства этих ребят плохие оценки по вашему предмету означают запрет на тренировки. Литература им как-то без надобности, так что понятно, отчего они бесятся.
— Я тоже скоро взбешусь, — угрюмо заметил Джим.
Симмонс кивнул:
— С ними надо пожестче. Покажите, что с вами особенно не забалуешь, и они присмиреют и начнут заниматься. Хотя бы ради своих тренировок.
Но последний, седьмой урок продолжал оставаться для Джима занозой в известном месте.
Самым проблемным из всех ребят в этом классе был Чип Осуэй, этакий здоровенный неповоротливый лось. В начале декабря, во время короткого перерыва между футболом и баскетболом (Осуэй играл в обеих командах), Джим поймал его со шпаргалкой и выгнал из класса.
— Если ты меня, сукин сын, завалишь, мы тебе такое устроим! — выкрикнул Осуэй уже в коридоре. — Слышишь, ты?
— Ты давай не выступай, — ответил Джим.
— Мы до тебя доберемся, урод!
Джим вернулся в класс. Ребята сидели с абсолютно пустыми лицами, не выражавшими вообще ничего. На Джима нахлынуло ощущение нереальности происходящего — как уже было однажды, давным-давно.
Мы до тебя доберемся, урод.
Он достал свой зачетный журнал, открыл на странице «Литература и жизнь» и аккуратно вывел «неуд» в экзаменационной колонке рядом с именем Чипа Осуэя.
В ту ночь его снова мучил кошмар — тот самый кошмар.
Как всегда, в этом сне все происходило мучительно медленно. Поэтому у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть и прочувствовать все-все-все — заново пережить все события, ведущие к неотвратимой, уже известной развязке. И что самое страшное: зная, чем все закончится, ты был не в силах ничего изменить. Ты был таким же беспомощным, как человек, надежно пристегнутый ремнем безопасности в автомобиле, сорвавшемся в пропасть с обрыва.
Во сне ему было девять, его брату Уэйну — двенадцать. Они шли по Брод-стрит в городе Стратфорде, штат Коннектикут, направляясь в городскую библиотеку. Джим на два дня просрочил взятые книжки, и ему пришлось вытряхнуть из копилки четыре цента, чтобы заплатить штраф. Это было под вечер на летних каникулах. В воздухе пахло свежескошенной травой. Из какого-то окна на втором этаже доносилась трансляция бейсбольного матча, «Янки» играли с «Ред сокс» в решающем матче сезона и вели в счете 6:0, бэттер Тед Уильямс как раз приготовился отбивать мяч, небо темнело, и тени от комплекса зданий «Барретс компани» медленно удлинялись, протягиваясь через улицу.
Сразу за рынком и территорией «Барретс» располагалась железнодорожная эстакада, а на противоположной стороне, у закрытой автозаправочной станции, ошивалась компания местной шпаны: большие мальчишки в кожаных куртках и проклепанных джинсах. Джиму ужас как не хотелось проходить мимо этой компашки. Он знал, они будут кричать им: «Эй ты, очкарик!», или «Эй, мелюзга!», или «А ну гони четвертак, шпингалет!». Однажды им с Уэйном пришлось бежать целый квартал, чтобы отвязаться от этого хулиганья. Но брат ни за что не согласится пойти в обход. Потому что так делают только трусы.
Там, во сне, эстакада угрожающе приближалась, закрывая полнеба, и страх бился в горле, словно огромная черная птица. Зрение вдруг обострялось, и ты видел все четко и ясно: мигающую неоновую вывеску «Барретс» (она как раз только-только включилась); струпья ржавчины на опорах моста, выкрашенных зеленым; битые стекла, блестящие в угольной пыли на железнодорожном полотне; погнутый велосипедный обод в канаве.
Ты пытаешься сказать Уэйну, что это все уже было — причем не раз. Но сейчас местные хулиганы не ошиваются возле автозаправки. Они прячутся в сумраке под эстакадой. И у тебя ничего не выходит, слова не идут. Ты абсолютно беспомощен.
А потом вы заходите под эстакаду, и от стен в переходе отделяются тени, и высокий мальчишка со сломанным носом и блондинистым «ежиком» на голове толкает Уэйна, прижимает его к почерневшему от сажи шлакобетонному блоку и говорит: Гони деньгу.
Отстань от меня.
Ты пытаешься убежать, но здоровенный жирдяй с сальными черными волосами хватает тебя и прижимает к стене рядом с братом. Левый глаз толстяка дергается, как бывает при нервном тике. Он говорит: Так сколько там у тебя денег, козявка?
Че-четыре цента.
Врешь небось.
Уэйн пытается вырваться, и парень со странными ярко-оранжевыми волосами помогает блондину его удержать. Жирдяй с нервным тиком вдруг ни с того ни с сего бьет тебя кулаком по зубам. В паху становится жарко и влажно, на джинсах проступает темное пятно.
Смотри, Винни, он обоссался!
Уэйн бешено отбивается от удерживающих его парней, и ему почти удается вырваться — но «почти» не считается. Еще один парень, в черных слаксах и белой футболке, снова толкает его к стене. У него красная родинка на подбородке, у этого парня. Каменная стена начинает дрожать. Дребезжащая вибрация передается по металлическим перекрытиям. Приближается поезд.
У тебя из рук выбивают книжки, и парень с родинкой на подбородке отфутболивает их в канаву. Уэйн вдруг резко вскидывает правую ногу и бьет толстяка с нервным тиком прямо в пах. Тот вопит.
Винни, он сейчас вырвется!
Толстяк кричит что-то о своих бедных яйцах, но даже эти истошные вопли тонут в раскатистом грохоте приближающегося поезда. И вот уже поезд проносится прямо над ними, и его громыханье заполняет собой весь мир.
Свет отражается от лезвий выкидных ножей. Один нож — у блондина с «ежиком», второй — у парня с родинкой на подбородке. Тебе не слышно, что кричит Уэйн, но ты читаешь слова по губам:
Беги, Джимми. Беги!
Ты падаешь на колени, а руки, державшие тебя, — их уже нет. Ты проскальзываешь у кого-то между ногами, как маленький лягушонок. Чья-то рука чиркает по спине, но не может схватить. А потом ты бежишь — той же дорогой, по которой пришел. Бежишь до ужаса медленно, увязая в пространстве, как часто бывает во сне. Ты оглядываешься и видишь…
Он проснулся. В комнате было темно. Салли мирно спала рядом. Он закусил губу, чтобы задушить крик.
Когда он обернулся и посмотрел в зияющую тьму под железнодорожным мостом, то увидел, как блондинистый парень и тот, второй, с родинкой на подбородке, ударили брата ножами: нож блондина вошел в грудь, а нож того, с родинкой, — прямо в пах.
