Крукенские пески - Стокер Брэм (книги .txt) 📗
В народе говорили, что Сафт Тамми – сын одного из помещиков соседнего графства. Его прочили в духовное звание и соответствующим образом воспитывали. И вот вдруг без какой-либо ясной причины он бросил все и отправился в Питэрхэд, который в то время богател от китобойного промысла. Он нанялся как раз на такое судно. Там оставался в течение нескольких лет, постепенно проявляясь как человек нелюдимый и мрачный. Так бы все шло и дальше, но скоро китобои восстали против такого ненадежного товарища и ему пришлось искать работу в другом месте. Он нашел ее в северной рыболовной флотилии, где и ходил в плавания в продолжении многих лет и снискал себе репутацию «слегка чокнутого». Со временем он перебрался в Крукен, где местный помещик – наверняка наслышанный о прошлом этого человека и главным образом о его происхождении – устроил его на работу почтальона, что делало его почти готовым пенсионером. Человек, который рассказал обо всем этом Мэкаму, закончил так:
– Все это очень странно, но, кажется, у старика есть некий необычный дар. Может, это так называемое «второе зрение», в которое мы, шотландцы, так свято верим, или какая-нибудь другая оккультная форма знания, я боюсь судить об этом с определенностью. Но доведись у нас случиться какой-нибудь беде, те рыбаки, что живут по соседству с ним, могут пересказать некоторые его изречения, которые, как ни крути, предсказывали это событие. Он… Когда дыхание смерти носится в воздухе, выбирая жертву, он как-то неспокоен, возбужден, просыпается от вечного своего полудремотного существования.
Конечно, этот разговор не способствовал уменьшению тревог мистера Мэкама, и даже наоборот: мрачное предсказание о тщеславии и песках засело в его голову еще глубже. Из всех книг, прочитанных им по вопросам мистики и толкования снов, ни одна не заинтересовала его так, как немецкий трактат «Die Doppleganger», автором которого был некий доктор Генрих фон Ашенберг из Бонна. Отсюда он вычитал о том, что бывают случаи, когда личность раздваивается и обе ее половинки существуют совершенно отдельно – как телесно, так и духовно. Не надо и говорить, что мистер Мэкам приобрел твердое убеждение в том, что эта теория в точности описывает его собственный случай.
Свой затылок, отражающий свет луны, который он видел в ту драматичную ночь у кромки зыбучих песков, следы подошв его сапог, ведущие в гибельную впадину и не возвращающиеся обратно; предсказание Сафта Тамми о том, что ему суждено встретить самого себя и погибнуть в зыбучих песках, – все располагало к мысли о том, что он, мистер Мэкам, ведет двойное существование, и по временам его сознание поселяется в оболочке его двойника. Уверив себя умозрительно в том, что он имеет двойника, он предпринял шаги к практической проверке этого положения. Это нужно было ему для того, чтобы наконец хоть немного успокоиться. С намеченной целью однажды, прежде чем отправиться спать, он незаметно для всех начертал мелом свое имя на подошвах своих сапог.
Ему опять снились зыбучие пески и то, как он разгуливает по ним. Сон, как и всегда, был почти физически ощутим, так что, бродя по туманному берегу вокруг впадины, он никак не мог представить себе, что на самом деле лежит в эти самые минуты в своей кровати. Открыв глаза, он первым делом проверил сапоги. Меловая надпись была нетронута!
Он оделся и вышел из дома. Был прилив, поэтому он подошел к впадине с зыбучим песком не со стороны берега и пляжа, а со стороны дюн. Приблизившись, он вскрикнул! О, ужас! Опять те же следы! И опять они тонут в песке, не возвращаясь обратно!
Домой он пришел изможденным не столько физически, сколько духовно. Ему казалось невероятным, что он, взрослый человек, коммерсант, проведший всю жизнь среди гама и возни Лондона, прагматичного лейтенанта, вдруг оказался втянутым в какую-то мистику и ужас и вынужден жить с сознанием того, что рядом по земле ходит еще один такой же мистер Мэкам… Ему нельзя рассказать о своей беде даже собственной жене, так как он отлично знал, что, узнав о его «двуличности», она доймет его расспросами о «той, второй жизни» и в результате обвинит его во всех видах неверности и измены.
Мысли роились в голове, и он запутывался в них все больше и больше.
Однажды вечером – на море был как раз отлив, и уже показалась луна – он сидел в ожидании ужина в гостиной, как вдруг вошедшая служанка сообщила, что Сафт Тамми, дежуривший, как обычно, у ворот Красного Дома, затевает скандал, так как его не хотят пускать к хозяину. Мэкам был разгневан, но, чтобы служанка не подумала чего доброго, что он боится какого-то там полоумного старика, он велел ей привести его.
Тамми вошел сразу же. Движения его были необычно резки и живы, голова чуть приподнята, и взгляд был устремлен против обыкновения не на свои ноги, а прямо перед собой. Он заговорил с ходу:
– Я пришел, чтобы посмотреть на тебя еще раз. Еще раз! И вот я вижу тебя! Ты все тот же попугай! Хорошо, человек! Я прощаю тебя! Ты запомни эти слова: я прощаю тебя! – И не говоря больше ни слова, старик быстро покинул дом, оставив хозяина в молчаливом возмущении.
После ужина Мэкам решил еще раз навестить зыбучие пески. Он не признавался даже самому себе в том, что боится идти туда. В девять часов он надел свой шотландский костюм, спустился на берег и, направившись ко впадине, уселся над нею, на вершине все той же невысокой скалы. Полная луна уже выкатилась в небо, и ее яркий свет залил бухту, хлопья пены у кромки берегов, темную полоску мыса и расставленные на просушку сети. Все смотрелось как-то особенно отчетливо. В желтой пелене мерцали огоньки крукенского порта и окна замка местного помещика.
В течение довольно долгого времени Мэкам тихо наслаждался ночной природой, в душе его поселился покой, которого он не знал вот уже много дней. Досада и раздражение, нелепые страхи последнего времени, казалось, наконец-то оставили его. Их место тут же заняло умиротворение. Святое умиротворение. Находясь во власти торжественного настроения, он по-другому посмотрел на свой отдых в Шотландии. Ему стало стыдно за свое упрямство. И он решил, что этот вечер будет последним, когда он надевал этот костюм, который отдалил его от близких и любимых им людей, который доставил ему так много горя, раздражения и нервотрепки.
