Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич (книги бесплатно без онлайн .txt, .fb2) 📗
Альбина резко обернулась, но сзади никого не было, только барьер парапета и отечно-сиреневое закатное небо.
Призрак жил в отражении, за стеклянным барьером. Очень плохой мальчик – «Это он, он!» – опустил руку. Сердце Альбины болезненно стучало. Она открыла рот, чтобы закричать в серое лицо призрака, но неожиданно поняла, что видит на самом деле.
Не отражение, а улицу на противоположной стороне «Кубика». Пустое помещение с колоннами просматривалось насквозь. Она видела мальчика, стоящего за стеклом с другой стороны здания. Стоящего спиной к ним и кому-то несколько секунд назад махавшего, возможно, своей маме. Серое гладкое лицо оказалось наброшенным на голову капюшоном.
Альбину сотрясла дрожь облегчения. Она повернулась к Адаму, чтобы взять его за руку и увести подальше от этого места, – и на этот раз не сдержала крика.
Волоча по крыльцу ноги, к ним подползала бомжиха. Всклокоченная тварь с лицом директорши детского центра.
– Почему ты больше не чувствуешь нас, Адам? Почему прячешься? Твой нос – он плохой! – Из груди бывшей фифы вырвался ужасный кашель, и на Адама порхнуло облако серой пыльцы.
Альбина схватила сына за плечи и потащила к ступеням. Адам едва переставлял ноги. Существо ползло следом, из правой глазницы торчали оранжевые ручки детских ножниц. Адам начал падать, Альбина подхватила.
Холодный воздух врывался в легкие. Она забыла надеть Адаму шапку, застегнуть куртку, но сейчас на это не было времени: главное – не уронить. Господи, какой тяжелый, почти двадцать килограммов… Мысли стучали в такт бегу, сгорали в черных вспышках сознания.
Поднявшись над газоном, дождеватели разбрызгивали темную кровь. Некоторые форсунки забились (Альбина подумала о кусочках мозговой и костной ткани), отчего насадки лихорадочно трясло.
Автомобили на стоянке бизнес-центра напоминали вещи, разбросанные по площади или станции метро взрывом. Никто уже не вернется за ними, не сейчас. Мебельный фургон в углу парковки просел на левый бок – сдувшиеся шины? разлом в асфальте?
Она распахнула дверцу обессилевшими руками, усадила и пристегнула безучастного Адама к автокреслу. Этот пустой взгляд…
«Почему он молчит, господи, почему не двигается?!»
Она обежала машину, запрыгнула в салон и крутанула ключ в замке зажигания. «Ситроен» неприятно заклокотал – Альбина представила копошащихся в двигателе червей, обрубки щупалец, – но завелся.
– Адам, ты здесь? – крикнула она, не глядя в зеркало заднего вида. – Это мама! Выбирайся из грязной комнаты!
Автомобиль с ревом выбрался на трассу. Впереди маячили кольца дорожной развязки.
– Открой замок, солнышко! Не сдавайся, слышишь! Ты сможешь!
Она подняла взгляд на зеркало. Горло сдавил спазм.
С лица Адама на нее уставились воспаленные, совершенно дикие глаза. Глаза чужого ребенка, человеческого детеныша, воспитанного чудовищами.
Мальчик приложил палец к губам:
– Шшшшшшш…
Глаза каннибала.
Она переключила скорость.
– Поворачивай и возвращайся, иначе больше никогда его не увидишь, – спокойно сказал тот, кто смотрел на нее из тела ее мальчика. – Если пуповина лопнет, твой сын навсегда останется там, а я здесь.
– Ты врешь, – глотая слезы, произнесла Альбина.
Машина набирала скорость.
– Это просто игра. Обмен. Мы можем установить дни, у меня много развлечений, не только этот костюм.
– Вранье.
– Еще немного, и будет поздно, – сказал демон.
– Вранье…
Острые зубы – она видела их в зеркале заднего вида.
– Будешь смотреть, как я расту и питаюсь. А я очень неряшлив, когда кушаю. Тебе придется убирать за мной.
Слова сына против слов монстра.
Ледяная струна ужаса сдавила шею Альбины, рассекла кожу, вгрызлась в щитовидку. Она захлебнулась фантомной кровью. «Ситроен» мчался вперед, удавка, щупальца, похожие на проволоку пальцы тянули назад, а где-то посередине балансировало ее ошпаренное выбором, верой и неверием сознание.
