Жажда справедливости. Избранный - Кунцевич Алексей (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗

—Я, э… э… то…— Он икнул и опять повалился в обморок.

—Современные люди ужасно нервозны и пугливы до безобразия,— скрипел Ипполит, перетаскивая вместе с личностью, имевшей на плече попугая, именинника в зал.

—С какою только мразью по роду службы не приходится иметь дело. Тьфу ты, гадость!— в сердцах откомментировал сие происшествие попугай и засмеялся дурным неестественным смехом.

Это было все, что услышал Николай, перед тем, как провалиться в небытие бессознательного состояния.

Николай Андреевич открыл глаза и решил было, что его перетащили в другое помещение. Однако, хорошо осмотревшись, понял,— он находится у себя дома. Только с комнатой произошла сильнейшая метаморфоза. Конечно, мебель никуда не делась, но многие вещи, появившиеся здесь невесть откуда, изменили всё.

На месте ярко-желтых шелковых висели тяжелые красные плюшевые с золотым подбоем и золотыми же кистями шторы. Они полностью закрывали окна, и тускло-красный свет, исходивший от них, вызывал чувство нереальности происходящего. Телевизор был накрыт черным материалом. На нем находился золотой канделябр с семью горящими свечами. По центру стола, сокрытого под красной бархатной скатертью, стояло пятисвечие, а вокруг него— множество пузатых бутылок. Тут же имелась разная посуда: золотые кубки, тарелки, рядом с коими лежали, разбрасывая блики от зеркальной поверхности, приборы. В тарелках, вазах, чашах находились разные фрукты. Был здесь и черный виноград, и апельсины, и яблоки, и сливы, и еще фрукты, коих ранее Николай Андреевич никогда и в глаза не видел. Рядом с канделябром в хрустальной конфетнице возвышалась гора шоколада причудливой формы.

За столом справа на невесть откуда взявшемся стуле с высокой спинкой восседал рыжий человек, одетый в духе XIX века, и поглощал виноград. Накрахмаленные манжеты и воротник его белейшей сорочки сверкали в свете свечей.

Во главе же стола спиною к окну находился тот самый, что вошел в квартиру в черной шубе. Теперь шубы на нем не было, а имелась свободная с кружевным воротничком и кружевными же манжетами белейшая сорочка. Руки этого господина находились на эфесе острием вниз стоящей шпаги. Лицо его имело выразительные черты; черные, как бездна, глаза сверлили насквозь Николая Андреевича. Абсолютно седые волосы красивою прической лежали на голове. Сила, излучаемая глазами, приводила в трепет душу Семечкина.

Здесь находился и знакомый Семечкину Ипполит Ипатьевич. Он сидел напротив рыжего субъекта на деревянном табурете, который видимо позаимствовал из кухни, и листал толстенную книгу в черном переплете. Он и заговорил первым из этой компании:

—Итак, Николай Андреевич, вы очнулись.

—Я…— начал было Семечкин, но его перебил седой субъект, отнявши подбородок от рук:

—Ни слова больше! Виконт! вина господину слесарю шестого разряда!

Потом, повысив голос, крикнул:

—Вельда! Присоединяйся!

Вошла красивая, но неестественно бледная девица, облаченная в халат и белый фартук. Ипполит, соскочивши со стула, отодвинул еще один стул перед дамой. Усадили за стол и плохо соображавшего Семечкина, которому ничего не оставалось, как воспринимать это в качестве дурного сна или же,— что вполне объяснимо,— пьяного бреда. А посему реагировал он на окружающую действительность сравнительно спокойно.

Из кухни раздался звон посуды.

—Цезарь!— проорал рыжий, сплюнув в рядом стоящую тарелочку косточки от винограда,— тебе что, особое приглашение требуется?!

Тут влетел в зал пятый член этой компании— здоровый пестрый попугай. Он схватил со стола гроздь винограда, перебрался с ним на телевизор и, пристроив виноград между ветвями канделябра, гаркнул:

—С днем рождения, Николай Андреевич! Будьте здоровы!

Ипполит разлил вино из пузатой бутылки по стаканам и кубкам, поднял свой и произнес:

—Сегодня мы отмечаем знаменательную дату: Николай Андреевич— именинник.

—Сорок лет!— заорал попугай с телевизора.— Да-с!

