Лазоревый грех - Гамильтон Лорел Кей (книги серии онлайн TXT) 📗

Мне не нравится местоимение «оно» в применении к моим друзьям.

— И ты действительно позволяешь, чтобы он до тебя дотрагивался?

Он. Даже когда ненависть к монстрам слепит глаза, трудно разобраться, где «оно», а где «он».

— Да, — ответила я.

Зебровски стал обходить Дольфа — наверное, чтобы встать между ним и Джейсоном.

Дольф обернулся ко мне, все еще нагнувшись, слишком еще близко к Джейсону, чтобы не вызывать тревоги.

— А укус на шее — это тот кровосос, с которым ты трахаешься?

— Нет, — сказала я, — это новый. Я теперь трахаюсь с двумя такими.

Он пошатнулся, почти как от удара, и тяжело оперся на стол. Секунду мне казалось, что он сейчас свалится на колени к Джейсону, но он с видимым усилием овладел собой. Зебровски взял его за рукав:

— Лейтенант, спокойнее.

Дольф позволил Зебровски посадить себя за стол. Никак не отреагировал, когда сержант пересадил Джейсона подальше от него. Дольф не смотрел на них. Глаза, полные страдания, смотрели на меня.

— Я знал, что ты труположка, но не знал, что ты еще и шлюха.

Я сама почувствовала, каким жестким и холодным стало у меня лицо. Может, не будь я так вымотана, так выжата, я бы не сказала того, что сказала. Оправдания этому нет, кроме того, что Дольф ударил меня и я хотела ответить ударом.

— А как там у тебя проблема с внуками, Дольф? По-прежнему у тебя намечается невестка-вампир? — Я ощутила, как передернулся Зебровски, и поняла, что знала только я. — Не надо выводить из себя людей, которым ты доверялся, Дольф.

Сказала и тут же пожалела, но было поздно. Слишком, блин, поздно.

У него руки были под столом. Когда он встал, то перевернул этот стол на пол с жутким треском. Мы брызнули в стороны. Зебровски встал перед Джейсоном у дальней стены, я — в углу возле двери.

Дольф крушил мебель — другого слова не подберешь. Стулья полетели в стены, за ними стол. Наконец Дольф выбрал один из стульев, будто тот его больше других достал, и стал колотить им в пол — снова и снова.

Дверь в комнату распахнулась. Полисмены заполнили проем, держа стволы наготове. Наверное, они были готовы увидеть беснующегося вервольфа, и от вида беснующегося Дольфа застыли в дверях. Вервольфа они бы, я думаю, пристрелили с радостью, но вряд ли хотели стрелять в Дольфа. Однако схватиться с ним врукопашную тоже, конечно, добровольцев не было.

Металлический стул сложился пополам, и Дольф рухнул на колени. Комнату заполнило его хриплое дыхание, будто тяжело дышали сами стены.

Я подошла к двери и выгнала всех, говоря что-то вроде: «Все в порядке» или, там, «Все путем, вы только идите отсюда». Я отнюдь не была уверена, что все будет в порядке или путем, но действительно хотела, чтобы они ушли. Не надо им видеть, как их лейтенант теряет над собой контроль. Это пошатнет их веру в него. Мою, черт побери, уже пошатнуло.

Я закрыла за ними дверь и посмотрела на Зебровски, Мы просто таращились друг на друга — никто из нас не знал, что сказать, а тем более — что сделать.

Голос Дольфа прозвучал откуда-то из глубины, будто его пришлось вытаскивать, перебирая руками по веревке, как из колодца.

— Мой сын станет вампиром. — Он смотрел на меня с таким выражением гнева и страдания, что я понятия не имела, что тут сказать или сделать. — Ты довольна?

На его лице высыхали слезы — он рыдал, пока разносил мебель. Но он уже не плакал, когда сказал:

— Моя невестка хочет его обратить, чтобы он всегда был двадцатипятилетним.

И он издал звук, средний между стоном и воплем. Сказать, что мне очень жаль, было бы явно недостаточно. А ничего, что было бы достаточно, я не могла придумать.

— Мне очень жаль, Дольф.

— А чего жалеть? Вампиры тоже люди.

У него снова потекли слезы — безмолвные. Никогда бы не заметить, что он плачет, если не смотреть прямо на него.

— Ну да, я встречаюсь с кровососом, и у некоторых моих друзей нет пульса, но я все равно не одобряю обращения людей.

