Зверь (СИ) - Михалин Александр Владимирович (прочитать книгу txt) 📗
Мое первое соитие прошло, как в тумане. Я, совершенно пьяный от избытка гормонов, брызгал молокой, как попало — я и не предполагал, что во мне столько молоки — и совершенно не помню, попадал ли в заветную щелку с икрой. Мы потом с той самочкой поплавали немного, ещё соединились пару раз и разошлись в разные стороны, совершенно равнодушные друг к другу.
Разнополые разумные хищники и хищницы помнят весь свой сексуальный опыт, от первой до последней самки, от первого до последнего самца, сколько бы их не случилось. И вот, через многие-многие сезоны после того первого наслаждения, я, намного-намного более опытный, в очередной раз возжелав, выбрался из пещеры, принял цвет серого дна и поплыл, не касаясь рыхлого грунта. Стаи рыб разбегались в стороны. Моя тень целеустремленно гналась за мной внизу.
Я оставил долину и поднялся на подводный хребет, чтобы слушать запахи океана. Течения поднимали из глубин и приносили с просторов разное, интересное, смысла многого я не понимал, но стал совершенно нелюбопытен. В другое время отправился бы посмотреть, но не в тот раз. А тогда я услышал нечто отдаленно напоминающее зов свободной самки и, не колеблясь, двинулся в нужную сторону.
Я рисковал, но мне нравилось рисковать. Путь предстоял неблизкий, много неприятного и даже угрожающего могло встретиться, но это приятно будоражило. Я плыл, сложив щупальца сзади, головой вперёд, выбрасывая из себя сильные струи воды. В таком положении я плохо видел, что там впереди, а такое в океане — опасно, но я отважно летел в толще вод на высоте в два щупальца над дном.
Один раз я остановился, поохотился, поел. Территория вокруг лежала чужая, но я никого не встретил. Хозяин, видимо, оказался мельче размерами, потому испугался, спрятался — я, если и захотел бы, не нашел бы его. А я не думал искать — было не до того.
Наверху свет сменился темнотой, а потом снова вернулся свет, когда я достиг того места, с которого мог обмениваться мыслями со свободной самкой. Я поздоровался сквозь пространство и услышал в ответ:
— Кто ты?
— Я пришел к тебе. Может у нас что-то получится.
Самка заинтересовалась, и мы поплыли кругами, понемногу сближаясь. Мы разговаривали, лихорадочно подбирая образы и цвета. Я что-то напевал, она подпевала мне. Мы чувствовали друг друга, чувствовали краски, пробегавшие по телам. И другое…
Вот мы встретились взглядами. Самка поражала и манила женственностью, возбуждала сама мысль о том, что где-то в ней желает оплодотворения зрелая икра. Самка, переливаясь всеми цветами, замерла в ожидании. Крупная самочка с толстенькими, слабо колышущимися щупальцами. Самке я понравился, она возбудилась:
— Ты красивый. Красивый… Иди ко мне… Ближе, ближе…
И я приближался, не спеша, по сжимающейся спирали, выбрасывая струи секреций в сторону желанной самки. Вскоре самка вся пребывала в облаке зовущей страсти, раздвинула складочки кожи и раскрыла полость, в глубине которой изнемогала икра.
— Иди же, осемени меня… Иди же… Приди!
Она вся напряглась и ждала. Я бросился к ней. Молока, семенная жидкость, вскипала во мне и готова была выстрелить.
Но густая, желтоватая от насыщенности, капелька яда тусклой жемчужинкой выступила на клювике самки. Я будто натолкнулся на невидимую стену, встал и замер. Всё во мне упало.
Происходящее вдруг прояснилось для меня. Самка задумала поцеловать меня ядом и парализовать в момент экстаза, в предельном возбуждении. Она насладилась бы мной, тугая струя молоки влилась бы в неё, в оргазме оплодотворилась икра. И нахлынула бы вспышка восторга… А потом я, неподвижный, стал бы её добычей. Что бы она со мной сделала? Съела? Очень возможно. Отгрызла большой кусок, несколько щупалец, что-нибудь оторвала, пока бы я не очнулся и не смог вновь двигаться. Я попятился.
— Зачем ты так, девочка?
