Кровь и золото - Райс Энн (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
Я опустил Амадео в ванну, омыл его и покрыл поцелуями. Я с легкостью добился от него близости, в которой он отказывал своим мучителям, – моя бесхитростная доброта и слова, что я нашептывал в его нежные ушки, смущали его и кружили голову.
Я поспешил посвятить его в удовольствия, которых он прежде себе не позволял. Он ошеломленно молчал, но прекратил молить об избавлении.
Однако даже здесь, в безопасности моей спальни, в объятиях того, кого он считал Спасителем, ни одному воспоминанию не удалось подняться из бездны сознания в царство рассудка.
Возможно, мои откровенно плотские прикосновения только укрепили стену между прошлым и настоящим, выросшую в его голове.
Лично я никогда прежде не испытывал такой безраздельной близости со смертным, не считая тех, кого я намеревался убить. Я обвивал руками его тело, прижимался губами к щекам и подбородку, ко лбу и закрытым глазам – и у меня мурашки бежали по коже.
Да, я испытывал жажду крови, но с ней я прекрасно умел справляться. Я полной грудью вдыхал запах юной плоти.
Я знал, что могу сделать с ним все, что пожелаю. Не было на свете силы, способной меня остановить. Не требовалось подсказок сатаны, чтобы сознавать: я могу забрать его с собой и воспитать во Крови.
Я осторожно вытер его полотенцами и опять уложил в постель.
Я присел к столу, так, чтобы, повернувшись в сторону, видеть его лицо, и передо мной в полную силу развернулись картины будущего – столь же ясные, как мое желание соблазнить Боттичелли, столь же ужасные, как моя страсть к очаровательной Бьянке.
Вот он, найденыш, которого можно подготовить для Крови! Дитя, окончательно потерянное для мира. Я мог вырастить его так, как того требовала Кровь.
Сколько займет воспитание – ночь, неделю, месяц, год? Решать только мне.
В любом случае я сделаю из него сына Крови.
В памяти возникла Эвдоксия – она говорила о возрасте, когда лучше всего передавать Кровь. Мне вспомнилась Зенобия, ее сообразительность, понимающие глаза. Я подумал о давних рассуждениях об искушениях девственности, о том, что можно сделать из девственницы что угодно, ничего не теряя.
А этот мальчик, спасенный из рабства, был когда-то художником! Он знаком с волшебством желтка и пигментов, с волшебством покрывающей дерево краски. Он вспомнит; он непременно вспомнит времена, когда его больше ничто не волновало.
Да, его жизнь началась далеко-далеко, на Руси, где монастырские художники ограничивали себя рамками византийского стиля, который я окончательно отверг, когда повернулся спиной к Греческой империи и вернулся на терзаемый раздорами Запад, чтобы обрести свой дом.
Но смотри, что произошло: да, Запад пережил немало войн, казалось даже, что варвары окончательно завоевали всю территорию. Но благодаря великим мыслителям и художникам пятнадцатого столетия Рим поднялся из пепла! В этом я воочию убедился, глядя на картины Боттичелли, Беллини, Филиппо Липпи и сотен других живописцев.
Люди снова зачитывались Гомером, Лукрецием, Овидием, Вергилием, Плутархом. Исследователи «гуманизма» воспевали «мудрость античности».
Иными словами, Запад вновь обрел былую силу, тогда как Константинополь – золотой Константинополь! – пал под мощным натиском турок и превратился в Стамбул.
И далеко за Стамбулом раскинулась Русь, где пленили этого мальчика. Русь, позаимствовавшая в Константинополе христианство. Потому-то он не знал иной живописи – только иконы, обладавшие строгой, даже суровой, застывшей красотой, бесконечно далекие от картин, что я создавал здесь от заката до рассвета.
Но в Венеции уживались два стиля: византийский и новый, современный.
Как это получилось? Благодаря торговле. Венеция с самого начала строилась как морской порт. Пока Рим стоял в развалинах, ее огромный флот курсировал между Востоком и Западом. И во многих венецианских церквах сохранились иконы, преследовавшие мальчика в лихорадочных видениях.
