За стенами собачьего музея - Кэрролл Джонатан (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Клэр появилась в зале, улыбающаяся и выглядящая просто потрясающе. Волосы ее стали короче, и она была в джинсах и бейсбольном жилете, подчеркивавшем ее длинные ноги и широкие плечи. Грима у нее на лице было больше, чем обычно. Я представил себе, как она стоит в крошечном туалете самолета, одной рукой накладывая тушь, а другой при этом опираясь о стену. Я представил себе ее кресло в самолете: никаких смятых пластиковых стаканчиков в кармашке сидения впереди, никакого скомканного одеяла на полу. Ее журнал или книжка — как новенькие, и лежат там, где надо. В этом вся Клэр. Она всегда была очень эмоциональной, но исключительно аккуратной. Она предпочитала яркие цвета и фасоны, но точно знала, как их использовать наилучшим образом.
— Привет, милая! — Я протянул ей букет, и в тот же момент она взмахнула рукой. Я уклонился. Мать время от времени, когда я особенно наглел, лупила меня ремнем, а приобретенные в детстве навыки остаются на всю жизнь. Клэр промахнулась, но я почувствовал на лице ветерок от пронесшейся совсем рядом ладони. Я подумал, что это шутка, но стоило мне приглядеться к ней, как я понял, что она вовсе не шутит.
— Я вообще не знаю, зачем я здесь! Не знаю, зачем улетела из Лос-Анджелеса! Ты мерзавец! Почему я должна любить тебя? Насколько бы все было проще, если бы я тебя не любила!
— Клэр…
Тыльной стороной ладони она выбила у меня из рук цветы. Воздух наполнился красным и зеленым. Мы наблюдали за ними, как и все, кто стоял по соседству с нами.
— Клэр…
Она подошла к ближайшему цветку и начала его топтать.
— Ты всю жизнь достаешь меня, Гарри, и чертовски трудно выносить тебя и твое эго так долго. Но я все терплю, потому что люблю тебя и считаю, что в тебе есть величие. Но ты предал меня, сукин ты сын!
— Что? Как это?
К нам подошел полицейский и на ломаном английском спросил, что случилось. Я взял Клэр под руку и через плечо сказал копу, что у моей жены был трудный перелет и она себя плохо чувствует. Она вырвала у меня руку и заявила:
— Я прекрасно себя чувствую. Убери свои лапы.
С этими словами она двинулась вперед. Я взглянул на копа, растерянно пожал плечами и бросился за ней.
На выдаче багажа Клэр вообще не желала со мной разговаривать. Когда я попытался что-то сказать, она сердито топнула ногой и сказала:
— Я тебя не слышу. Можешь не стараться. Я тебя не слышу.
После этого я счел за лучшее помолчать. Не знаю даже что бы я делал, если бы, получив вещи, она отказалась идти со мной. Что же тогда — оглушить ее ударом по голове и погрузить в багажник? Правда, она, слава Богу, пошла, но первые полчаса поездки прошли в полном молчании. Я спросил, может, включить музыку? Молчание. Не голодна ли она? Молчание. Не хочется ли ей убить меня? Она бросила на меня взгляд, от которого, наверное, покрылось бы льдом и Солнце. Наверное, лучше было бы остановить машину и наконец выяснить наши отношения, но есть что-то гипнотическое в езде на большой скорости, и я надеялся, что вскоре она тоже успокоится. Я был так рад ее видеть. Мне хотелось обнять ее и поцеловать и столько всего ей рассказать, но я молчал.
Минут через сорок пять я краешком глаза заметил движение и понял, что она повернула голову и смотрит на меня.
— Знаешь, а мне звонила Фанни.
Я кивнул. Если бы я сказал что-нибудь не то, она снова могла бы замкнуться в молчании. — -Она позвонила и сказала, что хочет поговорить о тебе. Теперь, когда она выходит замуж и между вами больше ничего быть не может, она решила кое-что мне рассказать.
Я заметил табличку, указывающую, что в двух километрах находится площадка для отдыха. Я включил указатель поворота, давая другим водителям знак, что перехожу на более медленную полосу. Если сейчас мне предстояло услышать то, что я предполагал, то пусть лучше это произойдет не на ходу. Мне обязательно нужно было смотреть при этом Клэр в глаза. Фанни обладала множеством недостатков, и одним из них был исключительно злой язык. Если она чувствовала себя по-настоящему обиженной, то кто-то обязательно должен был заплатить за ее боль. Горе несчастному, которого она избрала своей мишенью. После нашего с ней разрыва, хоть он и произошел по ее инициативе, меня не оставляло ощущение, что она обязательно сделает какую-нибудь гадость. Но проходили недели, мои подозрения постепенно испарились, и я решил, что свою обиду она уже выразила, первой объявив о прекращении наших отношений. Я ошибался. Ей не достаточно было просто послать меня подальше. Именно поэтому она спросила про Клэр в тот день, когда мы говорили по телефону. Зная нечто такое, чего не знал я, она ожидала, что это сработает, как бомба с часовым механизмом. Кажется, есть такая разновидность жука или змеи, которая может много лет спокойно спать под землей, а потом пробуждается только для того, чтобы высунуть голову наружу и укусить любое живое существо, которому не посчастливится проходить мимо? Если нет, то должна была бы быть. В этом случае ученые вполне могли бы назвать ее гадюкой Невилл.
