Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Мамочка, мамочка, ты уже не спишь?
Почему у мамочки зубки стучат?
Голос Молли вернул Изабеллу в действительность. Она опять открыла глаза. Молли улыбалась и покачивала головой. Изабелла никак не могла сфокусировать зрение — лицо Молли казалось расплывчатым, как карандашный рисунок, по которому кто-то не особенно тщательно прошелся ластиком. Не лицо шестилетней девочки, а напоминание о лице.
Наверное, она до сих пор в полусознательном состоянии. Но почему же тогда принцесса на ее майке выглядит как всегда — ярко и четко?
Молли наклонилась к ней почти вплотную, но резкости не прибавилось. Скорее наоборот. Ротик как клякса.
— Мама... ты помнишь туннель? Там было так темно... Очень темно.
***
Как-то раз из-за Петера «Лацио» проиграл решающий матч «Милану». Шла последняя минута, он сделал рывок к левой штанге точно в тот момент, когда навесной мяч дугой обошел вратаря. Простой удар с лету — и дело сделано. Но Петер попытался остановить мяч и принял его голенью — грубая ошибка. Мяч срезался и пролетел мимо штанги. Через полминуты раздался финальный свисток. Конечно, пришлось выслушать кучу упреков от товарищей по команде — но что сделаешь. С кем не бывает, жаль только, что в такой решающий момент. Его положение в команде не пошатнулось.
Газеты же словно с цепи сорвались. Кто виноват в проигрыше? Петер, и только Петер. Газетчики даже позаимствовали испанское выражение Hacerse еl suede, «сыграл, как швед», — синоним тупой и неумелой игры.
Фанаты «Лацио» приняли газетную критику всерьез. Как-то вечером Петер возвращался домой и услышал пьяный выкрик из бара: «Швед! Ну, держись, швед! » — на улицу выломились четверо пьяных парней и побежали к нему. Никто им не сказал — «с кем не бывает», и они собирались проучить испортившего игру дурака шведа.
Именно это Петер вспомнил сейчас, глядя на приближающиеся вопящие фигуры. Тогда он на несколько секунд замер, словно парализованный, — было что-то гипнотическое в этой ничем не мотивированной, направленной против него агрессии. Почувствовал себя дичью, оказавшейся лицом к лицу с кровожадными охотниками.
Он быстро очнулся. Для него, само собой, не составило труда убежать от четырех пьяных болванов, никакого вреда они ему не причинили, если не считать неприятного воспоминания. Ощущение мишени. Даже не мишени, а магнита, притягивающего насилие, чтобы быть уничтоженным.
Что-то в этом роде он испытал и сейчас. Паралич. Изуродованные тела приближались, хотя и не особенно быстро, — несомненно, каждый шаг причинял им страшную боль. Он пальцем не мог шевельнуть. Сожженные до костей безгубые лица, оскаленные белые зубы... И только когда они были уже совсем близко, он понял: вытаращенные глаза кажутся огромными не потому, что они такие уж огромные, а из-за того, что их не прикрывают веки, веки тоже сгорели.
Петер очнулся. Бросился, чтобы запереть пассажирскую дверь, и не нашел кнопки.
Они уже совсем близко, крик их режет душу, как ледяной нож.
Центральный замок! Центральный замок!
У Дональда новая, современная машина, где-то должна быть кнопка, закрывающая все двери изнутри. Если нападут грабители. Или эти... зомби. Он лихорадочно осмотрел панель приборов. Читать инструкцию — времени нет.
Один из обожженных уже положил руку на капот. Во взгляде — ни малейшего признака разума и одно-единственное чувство.
Голод.
Сожженная до костей рука, больше похожая на птичью лапу, с отвратительным, как нож по стеклу, скрежетом царапает по капоту.
Другой подошел вплотную к машине. Зеркало заднего вида сложилось, рука потянулась к дверной ручке. Петер схватился за ручку двери, чтобы не дать открыть, и взгляд тут же упал на две кнопки.