— Не уходи, не уходи…,- она застонала. — Не уходи-и-и-и…
— Нет, нет, нет… Нет! — я выбросил чернильное облако, ничего не стало видно, и я бежал. Все мои сердца стучали: «Дальше, дальше, дальше от неё».
Только когда её вой замер, я остановился. Я слышал её отчаяние. А ещё я слышал её сладкий аромат, тот аромат, что истек из неё до моего бегства и не успел раствориться. И тут во мне родилась простая досада от неосуществленного: «Что же? Так и уйти?» И я позвал:
— Эй! Ты слышишь меня?
— Что тебе нужно? Трус.
— А ты — коварная сука. Но… Но, знаешь, я тебя всё-таки хочу.
Только после того, как я сказал это, я осознал, что действительно все еще хочу её. И я снова позвал:
— Эй. Ты слышишь?
— Слышу.
И молчание. А потом, через какое-то время:
— И я тебя хочу. Иди ко мне. А? Я буду хорошей. Правда, правда. Буду хорошей… Твоей…
Но меня уже невозможно было обмануть. Я решил отдать ей только часть себя. Пусть поглотит. Я иногда поступал так, у меня неплохо получалось.
Я отчленил от себя небольшое, шустрое, очень чувствительное щупальце, все прошитое нитями нервов с утолщениями и узелками, и, содрогаясь от наслаждения, обильно исторг из себя семя в ложбинку между присосками этого щупальца, щупальце сложилось вдоль и спрятало семя в ложбинке.
— Иди к ней.
И щупальце, источая запах любви, извиваясь, как змей, поплыло к самке. Я провожал его довольно долго, до самого близкого безопасного расстояния. Я начал успокаиваться, половой акт, пусть и в усеченном виде, для меня уже случился.
А щупальце, чувственную связь с которым я не утратил на расстоянии, плыло к желающей самке. Я видел её и физически ощущал, как она хотела самца. Щупальце, часть меня, часть самца, а, значит, и само по себе — самец, приблизилось и вошло в неё. Самка раскрылась вся, как огромный, переливающийся всеми красками, цветок, и отдала свою икряную полость во власть твердого, мускулистого щупальца. Щупальце волнообразно дернулось, развернулось и излило из себя тягучую молоку.
Я на расстоянии, через щупальце, живущее самостоятельной, но одновременно и моей жизнью, почувствовал влажную прелесть икряной полости, почувствовал оргазм закричавшей самки, услышал стон оплодотворяющейся икры. И наслаждение воспрянуло во мне, тщеславное наслаждение от того, что я овладел-таки этой самкой, и она кричит, бьется, не помня себя от счастья, которое я ей доставил. Поток чувственности оказался так ощутимо силен, что я, мгновенно возбудившись, ещё раз выстрелил струей семени в пространство океана и вкусил, сразу расслабившись, блаженство опустошенности. Соки удовлетворения нежно потекли в моём теле, делая меня одновременно слабым и весёлым.
Самка в угаре страсти терзала клювом щупальце, продолжавшее биться в ней. Я коротко почувствовал боль, сладость этой боли, такую странную после оргазма. Щупальце умирало, жизненная сила в нём иссякала. «Прощай», — прошептал я ему и сразу перестал его чувствовать.
— Прощай, девочка! — крикнул я самке. — Ты была хороша. Прощай!
— А-а-а?… Да-а-а, — прохрипела та в ответ. Она, абсолютно переполненная ощущениями и гормонами, рухнула на дно, подняв легкое облачко мути. Я воспользовался моментом замешательства и поплыл вдаль.
Я летел в сторону своей долины и пел любовную песню дна:
Было хорошо, легко, пульсировали силы. И, наверное, если бы на меня тогда напала молодая акула, я бы не отступил, а дрался. А лучше бы мне встретилась не акула, а ещё одна самка. Только не такая стерва. Уж я бы её… осеменил вовсю.
Всё-таки очень приятное, сладкое и как-то поднимающее занятие — совокупление с самкой. Я всегда самозабвенно брызгал молокой. Кажется, я при этом ещё и размножался, плодил себе подобных. Жаль только, что такое приятное и насыщенное занятие отнимало все силы — ни на что другое жизненной энергии не оставалось. Зато ни к чему другому не возникало такого жадного желания.
