Зов Лавкрафта (Антология хоррора) - Кабир Максим (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Мне было дурно. Картина, встававшая перед моими глазами, была слишком ужасна. А еще — слишком большая. Нужно было отойти в сторону и взглянуть на нее издалека — чтобы увидеть всю. Чтобы понять все.
А она все говорила и говорила. Словно отравилась моими вопросами — и теперь блевала ответами.
— А может быть, Олив? Олив Томас? Она всегда была глуповата. Умница Герберт вытащил ее оттуда вместе с мужем после первой автокатастрофы — и то, лишь потому, что Мэри Пикфорд на коленях умоляла его спасти ее брата и сноху. Но дура Олив не поняла с первого раза. И нам пришлось убрать ее со сцены. Все равно она играла плохо, брала миловидным лицом — но что взять с «девушки Зигфелда», правда?
Я кивнул. Во рту у меня стояла густая горькая слюна.
— И даже после этого она не обрела хоть сколько-нибудь мозгов. Какого черта она стала наведываться в театр «Новый Амстердам»? Захотелось вспомнить юность и блеск славы? Теперь она проходит по разряду «мертвая актриска, чей призрак шарашится по местам боевой славы»…
На моих глазах она из великой дивы, женщины-вамп, превращалась обратно в дочь закройщика из ателье и постижера. В босоногую еврейскую девочку из штата Огайо. Слова, манеры, даже взгляд — изменились, словно вся выучка, весь лоск только что сошли с нее, как сходит полуразложившаяся кожа.
— Или Макс, — вдруг сказала она.
— Кто? — не понял я. Слишком много имен снежной лавиной свалилось на меня за этот час. Но среди них не было имени «Макс».
— Макс Шрек, — пояснила она. — Я слышала, что после того, как он — все, он перебрался сюда, в Америку.
Карандаш выпал из моих оледеневших пальцев. Я вспомнил Макса Шрека. Актера в общем-то одной роли, пусть даже потом их случилось больше дюжины. Той роли, где самой запоминающейся деталью была не бледность и не пергаментная иссушенность кожи, а широкие, мощные, выступающие кости черепа. Казалось, что о скулы, подбородок и надбровные дуги того персонажа можно было порезаться. Такое лицо не создашь ни одним гримом.
Граф Орлок.
«Носферату: симфония ужаса».
— Я слышала, что он пристрастился пить кровь, — сказала она, наблюдая за мной. — Что-то сдвинулось в его мозгах, и он стал считать себя вампиром. Это правда?
— Н-нет, — машинально произнес я. — Н-не знаю. Виски. Виски он пьет. Кровь — не знаю. И это был не он.
— Да и ладно, — она махнула рукой. — Остановимся на этом. А то я буду перебирать имена до следующего утра.
— Их было… так много? — сипло спросил я.
Она лишь улыбнулась.
— Вы не представляете.
— И я на экране видел… мертвецов?
— Как правило, да. Изредка — еще живых. Если это были ранние фильмы. И то — не всегда. Потому что кое-кто, — она грустно усмехнулась, — мог помереть еще на пробах. И тогда продюсеры звали Герберта. И он приходил. Кивал, что-то говорил нежным, тихим голосом — и приступал к работе.
Мне казалось, что я плаваю в мутной, липкой жиже. Мне было нехорошо. Хотелось лечь на пол — на пушистый мягкий персидский ковер — и сдохнуть. Но мне казалось, что она тотчас позовет Герберта, чтобы тот поднял меня из мертвых — только для того, чтобы она дорассказала эту историю.
— До двадцать пятого года он брался за всех, — сквозь муть и туман пробивался ее голос. — Даже недельной давности. У «FoxFilm» даже была своя команда гробокопателей. Я уж не помню, как они значились в штате… но именно они выкапывали и поставляли Герберту будущих — но безвременно почивших — звезд.
Она вздохнула.
— Славные годы. Тело трехдневной давности не надо было даже гримировать — свет и пленка удачно скрадывали все дефекты кожи, а особенность актерской игры — Ли Страсберг, какого черта ты свалился на наши головы со своим Станиславским? — позволяла блистать на экране даже с отмершими нервными окончаниями. А теперь… теперь если у живого и здорового случается похмелье — уже вызывают команду гримеров и пляшут вокруг вприсядку: иначе будет заметен любой изъян.
— Я видел мертвецов… — растерянно повторил я.
Она пожала плечами.