Должен признаться, византийские церкви ранее были для меня малоинтересны. Даже собор дожа – Сан-Марко. Но теперь они приобрели для меня особое значение, ибо помогали мне лучше понять искусство, столь любимое мальчиком.
Он спал, а я смотрел на него во все глаза.
Отлично. В чем-то мне удалось постичь его натуру, постичь его страдания. Но кто он на самом деле? Я задавался вопросом, который мы с Бьянкой однажды поставили друг другу. Ответа я не нашел.
А должен найти, прежде чем решиться претворить в жизнь свой план: подготовить Амадео для Крови. Сколько понадобится времени? Ночь? Сотня ночей? В любом случае рано или поздно я узнаю ответ.
Амадео послан мне судьбой.
Я повернулся и продолжил свой дневник. Никогда еще у меня не возникало подобного замысла: воспитать новичка для Крови! Я описал все события ночи, чтобы ни одна мелочь не выскользнула из переполненной памяти. Пока Амадео спал, я сделал наброски его портрета.
Как описать его? Красота, отметившая печатью изящные скулы, спокойный рот, каштановые кудри, не зависела от выражения лица. Это была Красота.
Я страстно продолжал писать:
«Мальчик попал ко мне из мира, настолько разительно отличающегося от нашего, что не может понять, что с ним случилось. Но мне знакомы заснеженные русские края.
Я видел мрачную унылую жизнь русских и греческих монастырей – убежден, что точно в таком месте он писал иконы, о которых теперь не может говорить.
Наш язык незнаком ему – он слышал только жестокие слова. Быть может, когда он вольется в общество моих учеников, то вспомнит прошлое. И захочет взяться за кисть. И заново откроет в себе талант».
Я отложил перо. Даже дневнику я не мог довериться до конца. Особенно важные тайны я иногда записывал по-гречески, а не по-латыни, но даже по-гречески я не мог написать всего, о чем думал.
Я посмотрел на мальчика. Я взял в руки канделябр, подошел к кровати и взглянул, как он спит, как легко дышит, ощущая себя в безопасности.
Он медленно открыл глаза. Посмотрел на меня. Во взгляде не было страха. Казалось, он все еще спит.
Я воспользовался Мысленным даром: «Расскажи, дитя мое, расскажи, что у тебя на сердце».
Я увидел, как на него напал отряд степных всадников. Как из ослабевших, дрожащих рук выпал сверток и с него слетела ткань. Икона! Мальчик вскрикнул от страха. Но безжалостных варваров интересовал только он сам. Все те же варвары, что не переставали нападать на земли, где когда-то пролегали ныне забытые границы Римской империи. Неужели мир так и не дождется полного разгрома их орд?
Беспощадные разбойники притащили мальчика на какой-то восточный рынок. В Стамбул? Оттуда он попал в Венецию, где перешел в руки владельца борделя, который заплатил высокую цену за красивое тело и лицо.
Подобная жестокость поразила меня. В чужих руках мальчик вряд ли оправился бы.
И на его лице я прочел полное доверие.
– Мастер, – тихо произнес он по-русски.
Я почувствовал, как зашевелились мельчайшие волоски по всему моему телу. Мне ужасно хотелось дотронуться до него холодными пальцами, но я не посмел. Я встал на колени у кровати и горячо поцеловал его в щеку.
– Амадео, – произнес я, чтобы он усвоил новое имя.
А потом, на русском языке, который он знал, но не помнил, объяснил, что он принадлежит мне, что теперь я его господин. Я дал ему понять, что теперь все решаю я. Он больше не должен беспокоиться, не должен бояться.
Почти светало. Мне нужно было идти.
Постучался Винченцо. У дверей ждали старшие ученики. Они узнали, что в дом привели нового мальчика.
Я впустил их в спальню. Объяснил, что они должны позаботиться об Амадео, познакомить его с нашими привычными чудесами. Конечно, пусть он сперва отдохнет, но потом можно отвести его в город. Наверное, так будет лучше всего.
– Риккардо, возьми его под свое крыло, – поручил я самому старшему.
Сплошная ложь! Что за притворство – вверить его солнечному свету, обществу других людей.