Освобожденный любовник - Уорд Дж. Р. (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
— Я могу часами слушать, как ты говоришь, не фокусируйся на мне.
— Да, но… фокус — это важно.
— Только если ты микроскоп.
Она слегка улыбнулась.
— Вернемся к овсянке. Моя сестра умерла в день моего рождения, в пятницу ночью. Похороны организовали быстро, потому что в ближайшую среду отцу надо было быть в Канаде, на презентации доклада. Позже я узнала, что он запланировал презентацию в тот день, когда Ханну нашли мертвой в своей постели, несомненно, он не желал, чтобы возникла какая-либо задержка. Как бы то ни было… в день похорон, я проснулась и поняла, что чувствую себя ужасно. Просто отвратительно. Я ничего не чувствовала, лишь тошноту. Ханна… только Ханна была настоящей в нашем доме, такая хорошая и красивая. Она обожала беспорядок, громкая, счастливая и… Я так любила ее, и мне была невыносима мысль, что мы закопаем ее в землю. Она бы ненавидела подобное заточение. Да… Как бы то ни было, мать съездила и купила мне на похороны одно из тех подобающих одеяний в черном цвете. Но проблема была в том, что на утро похорон, когда я его надела, мы обнаружили, что оно мне не подходит. Оно было слишком мало, и я понимала, что не могу в нем даже вздохнуть.
— Что обычно еще хуже действует на желудок.
— Вот-вот, но, несмотря на спазмы, я все равно спустилась к завтраку. Господи, я до сих пор помню, как эти двое смотрелись, сидя за разными концами стола, лицом друг к другу, но, не глядя в глаза. Мать была похожа на фарфоровую куклу, но бракованную: она была накрашена, при прическе, но, в то же время, что-то было не так. Помада была неподходящего цвета, румянец отсутствовал, из шиньона торчали шпильки. Отец читал газету, громко переворачивая страницы. Ни один из них не сказал мне ни слова.
— Так я сидела в своем кресле и не могла отвести глаз от пустого места за столом. И вот появляется тарелка с овсянкой. Мари, наша служанка, положила руку мне на плечо, когда ставила ее передо мной, и на мгновение, я почти сломалась. Но тогда мой отец со злостью хлопнул газетой, словно я — нагадивший на коврик щенок, я взяла ложку и стала есть. Я запихивала овсянку в себя, пока не начала давиться. А потом мы пошли на похороны.
Ви хотел прикоснуться к ней, он практически протянул руку. Но вместо этого просто спросил:
— Сколько лет тебе было?
— Тринадцать. Как бы то ни было, мы добрались до церкви, которая была битком заполнена, потому что все в Гринвиче знали моих родителей. Моя мать была отчаянно любезной, отец мужественно стоек, все было как обычно. Я помню… Да, я подумала тогда, что эти двое были такими же, как всегда, за исключением ужасного макияжа матери, и того факта, что отец играл мелочью в кармане пиджака. Что было на него совсем не похоже. Он ненавидел любой посторонний шум, и меня удивляло, что тревожный звон монет не беспокоил его. Наверное, лишь потому, что он контролировал этот шум. В смысле, он мог прекратить его в любой момент, как только захочет.
Она замолчала, уставившись куда-то через комнату. Ви захотелось проникнуть в ее сознание и увидеть, что именно она переживала сейчас. Но не стал — и не потому, что не был уверен, что это сработает. Откровения, которыми она решила свободно поделиться с ним, были дороже, чем все, что он мог у нее взять.
— Первый ряд, — пробормотала она. — В церкви, мы сидели в первом ряду, прямо перед алтарем. Закрытый гроб, слава Богу, хотя я думаю, Ханна была идеально красива. У нее были рыжевато-блондинистые волосы, да, такие они были у моей сестры. Роскошные, волнистые, как у Барби. Мои были прямые, как пакля. Но, как бы то ни было…
У Ви промелькнула мысль, что она использовала «но как бы то ни было», как губку на исписанной классной доске. Она произносила его каждый раз, когда ей нужно было избавиться от очередных воспоминаний и освободить место для новых.
— Да, первый ряд. Началась служба. Много органной музыки… и дело в том, что от труб отдавалась вибрация в пол. Ты когда-нибудь был в церкви? Наверное, нет… Но все равно, ты же можешь чувствовать удары басов, когда музыка действительно громко играет. Естественно, служба проходила в огромном формальном месте, с органом, у которого труб было больше, чем у всей канализационной системы города Колдвелла. Боже, когда эта штука заиграла, возникло ощущение, что находишься в самолете, который взлетает.