Вот они. Два символа: открытый висячий замок и закрытый висячий замок. Он нажал кнопку — ничего. Господи, надо же включить зажигание! Он судорожно повернул ключ, нажал кнопку еще раз — и замки сработали в унисон с глухим двойным щелчком. Несчастный начал дергать за ручку, но куда там...
Петер был настолько занят происходящим, что совершенно упустил из виду немаловажное обстоятельство: он же в машине! В машине, где можно завести мотор. В машине, на которой можно уехать. Подальше от этих жутких созданий.
И все же что-то ему помешало. Теперь, когда миновала непосредственная опасность, когда отхлынула волна паники, он вдруг сообразил, что обожженные, несмотря на устрашающий вид, скорее всего, не опасны. Их иссохшие, обугленные пальцы скользят по обшивке, сжатые кулаки бессильно колотят по стеклам, не причиняя ни малейшего вреда. И этот беспрерывный крик, больше похожий на вой...
Да люди ли они?
Один забрался на капот, прижал голову к стеклу и потянулся к Петеру. Петер инстинктивно отшатнулся. Они уставились друг на друга.
Не больше индивидуальности, чем у черепа. Все, что отличает одного человека от другого, отсутствует. Обугленные, бесформенные остатки ушей и носа, пергаментные лоскуты кожи на скулах. Он смотрит на Петера глазами без век — и отчаянно кричит.
Единственный оставшийся неповрежденным мускул — язык. На фоне всего остального он выглядит почти непристойно.
И крик. Пронзительный, душераздирающий крик боли.
Наверняка большинству людей удалось прожить жизнь и ни разу не слышать подобного крика. Но и выразившееся в нем бесконечное страдание тоже вряд ли человеческое.
— Что тебе надо? — кричит Петер, понимая, что несчастный все равно его не услышит сквозь триплексное стекло. — Что тебе надо?
Впрочем, вопрос риторический — и так ясно, что тому надо. Попасть в машину. Петер спросил, чтобы что-то сказать, установить какой-то... человеческий контакт.
Ответа он не получил, но внезапно тот замер и оглянулся через плечо.
Внезапно потемнело. Черная стена покрылась туманом и задымилась. Метрах в двадцати по траве побежала медленная волна, приближающаяся к машине. Существо спрыгнуло с капота. Крик его теперь выражал не столько боль, сколько смертельный ужас. Петер посмотрел в зеркало — машина их больше не интересовала. Они убегали.
Только когда туман сгустился, Петер понял, что это за волна. Дождь. Сизые облака покрыли все небо. Стало темно, как поздним вечером. По крыше застрекотали дождевые капли.
Крика уже почти не слышно. Петер почесал голову. Теперь, по крайней мере, ясно, почему растет и не сохнет трава. Но почему эти обожженные создания так испугались? Казалось бы, дождь должен принести им желанную прохладу... почему они убегают?
Он завел двигатель и включил фары. Дождь усилился. Сквозь потоки воды на лобовом стекле почти ничего не видно. Петер включил стеклоочистители и сразу увидел то, что в плоском полумраке разглядеть было невозможно: тропа. Тропа начиналась у стены мрака и шла в том направлении, куда убежали эти обожженные, — то ли живые, то ли зомби.
Внезапно на стекле начала расплываться какая-то черная жижа, которая тут же испарялась, но при каждом ходе дворников появлялась вновь.
В машине запахло жженой резиной, и дворники начали почему-то работать со скрипом, как по сухому стеклу, хотя дождь лил стеной.
Что-то с этим дождем... что?
Он нажал кнопку, опустил боковое стекло и высунул руку. Несколько теплых капель упало на открытую ладонь. Он убрал руку и включил освещение салона.
О, черт...
Ладонь начала гореть. Никакого огня не видно, но жжет так, будто он держит ладонь над открытым пламенем. Ему даже почудился запах горелого мяса. Струйка дождя разбилась о раму окна и на лицо попали мелкие брызги — невыносимо загорелась щека. Он лихорадочно нажал кнопку — окно закрылось.
Теперь стало ясно происхождение черной жижи и почему так скрежещут дворники: резиновые накладки расплавились, остались только металлические рычаги. И уж само собой понятно, почему в панике убежали зомби.