Он смотрел на меня сквозь захлестывающие гнев и страдание. От них его взгляд стал тверже, и в то же время его легче было вынести.

— Почему? Почему?

Вряд ли он спрашивал моего мнения. Мое мнение о вампирах было такое, каким оно было, — скорее всего это был всеохватный вопрос: почему я? Почему мой сын, моя дочь, моя мать, моя страна, мой дом? Почему я? Почему вселенная несправедлива? Почему не бывает всегда счастливый конец?

На это у меня не было ответа. Видит Бог, как мне хотелось бы его иметь.

Я ответила на очевидное «почему», так как на другие вопросы ответить не могла.

— Я не знаю сама, но меня жуть берет каждый раз, когда я встречаю вампира, кого раньше знала человеком. — Я пожала плечами. — Это как-то нервирует.

Он тяжело, с икотой, всхлипнул.

— Нервирует...

Он то ли всхлипнул, то ли засмеялся, потом закрыл лицо руками и снова зарыдал.

Мы с Зебровски стояли как два истукана. Не знаю, кто из нас ощущал себя более беспомощным. Зебровски стал обходить комнату, ведя с собой Джейсона.

Дольф ощутил это движение и сказал:

— Он никуда не идет.

— Он не имеет к этому отношения, — возразила я.

Дольф сердито обтер лицо:

— Ты не предъявила его алиби на первое убийство.

— Ты ищешь серийного убийцу. Если с подозреваемого снято обвинение в одном, то во всех других он тоже обычно невиновен.

Дольф упрямо замотал головой:

— Мы его можем задержать на семьдесят два часа и задержим.

Я оглядела разгромленное помещение, переглянулась с Зебровски, и у меня создалось впечатление, что сейчас у Дольфа может не хватить авторитета на подобные заявления.

— Через несколько дней полнолуние, — напомнила я.

— Мы его поместим в укрепленное убежище, — сказал Дольф.

Эти укрепленные убежища находятся в распоряжении властей. Их создали, чтобы новые ликантропы могли туда обратиться с целью никому не нанести случайный вред. По идее, ты там остаешься, пока не научишься держать своего зверя в узде, а потом тебя выпускают продолжать жизнь. Так в теории. На практике, если ты подписался на помещение туда, добровольно или как-нибудь иначе, ты уже почти наверняка оттуда не выйдешь. Ассоциация борцов за гражданские права недавно начала судебные битвы, которые наверняка продлятся много лет, чтобы эти убежища объявили противозаконными или противоречащими конституции.

Я посмотрела на Зебровски. Он ответил мне взглядом, полным ужаса — и усталости. Не знаю, хватило ли бы у него духу спасти Джейсона от вечного заключения, если бы Дольф нажал. Значит, этого нельзя допустить. Я не могу этого допустить.

— Джейсон уже много лет вервольф, — обратилась я к Дольфу. — Он прекрасно владеет своим зверем. Зачем его посылать в убежище?

— Потому что там ему место, — огрызнулся Дольф, и ненависть оттеснила страдание.

— Ему не место под замком, и ты это знаешь.

— Он опасен, — буркнул Дольф.

— Чем?

— Он вервольф, Анита.

— Значит, его надо запереть, потому что он вервольф.

— Да.

У Зебровски стал совсем больной вид.

— Запереть, потому что он вервольф, — повторила я.

Мне хотелось, чтобы он услышал свои слова, не согласился, пришел в себя, но этого не случилось.

— Да.

И это он сказал под запись, под вещественное доказательство. Она может быть и, вероятно, будет использована против него. Я ничем не могла помочь Дольфу, но я твердо знала, что Джейсон в укрепленное убежище не попадет. Отчасти это было облегчение, а отчасти я так испугалась за Дольфа, что во рту появился металлический привкус.

Зебровски направился к двери, подталкивая перед собой Джейсона.

— Вы тут немножко побудьте пока, лейтенант.

И он кивнул мне, приглашая на выход.

Дольф не пытался нас остановить. Он стоял на коленях с опрокинутым лицом, будто услышал наконец свои слова, сообразил, что, быть может, сейчас натворил.

Мы вышли, и Зебровски плотно закрыл за нами дверь. Все сотрудники пялились на нас. Они старались этого не делать, но у каждого вдруг обнаружилось занятие, требующее присутствия в помещении. Никогда не видела столько детективов, так охотно возящихся с бумажками на своем или даже на чужом столе, если только стол был близок к коридору.