Она замолчала и глубоко вздохнула, и Ви понял, что эта история ломает ее, возвращает ее туда, где ей больше не хочется быть никогда.
Она продолжила хриплым голосом:
— Так… мы были уже в середине службы, а мое платье слишком давило, мой живот меня убивал, и чертова овсянка моего отца пустила свои гнусные корни и присосалась где-то глубоко внутри меня. Священник уже поднялся на кафедру, чтобы произнести надгробную речь. Он выглядел стандартно: седоволосый, с глубоким голосом, в украшенном золотом одеянии, цвета слоновой кости. Он был епископом всея Коннектикута, я думаю. Но как бы то ни было… он начал говорить о благодати, что ждет нас на небесах и подобную хрень о Боге, Иисусе и Церкви. Но это было больше похоже на рекламу христианства, и не имело к Ханне никакого отношения.
— И вот я сижу там, не обращая внимания ни на что, но тут я взглянула и увидела руки своей матери. Они были сложенные вместе у нее на коленях, костяшки пальцев побелели… как будто она съезжала по американским горкам, хоть она и сидела неподвижно. Я повернула голову налево и посмотрела на своего отца. Его ладони лежали на коленях, он крепко сцепил пальцы, все, кроме мизинца на правой руке, который трясся. Этот палец выбивал дробь Паркинсона на тонкой шерсти его брюк.
Ви знал, к чему она вела.
— А твои? — спросил он тихо. — Твои руки?
У Джейн вырвалось сдавленное рыдание.
— Мои… мои были совершенно спокойны, абсолютно расслабленны. Я не чувствовала ничего, кроме овсянки в своем желудке. О… Боже, моя сестра была мертва, и мои родители, которые были лишены эмоций, были расстроены. А я? Ничего. Помню, я подумала, что Ханна рыдала бы, если бы я лежала в атласном гробу. Она бы плакала обо мне. А я? Я не могла.
— Когда священник закончил свой рекламный ролик о величии Господа, и как повезло Ханне, что теперь она рядом с ним, бла-бла-бла, опять заиграл орган. Вибрации труб прошли по полу через то место, где я сидела, и ударили в правильной частоте. Вернее неправильной. Меня стошнило овсянкой прямо на моего отца.
Зашибись, подумал Ви. Он наклонился и взял ее за руку.
— Черт побери…
— Да. Мать вскочила, чтобы увести меня, но отец велел ей оставаться на месте. Он проводил меня к одной из церковных дам, сказал ей, чтобы та отвела меня в ванную комнату, а сам отправился в мужской туалет. Я пробыла в одиночестве минут десять, пока дама не вернулась за мной, посадила к себе в машину и увезла домой. Я пропустила похороны.
Она втянула воздух.
— Когда родители вернулись домой, ни один из них не справился обо мне. Я все ждала, что хоть кто-то зайдет ко мне в комнату, я слушала, как они бродят по дому, пока все не стихло. В конце концов, я спустилась вниз, достала что-то из холодильника, и ела, стоя у кухонного стола, потому что нам не разрешали брать еду наверх. Я и тогда не плакала, несмотря на то, что ночь была ветреная, что всегда пугало меня, и в доме было темно. Я чувствовала себя так, будто испортила похороны своей сестры.
— Уверен, ты была в шоке.
— Да. Забавно… я волновалсь, что ей будет холодно. Ну, ты понимаешь, холодная осенняя ночь. Холодная земля.
Джейн обняла себя руками.
— Как бы то ни было, на следующее утро отец ушел, прежде чем я проснулась, и его не было дома еще две недели. Он звонил матери и говорил, что консультирует еще один сложный случай, где-то в другой части страны. Между тем, мать каждый день просыпалась, одевалась, вела меня в школу, но на самом деле была где-то в другом месте. Она стала как газета. Она говорила лишь о погоде, и о том, что случалось дома и с прислугой, пока я была в школе. Мой отец в итоге вернулся, и знаешь, как я узнала, о его неизбежном прибытии? Комната Ханны. Каждую ночь я шла в комнату Ханны и сидела с ее вещами. Я никак не могла понять, как так получилось, что все ее вещи, ее одежда, книги, рисунки были на месте, а ее там не было. Вот что не сходилось у меня в голове. Ее комната была как автомобиль без двигателя, все на своих местах, но все это было лишь сослагательно. Ничего из этих вещей не собирались больше использовать.
