Высокая зеленая трава - Кинг Джозеф Хиллстром "Хилл Джо" (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Он снял другую кроссовку, тоже хотел вылить из нее воду, замялся. Поднес кроссовку к губам, поднял и позволил грязной воде — воде, которая пахнула, как его вонючая нога, — вылиться ему на язык.
Он слышал Бекки и Мужчину, далеко-далеко в траве. Слышал, как Мужчина говорил с ней ликующим пьяным голосом, чуть ли не читал лекцию, хотя Кэл мало что мог разобрать. Что-то о камне. Что-то о танцующих человечках. Что-то о жажде. Строку из какой-то народной песни. Что там пел этот парень? «Двадцать лет ты писал, и тебя отправили в ночную смену»? Нет… это неправильно. Но что-то близкое. В народной музыке Кэл разбирался не очень, скорее, был поклонником рок-группы «Раш». Через страну они катили на «Постоянных волнах».
Потом он услышал, как эти двое схватились и борются в траве, услышал сдавленные хрипы Бекки и кричащего на нее мужчину. Потом послышались вопли… вопли, очень уж напоминающие демонический смех. Не Бекки. Мужчины.
К этому моменту Кэла охватила истерика, он бежал. Подпрыгивал, звал ее. Долго кричал и бегал, прежде чем совладал с нервами, заставил себя остановиться и прислушаться.
Он наклонился, уперся руками в колени, тяжело дыша, горло саднило от жажды, и сосредоточился на тишине.
Трава затихла.
— Бекки? — позвал он вновь, охрипшим голосом. — Бек?
Никакого ответа, только шуршание ветра в траве.
Он еще немного прошел. Позвал снова. Сел. Старался не плакать.
И сумерки выдались великолепными.
Он порылся в карманах, в сотый напрасный раз, не оставляя надежду найти сухую, с прилипшими ворсинками пластинку «Джуси фрут». Он купил упаковку «Джуси фрут» в Пенсильвании, но они с Бекки сжевали ее еще до границы Огайо. Только зря потратили деньги. Сладкий фруктовый привкус практически полностью уходил после четырех прикусов. Кэл нащупал плотную бумагу и вытащил книжицу спичек. Он не курил, но спички раздавали бесплатно в маленьком винном магазине, расположенном напротив Дракона Каскаскии в Вандалии. Обложку украшал тридцатипятифутовый дракон из нержавеющей стали. Бекки и Кэл заплатили за пригоршню жетонов и провели большую часть раннего вечера, скармливая их большому металлическому дракону и наблюдая, как из его ноздрей вырываются струи горящего пропана. Кэл покрутил книжицу в руке, нажал большим пальцем на мягкий картон.
«Сожгу поле, — подумал он. — Сожгу это гребаное поле». Высокая трава будет гореть, как солома, скормленная огню.
Он представил себе реку горящей травы, искры и пепел, взмывающие в воздух. Образ получился такой явственный, что он мог закрыть глаза и унюхать запах пожара; в каком-то смысле очищающую вонь этой горящей зелени.
А если пламя набросится на него? Если Бекки окажется на пути огня? Вдруг она лежит без сознания и очнется от запаха горящих на голове волос?
Нет, Бекки останется в стороне. И он останется в стороне. Идея состояла в том, чтобы причинить боль траве, показать, что шутить с ней он больше не намерен, и тогда она позволит ему — позволит им — уйти. Всякий раз, когда трава касалась его щеки, он чувствовал, что она дразнит его, насмехается над ним.
Он поднялся на гудящие ноги и принялся выдергивать траву. Она напоминала крепкую старую веревку, крепкую и шершавую, и обдирала руки, но он все равно выдернул несколько стеблей, переломил несколько раз, сложил в кучку и опустился перед ней на колени, как кающийся грешник у личного алтаря. Оторвал одну спичку, прижал к чиркашу, опустил обложку книжицы и дернул. Вспыхнул огонек. Кэл наклонился ближе и вдохнул горячий запах серы.
Спичка погасла в тот самый момент, когда он поднес ее к влажной траве, снаружи стебли покрывали капли росы, внутри их наполнял сок.
Его рука дрожала, когда он зажигал следующую спичку.
Она зашипела при прикосновении к траве и тоже погасла. Разве Джек Лондон не написал об этом рассказ?
Еще одна. Еще. Каждая гасла в маленьком облачке дыма, едва коснувшись мокрой зелени. Одна погасла по пути: ее задул легкий порыв ветра.
