Часовщик - Кортес Родриго (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
— Это вы люфт не предусмотрели, брат Херонимо…
— Какой люфт? — не понял монах. — При чем здесь люфт?
«Гость» покачал головой и опустил ноги с постели.
— Если зазора между шестернями нет, механизм заклинит. Дайте им зазор. Ударьте в колокол за полчаса до подъема, а на работы не выгоняйте. И все как по маслу пойдет!
Херонимо оторопел. Будить индейцев рано поутру, когда у мужчин все стоит, но разрешить еще поваляться в постели, — в этом что-то было.
Когда Амир добрался до столицы провинции — Асунсьона, молва о нем его опережала. Хотя, надо признать, зерно упало на хорошо подготовленную почву. Асунсьон давно распался на две враждующие партии. Сторонники конституций считали королем этих земель дона Хуана Австрийского, а своими союзниками — евангелистов. Сторонники жесткой централизованной власти, вопреки выбору капитула пропихнувшие в губернаторы ставленника Ордена, поддерживали Бурбонов и, само собой, Папу.
Здесь кое-кто уже слышал, что Рим пал, а Папа оказался в плену, но для того, чтобы по-настоящему полыхнуло, не хватало одного — фитиля. Таким фитилем и послужил приезд Амира.
— Значит, говоришь, общины готовы пойти против Ордена? — допытывались противники губернатора.
— Еще как, — улыбался Амир. — И баски, и кастильцы, и мамелюки — все! Я даже с голландцами встречался. Они говорят, оружие будет. Лишь бы вы не струсили.
И тогда их цепляло — всех.
Бруно торопился. Он знал, что брат Херонимо сообщает о его новациях во все редукции Парагвая. А значит, все шестеренки огромного, рассыпанного по всему материку механизма движутся в полном согласии. Это изрядно экономило силы.
Он точно знал, что, когда даты рождений индейцев станут известны наверняка, можно будет добиться, чтобы святые отцы подбирали пары не на глазок, а в точном соответствии с Метоновым 19-летним лунным циклом и личным гороскопом каждого. И тогда слаженность работы механизма редукций повысится на порядок.
Бруно беспокоило другое — задел. Как всякий хороший мастер, он понимал, как необходимо смотреть в будущее. Но пока еще не притершиеся к своему новому положению индейцы размножались неохотно. А люди были нужны — кто-то ведь должен строить новые редукции и питать своими силами весь этот титанический механизм.
— А что у нас с вольными индейцами? — как-то поинтересовался он.
— А ничего, — развел руками брат Херонимо. — Пытались мы их в редукции загнать — без толку. Это же кочевники… больше полугода на одном месте не задерживаются.
Бруно задумался. Неподатливость кочевых племен говорила об уже состоявшейся закалке; таких разве что в переплавку пустить. Хотя, с другой стороны…
— А дети? — поинтересовался он. — Вы не пытались одомашнить их детей? Они ведь более податливы.
Монах замер.
— Мы как-то не думали об этом. И потом, как их отнять? Кто это будет делать?
— Мамелюки, — поднял палец уже принявший решение Бруно. — Пригласите вожака сюда. Как его… Муса? Думаю, мы сумеем поделить материал: им женщины, нам — дети. Неужели не договоримся?
Монах вытаращил глаза, некоторое время не двигался, а потом спохватился и кинулся к воротам. Он уже понял, насколько плодотворна эта свежая идея. А Бруно прошелся по комнате и с удовольствием потянулся.
Отобрать детей, чтобы научить их работать, чтобы они произвели товар, и товар был продан, а деньги получены, и на эти деньги куплено оружие, чтобы снова отобрать у дикарей податливых к обучению детей — в этом была видна красота хорошо работающей машины.
— Полный цикл.
Да, пожалуй, это был первый полный цикл, который он создал. И он будет работать до тех пор, пока в лесах еще бегает неосвоенное сырье.
Уже через две недели сводные отряды монахов и мамелюков начали входить в деревни кочевых индейцев. Мужчин, как не пригодных к приручению, тут же расстреливали, а остальную добычу делили: женщин — мамелюкам, детей — Ордену. Стороны остались довольны.