—Помолчи,— сказал Ипполит птице и продолжал: —Николай Андреевич— один из ярых атеистов, антисоветчиков и, наверное, самый большой поклонник зеленого змия. Сегодня у него еще один юбилей— двадцать пять лет достопочтенный Николай Андреевич не выпускает стакан из рук, одиннадцать лет страдает язвой желудка и…— Козлова прервал попугай, прооравший:

—In vino veritas

[5]

—Да, чтоб тебя!..— крикнул Цезарю Ипполит и продолжал: —Итак, господин Семечкин, вы, кроме сего, двадцать лет изводите свою супругу, которой за всё это время валерьянка порядком надоела. Детей у вас нет. Вы прожили двадцать лет безалаберной никчемной супружеской жизни. Поразительно, что до сих пор вас не уволили с работы, не смотря на то, что вы пропитались водкой и не приносите государству никакой пользы. Странно также и то, что жена ваша, как много не натерпелась от вас, все так же и живет с вами.

—Удивительный подлец!— раздалось с телевизора.

—Да замолчишь ты наконец!— рявкнул птице вторично Ипполит.

Тут попугай взъерошил перья, принял злобный вид и заорал:

—Как это можно! Меня ущемляют в правах! Сир!— обратился он к субъекту в сорочке,— я требую немедленной дуэли!— потом к Ипполиту: —Господин Козлов! вы— хам!

Личность в сорочке приподняла правую бровь и сказала весьма низким голосом:

—Цезарь, ты поймешь когда-нибудь, что слишком много болтаешь?

Того это нисколько не успокоило:

—Я категорически отказываюсь что-либо понимать! Я требую сатисфакции! Суда-а-а!

—Изумительная сволочь,— внес в разговор свою лепту рыжий.— Вельда, в вечернем меню у нас местечка не найдется для лапши из попугая?

—Отыщем,— обрадовалась та, которую звали Вельдой, и провела перед своим горлом ножом с соответствующим звуком, имитируя отрезание головы.

—С ума можно сойти!— не унимался Цезарь,— меня есть нельзя, я не съедобен!

—Яд,— вывел рыжий.

—Прошу прощения,— вновь заговорил Ипполит,— монсеньор, можно мне продолжить?

Субъект в сорочке ответил:

—Изволь.

Ипполит отхлебнул из своего кубка и продолжал, обратив свой взор к Семечкину:

—Ну, так вот, деяния ваши переполнили чашу терпения и земли, и неба, и посему вы приговариваетесь к пожизненному сумасшествию.

—Земли и неба!— захохотал неестественно Цезарь.— Ну, ты и загнул Ипполит! Небо, насколько мне известно, никаких претензий пока что не предъявляло.

—Не-ет,— протянул Козлов,— ты мне надоел.

После этого он вытащил из-за пазухи револьвер и пальнул по попугаю. Грохот потряс воздух квартиры.

—Караул! Убивают!— проорал тот и свалился за телевизор. Туда же полетела и порядком облысевшая виноградная кисть.

Николай же испуганно посмотрел на Козлова, и его всего затрясло.

—Твою мать!— раздалось из-за телевизора,— чуть клюва не лишил! Вот скотина!

А Виконт, соскочив со стула, приблизил свою поганую рожу к лицу Андреевича и язвительно прогнусавил:

—Надеюсь, Семечкин, ты признаешься в вышеперечисленных грехах?

—Да,— тот чуть ли не плакал.

—Ты— атеист?— опять спросил рыжий.

—Д… да.

—Алкоголик?— не унимался Виконт.

—Да.

—И я надеюсь,— рыжий схватил Николая за воротник рубахи обеими руками и широко раскрытыми глазами всмотрелся в испуганные глаза Николая Андреевича,— я надеюсь, ты понимаешь, что все здесь происходящее со сном ничего общего не имеет? Понимаешь?

И отпустил Николая.

Внезапно Семечкин понял, что он наяву, и с ним случилось нечто ужасное: кровь отлила от лица, Николай стал возбужденно шарить глазами по комнате. После прохрипел неузнаваемым голосом:

—Где я?

И задрожал всем телом.

—Готово!— рявкнул попугай, который весь в пыли сидел на телевизоре. Он обратился к субъекту в сорочке: —Разрешите мне, монсеньор!

—Разрешаю,— ответил тот.

—Во-о-он отсюда!!!— проорал Цезарь пронзительно.

Всё пропало перед взором Николая Андреевича: свечи, бутылки, попугай с распростертыми крыльями, но тут же явился ужасный холод и пронизывающий ветер. Николай Андреевич открыл глаза и закричал. Он находился на улице и,— хуже того,— за несколько километров от своего дома. Семечкин стоял на трамвайных путях в черном трико, вздувшейся на ветру пестрой рубахе и домашних тапочках на босу ногу. Сзади что-то скрипело и грохотало. Семечкин повернулся.