Таинственный человек дождя - Рэ Жан (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Мои слова удивили Квентина. Когда я попросил его рассказать, что именно он видит, он приблизился к стеклу с явным отвращением. Потом он покачал головой:
— Действительно, они стали почти незаметными. Свет только что был более сильным… Мне кажется, что освещение меняется, пульсирует… Ну и ладно! То, что я успел разглядеть, было… слишком гнусным. Но посмотрите сейчас — освещение явно усиливается!
Я разглядел изображение вереницы существ, направлявшихся к какому-то строению. Свет стал совсем тусклым, но силуэты были оконтурены глубоко врезанными в камень бороздами, а поэтому четко выделялись на темно-сером фоне.
Теперь я видел два ряда молящихся, повернувшихся лицом к зрителю. Я не улавливал мелкие детали, но общий смысл рисунка, остающегося схематичным, был очевиден. Два ряда человеческих фигур в длинных развевающихся туниках, очевидно, находящихся под гнетом какого-то исходящего свыше проклятия, из-за чего они не шли, а влачились. Я отметил искусство мастера, сумевшего несколькими линиями показать всю глубину подавленности и отчаяния. Отдельные фигуры выпрямлялись, возвышаясь над основной массой, и с гордостью вскидывали головы с повязками, украшенными драгоценными камнями. Рядом с ними другие покорно склоняли головы в шлемах странной формы, выражая своим поведением покорность. Множество рук было вскинуто к небу как воплощение отчаянной мольбы.
Эта унылая процессия воплощала в своих молитвах и унылых жалобах страдания народа, находящегося под чудовищным, безжалостным игом.
У меня в голове возник образ, настолько навязчивый, что я при всем желании не смог избавиться от него. Я представил множество душ, гонимых на смерть безжалостной волей божества, находящегося в святилище за металлической решеткой. И мне показалось, что я угадываю его свирепую усмешку, его наслаждение всеобщим страданием, всеобщим отчаянием.
Я с усилием отвел взгляд в сторону и заметил, что Квентин с тревогой смотрит на меня.
— Вам плохо?
— Нет, все в порядке… Но эта картина способна околдовать… Не сомневаюсь, что над этим барельефом работали замечательные мастера. Но какое зловещее впечатление оставляет это изображение! По-видимому, она и на вас оказала такое же воздействие?
— Нет, это другое… Я не смогу пересказать, что я почувствовал… Словно я был ослеплен мгновенной вспышкой… И мои ощущения связаны не только с изображением на камнях, но и с тем, что находится в святилище за решеткой…
Лицо юноши исказила гримаса отвращения.
— Как вы думаете, если освещенность усилится…
— Ах, вы тоже хотите увидеть то, о чем я говорю?
— А чего хотели бы вы, Квентин?
Юноша нахмурился и опустил голову.
— Это очень странно… Мне становится жутко. Тем не менее я хотел бы снова увидеть то, о чем не хочется говорить. Это зрелище заворожило меня, совсем как вас. О, мне страшно. В этом есть нечто… Нечто демоническое…
Он говорил шепотом, словно не хотел, чтобы его услышали. И я прекрасно понимал его. Мое существо было поглощено зрелищем этих мрачных образов, и я не мог избавиться от них. Во мне как будто звучал чей-то голос, настойчиво требовавший, чтобы я как можно скорее ушел, навсегда закрыв этот иллюминатор.
Не знаю, как долго мы были поглощены этим зрелищем. Но оно полностью захватило нас, подчинив печали, исходящей от фигур, вырезанных на камне. Я не сомневался, что в этих изображениях какой-то народ отобразил свои мольбы, утратив последнюю надежду.
Внезапно свет запульсировал, начал слабеть… потом снова усилился… И я увидел…
Барельефы стали более четкими. Лица теперь были видны со всеми подробностями, лица отчаявшихся существ, жестоких и агрессивных, охваченных ужасом при явлении воплощенного зла. Не думайте, что я преувеличиваю, что я слишком вольно излагаю свои ощущения, вызванные несколькими лицами, вырезанными на мраморной плите. То, что я увидел, сказало мне больше, чем все, что я узнал с раннего детства. Да, зло существует, и оно странным образом воздействует на порабощенные души. Сердце и разум рабов стараются поддержать их на скорбном пути, и они следуют этим путем вопреки своим желаниям. Усилие воли могло бы остановить их, и это было бы для них спасением. Возможно, что именно к этому они стремятся, но они не решаются громко заявить о своих желаниях и продолжают с ужасом и гибельным наслаждением стремиться в разверзшуюся перед ними бездну.