— Ты знаешь, о чем я говорю?
Мы как раз подкатили к съезду на площадку для отдыха. Я притормозил и свернул.
— Не знаю. А что ты имеешь в виду?
— Что я имею в виду, Гарри? Я имею в виду тот вечер, когда мы с тобой ходили обедать к Лоури. Куда ты отправился потом? Помнишь, ты тогда сказал, что тебе, мол, нужно еще поработать, а я тебе поверила? Доверчивая дура. Ты мне был так нужен в тот вечер!
— А как насчет чудесной кожаной сумочки, которую ты мне купил? Ты пошел и купил ей точно такую же! Не поленился съездить в тот же самый магазин и купить ей точно такую же сумочку! Даже цвет выбрал тот же самый. Цвет, который мне понравился больше всех остальных. Замечательный чувственный синий цвет! А ты когда-нибудь возвращался в магазин, где покупал что-нибудь для нее, чтобы приобрести там что-нибудь и для меня?
В общем-то, ответ следовало бы дать утвердительный, но пока это было преждевременно. Между тем, список продолжался. Ложь, подарки, встречи, слова, высказанные и невысказанные. Фанни решила рассчитаться с Клэр Стенсфилд, поскольку теперь, когда она послала меня ко всем чертям, другая моя женщина обязательно должна узнать, что именно было между нами и могла решить, хочет ли она иметь дело с таким бессердечным, самовлюбленным, лживым подонком. Она перечислила буквально все с дотошностью налогового инспектора. Клэр назвала около двадцати неблаговидных поступков, которые я совершил за ее спиной, тайком, средь бела дня, и так далее.
— Так все это правда, Гарри? Так все и было?
— В основном, да.
— Что значит «в основном»? Не надо играть со мной в словесные игры.
— Это значит, правда, только с некоторой разницей в деталях. Думаю, ты догадываешься, что Фанни рассказала тебе обо всем этом с небольшим креном в свою пользу.
— Догадываюсь. Не такая уж я дура. И могу тебя заверить: когда она закончила, я сказала: «Спасибо тебе, Фанни. Теперь я понимаю, почему Гарри выбрал меня, а не тебя». И повесила трубку. Пусть она хоть подохнет. К нам с тобой это не имеет отношения. К нам с тобой это не имеет отношения. О, это самое заурядное предательство, Гарри. Это мерзко, и несправедливо, и эгоистично, и люди, которые любят друг друга, никогда так не поступают. Вот и все. Очень просто. Поэтому я и хочу знать, почему ты так поступал? И почему ты так поступал со мной, да еще так часто? На твои отношения с ней мне наплевать.
Мимо нас по автобану с ревом пронесся грузовик. На площадку въехала машина с польскими номерами. Из нее выскочили два невысоких человека и бросились к туалету. Когда они через порядочное время появились из него, на лицах их цвели довольные улыбки. Я все еще молчал. Компьютер у меня в голове перевел все программы в оперативную память и сейчас перебирал их в поисках решений. Но в те же самые наносекунды я отбрасывал все появляющиеся ответы, поскольку они были либо слишком умными, либо уклончивыми или просто фальшивыми.
— Мне очень хотелось бы сказать тебе то, что ты хочешь услышать. Наверняка существует ответ, который бы утешил тебя и поднял тебе настроение. Но знаешь, какое единственное слово сейчас крутится у меня в голове, Клэр? — Борьба. Я не хочу сейчас вилять перед тобой и не хочу уходить от ответа. Я говорю о действительно трудной каждодневной борьбе за то, чтобы поступать правильно. Ты очень хороший человек и именно из-за этого… дара, думаю, просто не представляешь, как это трудно — поступать всегда правильно, особенно с людьми, которые для тебя что-то значат. Ты по самой природе своей хороший человек, и тебе этого не понять. Порой я тебе страшно завидую. Легче всего, конечно, сказать что-нибудь вроде «молния ударяет в самые высокие вершины», мол, если собираешься и дальше любить меня, тебе придется принять меня таким, какой я есть. Но ты имеешь полное право и отказаться. Может, во мне действительно есть какое-то величие, но я могу честно тебе сказать, что в последние месяцы я как никогда упорно работал над тем, чтобы поступать правильно и не по отношению к кому-то в частности, а ко всем окружающим. Делал ли я все эти мелкие пакости раньше? Да. Буду ли делать их впредь? Надеюсь, нет. Надеюсь. Сейчас я больше всего на свете нуждаюсь в тебе. Я хочу обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь. Я хочу обращаться с тобой так же хорошо, как ты всегда обращалась со мной. И я стараюсь. Поверь, ты должна знать, что я стараюсь изо всех сил. Но я ведь не герой романа или телесериала. Там все всегда имеет смысл, и мы привыкли думать, что жизнь должна быть похожа на телефильм или на роман Диккенса. У плохого парня не сложилась жизнь, но ему вдруг повезло и бум! — он в одночасье меняется и становится добродетельным. Мне бы очень хотелось стать добродетельным. Мне очень хотелось бы стать добродетельным по отношению к тебе, и я стараюсь изо всех сил. Вот это-то я только и могу сказать тебе с уверенностью: я стараюсь.