Наконец, когда спичек осталось шесть, он зажег еще одну и поднес огонек к книжице. Сделанная из плотной бумаги, она вспыхнула белым пламенем, и он бросил ее в кучку кое-где опаленной, но по-прежнему сырой травы. Какие-то мгновения книжица лежала на зеленовато-желтой массе, от нее поднимался длинный, яркий язык пламени.
Потом прожгла дыру во влажной траве, провалилась в нее и погасла.
В тошнотворно-злобном отчаянии он пнул травяную кучку. Только так мог удержаться от слез.
Потом посидел, закрыв глаза, прижимаясь лбом к колену. Он устал и хотел отдохнуть, ему хотелось лечь на спину и наблюдать за появлением звезд. И при этом он не хотел ложиться в эту прилипчивую грязь, не хотел, чтобы она попала на волосы, намочила рубашку. И так весь вымазался. Острые края травы посекли его голые ноги. Кэл подумал о том, чтобы вновь попытаться выйти на дорогу, но сомневался, что сможет подняться.
Что заставило его встать, так это далекий вой сирены противоугонной сигнализации автомобиля. Не автомобиля вообще, нет. Эта не выла «уа-уа-уа», как большинство сигнализаций. Эта выводила что-то вроде: «УИК-хонт, УИК-хонк, УИК-хонк». Насколько он знал, так вопили только старые «мазды», когда в них кто-то пытался влезть, и при этом мигая фарами.
Именно на такой «мазде» они и отправились на другой конец страны.
УИК-хонт, УИК-хонк, УИК-хонк.
И пусть ноги его устали, он все равно подпрыгнул. Дорога вновь находилась ближе (как будто это имело значение), и да, он видел мигающие фары. Больше практически ничего, да и зачем? Он и так мог понять, что происходит. Люди, которые жили вдоль этого участка шоссе, знали о поле высокой травы напротив церкви и полуразвалившегося боулинга. Знали достаточно много, чтобы держать своих детей на безопасной стороне дороги. И если какой-то турист слышал крики о помощи и исчезал в траве, войдя в образ доброго самаритянина, местные вскрывали оставленные автомобили и забирали все ценное. «Они, вероятно, любят это старое поле. И боятся его. И поклоняются ему. И…»
Он попытался оборвать эту логическую цепочку, но не смог.
«И приносят ему жертвы. Добыча, которую они находят в бардачках и багажниках? Всего лишь маленькая премия»
Он хотел оказаться рядом с Бекки. Господи, как он хотел оказаться рядом с Бекки. И, Господи. Как он хотел что-нибудь съесть. Не мог сказать, чего хотел больше.
— Бекки? Бекки?
Нет ответа. Над головой уже мерцали звезды.
Кэл упал на колени, надавил руками на мокрую землю, выжал немного воды, выпил. Пытаясь фильтровать грязь зубами. «Будь Бекки со мной, мы бы что-нибудь придумали. Я знаю, что придумали бы. Потому что Айк и Майк похожие, вот и мысли схожие». Он выпил еще, на этот раз ничего зубами не фильтровал. И что-то проскочило в рот. То ли жучок, то ли червячок. Что с того? Белок, не правда ли?
— Я никогда ее не найду, — прошептал Кэл. Он смотрел на темнеющую, покачивающуюся траву. — Потому что ты мне не позволишь, так? Ты держишь людей, которые любят друг друга, порознь, да? Для тебя это задача номер один, правильно? Мы будет кружить и кружить, зовя друг друга, пока не сойдем с ума.
Да только Бекки перестала звать. Как мама, Бекки ушла…
— Может быть и иначе, — тихий, четкий голос.
Кэл резко повернул голову. Увидел стоящего рядом мальчишку в заляпанной грязью одежде. С заляпанным грязью худым лицом. В одной руке он держал за желтую лапку дохлую ворону.
— Тобин? — прошептал Кэл.
— Он самый, — мальчишка поднял ворону ко рту и вгрызся в ее брюшко. Затрещали перья. Ворона кивнула мертвой головой, как бы говоря: «Это правильно, не стесняйся, поскорее доберись до мяса».
Кэл мог бы сказать, что слишком устал после своего последнего прыжка, чтобы вскакивать, но все равно вскочил. Вырвал ворону из грязных рук мальчишки, едва осознав, что из вскрытого брюшка вываливаются внутренности. Но заметил перышко, прилипшее к уголку рта мальчишки. Разглядел его очень хорошо, даже в сгустившихся сумерках.