Вот что я увидел.
Каменные блоки постепенно становились выше по мере их удаления. На них повторялось то, что я уже разглядел на расположенных ближе к нам глыбах. Я заметил выступающие из гладкой поверхности две головы, повернутые к капищу. Со змеями вместо волос, словно у горгон, они свирепо ухмылялись, словно наслаждаясь зрелищем покорно страдающей толпы. Их лица были одновременно привлекательными и отталкивающими, и в них воплощалась нечеловеческая сила и бешеная энергия, отталкивающая своей жестокостью и безжалостностью.
Что касается фризов, то они восхищали меня своими размерами и великолепием украшавших их барельефов. Да, все это свидетельствовало о произведениях высочайшего искусства, существующего, несмотря на высокий уровень чисто технического развития. Ни греки, ни неизвестные авторы изображения раненой львицы и других рисунков мадленской культуры не превосходили их. Скупые, мощные и уверенные линии убедительно отображали жизнь, раскрывали тайную сущность характеров.
Но при всей уникальности этого искусства потрясал отвратительный облик изображений!
Можно было подумать, что это искусство отображало демоническую природу самого общества.
Решетка перед капищем блестела, и на ней можно было разглядеть стилизованные изображения кальмаров, развернувших веером свои щупальца; при этом возникла сложная сплошная сеть извилистых, перепутанных линий, асимметричная и в то же время гармоничная. Возвышавшееся на заднем плане святилище охватывал столб жесткого холодного света.
Витые колонны, намекавшие на морские волны и одновременно на морскую живность, поддерживали огромную плиту черного с зеленоватым оттенком базальта. Под плитой вокруг алтаря из розового мрамора размещались четыре статуи. Не успел я хорошенько рассмотреть их, как мой взгляд остановился на идоле, очевидно, языческом божестве, которому было посвящено капище. От статуй у меня сохранилось впечатление, что они изображали или стоящих на хвостах рыб, или людей в чешуйчатых костюмах, похожих на рыб. Угрожающе наклонившись вперед, они держали перед собой массивные дубины с вделанными в них осколками черного вулканического стекла. Но я уже сказал, что мое внимание было поглощено изображением божества.
Идол, высеченный из того же черного с зеленым отливом базальта с редкими золотистыми глазками, сидел на корточках. Его голова выглядела как масса перепутанных щупалец. Наклонившись вперед, он протягивал к зрителю короткие лапы с длинными кривыми когтями. Над его спиной торчали широко развернутые крылья летучей мыши. Я подумал, что его сознательно хотели оставить в тени нависающей плиты, опиравшейся на четыре винтообразные колонны, но исходивший от этих опор слабый свет все же высвечивал его уродливую фигуру. Идол был отвратительным, подлинным воплощением зла и его странной власти над людьми.
Свет погас, как перед этим, и я остался стоять, прижавшись лбом к стеклу, погруженный в странное оцепенение…
Нарушили мой сон с открытыми глазами чьи-то слова. Оказывается, это Квентин громко молился вблизи от меня, опустившись на колени и закрыв лицо руками. Мне пришлось совершить усилие, чтобы вернуть себе способность к членораздельной речи и присоединиться к Квентину. Но едва я начал говорить, повторяя слова надежды и просьбы о прощении, мне показалось, что рука, злобно сжимавшая мне сердце, наконец ослабила хватку.
Тем не менее я с трудом отвернулся от иллюминатора, оторвавшись от жуткого зрелища, и отошел к середине помещения. Квентин присоединился ко мне с опущенными глазами и продолжавшими повторять молитву губами. Вернувшись в кабинет, я поспешно схватился за криптограф. Подвешенная к своду фара заморгала оранжевым светом, ее лучи завращались, и третий иллюминатор бесшумно закрылся.