— Не только вы. Миллионы зрителей по всему миру.
— Я видел мертвецов…
Медленно — я слышал, как хрустят ее кости и суставы, как хлюпают прогнившие внутренности — она встала и подошла ко мне. Меня окутал запах застоявшейся воды и мертвых насекомых.
— Ничего страшного, — она зашла ко мне за спину и положила руки мне на плечи. Тонкие холодные и липкие пальцы пробежали по моей шее, забрались в волосы — словно огромные насекомые. — Ничего страшного. Мы поняли, что людям это не понравится. Дурацкие предрассудки, но что поделать? Мы поняли это слишком поздно. Мы не смогли уничтожить все. Свезти все пленки с картинами «питомцев Уэста» на склад в Литтл-Ферри было невозможно. Слишком накладно, слишком шумно. Кроме того — кто знает, где бродят десятки копий? Я внимательно следила за этой… акцией. И позаботилась о том, чтобы как можно больше моих фильмов нашли успокоение там. Кто-то был не сильно озабочен этим — и у него там оказалось всего одна-две картины. Или ни одной.
— Я и сейчас вижу мертвецов, — прошептал я.
По тому, как дрогнули ее пальцы, я понял, что она пожала плечами.
— Ну да. И не только вы. Думаю, что таких фильмов сейчас около полусотни. Или сотня. Не помню. Мне неинтересно было считать. Обратитесь к Оливии.
— Какой?… — простонал я.
— Де Хэвилленд, конечно же, — в ее голосе прозвучало удивление. — Вы что, еще кого-то знаете?
— Она что… тоже?
— Какой-то инцидент на съемках «Унесенных ветром», — коротко ответила она. — Я не в курсе. Но говорят, что Герберт случайно оказался в этот момент на площадке. И поэтому… ее перерыв длился лишь пару часов. Можно считать, что ничего и не было.
В ее вздохе я услышал зависть.
— Оливия очень умная, хорошая и правильная девочка. Она бережно обращается со своим телом. Мне кажется, что она переползет и в двадцать первый век, и все вокруг будут восхищаться — великая звезда Золотого Века Голливуда все еще с нами!
Ее пальцы дрогнули — и острые ногти вонзились мне в шею. Я подумал о трупном яде.
— Она может блистать в свете, — прошипела она. — Ей не надо еще раз уходить, как нам — потому что, видите ли, она уже плохо выглядит! Эта милая, хорошая, правильная девочка проживет для всех лет сто, а то и больше! Она скрупулезно собирает информацию обо всех нас. Наш бухгалтер. Счетовод. Словно питается нами.
— Она мне ничего не говорила, — быстро предупредил я.
Над моей головой раздался короткий смешок.
— Разумеется. Оливия вне подозрений. Не как жена Цезаря — но как сам Цезарь.
Ногти впивались мне в шею. «Тошнота, судороги, отек легких», — я стал вспоминать симптомы отравления трупным ядом. Только какие из них — при попадании в кровь, а какие — в желудок? Облизывать свою визави я не собирался, но эти ногти… я чувствовал, как что-то пульсирует у меня в шее.
— Кстати, я обманула вас, — вдруг сказала она.
— Что?
— Ну, когда сделала вид, что не знаю вас. Я слышала о вас раньше. Мне говорили, что вы хороший репортер. Очень хороший.
— Спасибо, — сказал я. Я не понимал, к чему она клонит.
— Один из лучших, — она словно не обращала внимания на мои слова. — Юркий, пронырливый, умный… насмотренный. Умеете втираться в доверие. Есть свои люди в нужных кругах.
Я нервно улыбнулся. Я люблю лесть и обожаю, когда меня оценивают по достоинству, но это… это было странно. И еще меня волновал трупный яд на кончиках ее ногтей.
— Я так и не поняла, что вы хотели узнать, — заметила она. — Вы задавали так много вопросов. Делали вид, что знаете все — хотя не имели представления даже о самом простом. Начальном. Исходном. Это тоже талант, да. Я сразу заметила это. Я умею замечать подобное.
Я дернул головой.
— Я…
— Неважно, — она сдавила пальцы еще сильнее. Я почувствовал струйки крови на своей шее. Я попытался высвободиться, но она держала меня железной хваткой. Мертвой хваткой. — Неважно. Вы очень хороши. Вы лучший. И со временем станете еще лучше. Еще и еще. Вам нужно только время.