– Далеко-далеко… – прохрипела Альбина, не убирая ногу с педали газа.
Свои
– Эй, Рябина! А доску кто мыть будет?
– Так не моя очередь.
– Теперь твоя!
И месяца не прошло с первого звонка (строгие одежды, ровные ряды, цветы, речи – ни дать ни взять похороны), как Вадик Рябинин перестал быть невидимым уродцем. Превратился в уродца видимого. За него взялся Толик Шиманский, которого величали – те, кому позволял коренастый задира, – Шимой.
Шима переключился на Вадика со щупленького Жени Богомолова. Травить Богомолова было скучно: тот будто окукливался, пялился в пустоту мутными глазками. Иногда бесшумно плакал. Шима хотел ломать, а Богомолов уже был сломан и растоптан, как безногий солдат, который ни на что не годится.
То ли дело Вадик. Лопоухий новенький с большим родимым пятном на щеке. Есть над чем работать. И как раньше под руку не попадался – таился, что ли?
Если бы так, если бы можно было… сидеть тихо-тихо на задней парте, коротать перемены на ступенях темной лестницы, подпирающей низкую дверь технического этажа, шмыгать в класс по звонку – и оставаться невидимым. Всегда. Вадик очень старался.
В шестой класс обычной дворовой школы он перешел из частной школы неформального образования. Школа называлась «Свои». Парковка для великов и самокатов. Деревянный лабиринт, с которого не страшно было сигануть на мягкий пол, в центре вестибюля. Кабинеты со стеклянными стенами, никаких рядов и кладбищенской тишины – парты двигали и вертели, как душа пожелает; тему занятия обсуждали без поднятых рук и оценок. С урока можно было уйти в любой момент – просто встань и иди. Домой, в туалет, библиотеку, на другой урок. В позапрошлом году Вадик просидел на всех уроках физики седьмого класса.
Все это казалось правильным, настоящим, своим. Но из школы пришлось уйти – отец потерял «сладкое», как говорила мама, место в дирекции мебельной компании, и семья затянула пояса.
В новой школе он оказался другим. Выделялся не только внешностью (в «Своих» он не чувствовал себя уродцем), но и желаниями, мотивацией, мыслями. Парту делил с Димой Талишко, круглолицым мальчиком, который рисовал смешные комиксы. Они сидели в конце правого ряда, с видом на затылки Богомолова и Ромы Мозоля. Все трое – Талишко, Богомолов и Мозоль – были такими же отщепенцами, молчаливым меньшинством, как и Вадик. Над ними издевались и смеялись, когда становилось скучно.
– Не буду…
– Что-что ты там мямлишь?! – Шима, дежурный по классу на этой неделе, повернулся к окну, с подоконника которого свесил ноги Олег Клюй (с такой фамилией и клички не надо). – Прикинь, Клюй, Рябина доску мыть не хочет.
Шима улыбался так, словно делился чем-то маловероятным. Клюй сплюнул между колен на облупленную батарею.
– Дай ему в рыло, – сказал он с наигранной скукой в голосе. – Только в пятно не попади. Заразишься еще.
– Ага, – гоготнул Шима, – лопоухий зомби-вирус.
– Прикол, – вставил Эдик Араужо, высокий, смуглый и слегка туповатый, готовый сделать для Шимы все. На самом деле парня звали Эдуарду, но Эдик – проще и ближе (даже учителя писали в журнале «Эдик»), хватит и экзотической фамилии, подаренной португальским папой. «Если бы Ара не таскал в школу жвачки и конфеты, которые батя с родины возит, – гонял бы его Шима, как и других», – сказал однажды Талишко.
Из Шиминой стаи промолчал только Стас Косарев. Стоял в глубине коридора, подпирая дверь в актовый зал, и без интереса наблюдал за сценкой у кабинета. Смотрели и Талишко с Мозолем: опустив руки по швам, боясь шелохнуться, застигнутые врасплох придиркой Шимы к их товарищу.
Шима повернулся к Вадику:
– Кому сказано! Взял тряпку, метнулся в тубзик и вымыл доску!
– Языком пускай вылижет, – предложил Клюй.
Вадик опустил голову и попытался пройти мимо Шимы. На лестницу, в полутьму, подальше отсюда… О чем он думал, оставшись возле кабинета?
– Ты это куда?.. – Шима резко и сильно ударил его открытыми ладонями в грудь.