Обратная волна — от Асунсьона к редукциям — покатилась не сразу, но когда покатилась, Амир понял, что главное сделано. Обрастающая воинами в каждом поселке армия сметала на своем пути все, что носило на себе даже запах Ордена. Однако главный смутьян всей компании — Амир — ехал в обозе.
Нет, он вовсе не был трусом, но война как-то сразу определила в нем чужака и нещадно выталкивала из своего тела всякий раз, когда он пытался взять в руки мушкет. И потому он делал то, что умел более всего: резал, зашивал, смазывал и пичкал. А когда они вошли в первую редукцию, работы стало так много, что Амир спал от силы по два часа в сутки.
Его восемнадцать негров, уже выучившие до полусотни арагонских и арабских, большей частью матерных, слов, помогали неплохо. Таскали раненых, держали за руки и ноги оперируемых без опия пациентов, мыли, стирали, хоронили, добывали еду, и, в отличие от своего хозяина, похоже, даже бывали счастливы. Амир же поглядывал на мир вокруг, и он ему нравился все меньше и меньше.
Мятежники делали то, ради чего все, собственно, и затевалось. Крещеных индейцев тут же делили, строили в колонны и уводили в неизвестность, монахов развешивали на деревьях, мастерские растаскивались, а отпечатанные в типографиях редукций тиражи книг просто поджигались. Как и все, что нельзя было унести.
Это было совсем не то, чего хотел Амир.
А потом его как врача пригласили на «испытание» высокопоставленного монаха.
— А откуда эти… детеныши… в отдельном загоне? — поинтересовался уже приготовивший раскаленное железо сержант.
— В горах взяли, — испуганно вращая глазами, ответил монах. — У людоедов.
— Так их вам людоеды и отдали! — не поверил сержант и на пробу ткнул малиновым стальным прутом каплуна в брюхо.
— Клянусь! — заверещал монах. — Мы с мамелюками вместе вошли! У кого хочешь спроси!
Амир стоял, слушал о том, как монахи вкупе с мамелюками расстреливали родителей, чтобы забрать их детей, а перед глазами стоял тот вечер в горах, когда он зачитывал родичам указ об изгнании. Тогда Церковь пыталась отобрать детей у морисков.
Он посмотрел на дымящийся раскаленный прут, затем на рыдающего монаха и понял, что жалости нет. Наверное, впервые.
Едва весть о приближающейся армии достигла редукции, Херонимо тут же собрал совет.
— Армия движется большая, оружия много, объединились все. Какие предложения?
Монахи молчали.
— Надо вооружать индейцев, — первым нарушил тишину Бруно.
Монахи криво заулыбались.
— Есть мнение, что индейцы повернут оружие против нас, — ядовито прояснил ситуацию Херонимо.
— Исключено, — оборвал его Бруно. — Чем больше бьешь по заготовке, тем она краснее и послушней.
Монахи рассмеялись.
— Есть еще две трудности, — поднял руку, призывая к тишине, Херонимо, — Корона запретила давать оружие туземцам…
— Ерунда… — отреагировал кто-то из старших монахов.
— И вторая трудность, — завершил Херонимо, — у нас нет лишнего оружия, только у конвоя.
Бруно пожал плечами.
— У вас же есть порох. Я видел.
— А из чего стрелять?
Бруно невольно поежился. Ни один мушкет, который он видел, не был сложнее часов.
— Сделаем, — вздохнул он. — За это не переживайте. Для нас сейчас главное — объяснить туземцам, что ждет их в случае проигрыша. Красочно объяснить. В лицах.
Когда Томазо сошел на берег, Сан-Паулу был наполовину пуст. Он оглядел поросший непривычно высокими деревьями берег и, порасспросив немногих встречающих, двинулся в центр города.
— Я Томазо Хирон, — представился он приоткрывшему дверь настороженному мужчине, судя по сводкам, давнему агенту Ордена.
Дверь мгновенно распахнулась, однако, едва Томазо вошел, в его горло уперся кинжал второго агента.
— А у нас уже есть один Хирон, — улыбнулся хозяин дома.
— Я знаю, — с задранным подбородком выдохнул Томазо. — Только я — настоящий. Хочешь убедиться?
