Крылатая смерть - Лавкрафт Говард Филлипс (серия книг .txt) 📗
Не является ли это зловещим предзнаменованием? Становлюсь суеверным, совсем как чернокожие. Сейчас на часах чуть больше одиннадцати. Значит, в двенадцать — конец? «Все, что мне осталось, это час жизни», — пронеслось в моем мозгу, охваченном бескрайним отчаянием. Мне бы догадаться об этом пораньше. Вспомнив, что в моем докторском чемоданчике имеются оба ингредиента, необходимые для приготовления хлора, я решил наполнить комнату смертельным газом, чтобы отравить проклятую муху, а самому спастись с помощью носового платка, пропитанного аммиаком и повязанного поверх лица. К счастью, у меня сохранился добрый запас этого вещества. Влажная маска, возможно, нейтрализует едкие пары хлора до той поры, пока насекомое не погибнет — или, по крайней мере, станет настолько беспомощным, что его можно будет раздавить. Но мне нужно спешить. Я отнюдь не уверен в том, что эта мерзавка не кинется вдруг на меня, прежде чем я закончу свои приготовления. И, кроме того, я обязан продолжать записи в своем журнале.
Немного погодя. Обе химикалии — соляная кислота и двуокись марганца — на столе, готовые к смешению. Нос и рот я повязал платком, в руке держу бутыль с аммиаком, готовясь смачивать ею повязку, пока не выдохнется хлор. Оба окна перекрыты рейками. Но мне не нравится поведение этого гибридного дьявола. Он по-прежнему сидит на часах, но при этом очень медленно ползет по циферблату от цифры 12 навстречу постепенно приближающейся минутной стрелке.
Неужели это последняя моя запись в журнале? Бесполезно сопротивляться тому, чего сам ожидаю. Слишком часто за самой дикой и фантастической из легенд таится крупица правды. Неужели сам Генри Мур в образе этого голубокрылого дьявола намеревается напасть на меня? Да и обыкновенная ли муха ужалила его, завладев после смерти его сознанием? Если это так и если она сейчас ужалит меня, то вытеснит ли моя личность сознание Мура? Войдет ли она в это жужжащее тело после того, как я умру от укуса? Возможно, так и случится, хотя мне вовсе не обязательно умирать, даже если она меня и цапнет. Ведь есть еще шанс выжить с помощью трипарсамида. Я ни о чем не сожалею. Мур должен был умереть, а теперь пусть будет, что будет.
Еще немного погодя. Муха медлит на циферблате близ цифры 9, то есть без четверти двенадцать. Сейчас 11–30. Я пропитываю аммиаком носовой платок на лице и держу бутыль наготове для дальнейшего использования. Это будет последняя запись перед тем, как я смешаю соляную кислоту с марганцем и высвобожу хлор. Нельзя терять времени, однако меня удерживает необходимость зафиксировать все на бумаге. Хотя сами записи, должно быть, свидетельствуют о том, что я уже давно потерял рассудок. Похоже, муха зашевелилась, а минутная стрелка между тем все приближается к ней. Ну, а теперь хлор…
(Конец журнала.)
В воскресенье, 24 января 1932 года, после многократного стука в дверь номера 303 гостиницы «Оранжевая», на который его эксцентричный обитатель не дал никакого ответа, один из чернокожих слуг вошел в комнату при помощи запасного ключа, но тут же с пронзительным криком сбежал вниз, чтобы сообщить администратору о том, что он там увидел. Администратор, позвонив в полицию, вызвал также хозяина гостиницы. Последний вскоре сопроводил в роковую комнату констебля де Уитта, следователя по уголовным делам Богарта и доктора ван Келена.
Обитатель номера лежал на полу мертвым, лицом вверх, рот и нос его были перевязаны носовым платком, сильно пахнувшим аммиаком. Черты его лица хранили выражение крайнего ужаса, который поневоле передался и вошедшим в номер. С левой стороны шеи доктор ван Келен обнаружил след укуса — темно-красный, с пурпурным кольцом вокруг, — нанесенного, очевидно, мухой цеце или иным, еще более опасным насекомым. Дальнейшее обследование показало, что смерть наступила, по всей очевидности, вследствие паралича сердца, вызванного скорее сильным испугом, нежели самим укусом, хотя последующее вскрытие трупа установило наличие в организме покойного микроба трипаносомиасиса.
На столе находились несколько предметов — записная книжка в потертом кожаном переплете, перо, бумага, открытая чернильница, докторский чемоданчик с вытесненными золотом инициалами Т. С., бутыли с аммиаком и соляной кислотой, а также стакан, примерно на четверть наполненный двуокисью марганца. Бутыль с аммиаком потребовала повторного осмотра, так как в ней, помимо жидкости, виднелось что-то еще. Приглядевшись получше, следователь Иоганнес Богарт установил, что посторонним предметом был трупик мухи.
По всем признакам то был некий гибрид, имеющий родство с мухой цеце, но крылышки ее — сохранившие, несмотря на воздействие крепкого раствора аммиака, слабую голубизну, — остались для всех совершенной загадкой. Некоторые соображения об этом феномене пробудились в голове доктора ван Келена после того, как он вспомнил об одном давнишнем сообщении в газете. Соображения эти вскоре подтвердились содержанием найденной в номере записной книжки. Лапки и брюшко мухи были, по-видимому, окрашены чернилами, причем настолько сильно, что аммиак не отбелил их. Можно было предположить, что насекомое перед тем побывало в чернильнице, хотя крылышки его при этом не пострадали. Но как ухитрилась муха оказаться в бутыли с аммиаком, имеющей столь узкое горлышко?
Все выглядело так, как если бы она намеренно вползла внутрь и совершила самоубийство!
Однако самым странным оказалось то, что заметил на гладком белом потолке констебль де Уитт в тот момент, когда его любопытствующие глаза случайно скользнули по нему. Его удивленный крик заставил обратить глаза кверху остальных, включая доктора ван Келена, уже долгое время перелистывавшего записную книжку в потертом кожаном переплете со смешанным выражением ужаса, зачарованности и недоверия на лице.
То, что они увидели на потолке, являло собой несколько рядов неровных, широко расползшихся следов, какие могли быть оставлены измазавшимся в чернилах насекомым. И сразу же каждый из присутствующих подумал о чернильных пятнах на мухе, столь странным образом оказавшейся в бутыли с аммиаком.
Но то были не просто чернильные следы. Даже беглый взгляд обнаруживал в их переплетении нечто навязчиво знакомое, а более внимательное изучение заставило всех четверых мужчин изумленно раскрыть рот. Следователь Богарт, следуя инстинкту профессионала, огляделся вокруг в поисках соответствующего орудия или нагромождения каких-либо предметов, при помощи которых можно было бы вывести эти знаки на такой высоте. Не обнаружив ничего подходящего, он снова обратил кверху свой изумленный и порядком испуганный взгляд.
Не было сомнения, что чернильные следы образовывали вполне определенные знаки алфавита, которые, в свою очередь, складывались в связные английские слова.
Первым, кто сумел отчетливо разобрать их, был доктор Келен, и теперь все остальные, затаив дыхание, слушали, как он произносил одно за другим безумно звучащие слова послания, столь невероятным образом, наспех и коряво, выведенные там, куда не могла бы дотянуться рука человека:
А потом, при потрясенном молчании присутствующих, доктор ван Келен продолжил, теперь уже вслух, чтение записей, сделанных в книжке с потертым кожаным переплетом.
