Команда скелетов (сборник рассказов) - Кинг Стивен (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
У меня не была родственников, которые меня взяли бы, а потому меня на пять лет отправили в приют в Портленде. После чего я стал опекаемым штата. Это значит, что вас берет какая-нибудь семья и штат выплачивает им тридцать долларов в месяц на ваше содержание. Не думаю, что когда-либо был опекаемый штата, который пристрастился бы к омарам. Обычно такая супружеская пара берет двух или трех опекаемых – не потому, что их сердца преисполняет доброта, но из деловых соображений. Они вас кормят. Берут тридцать долларов, которые дает им штат, и кормят вас. А раз мальчишку кормят, он может отрабатывать свой хлеб: в хозяйстве для него всегда найдутся занятия. Вот так тридцать превращаются в сорок, пятьдесят, а то и шестьдесят пять баксов. Капитализм в применении к бездомным. Величайшая страна в мире, верно?
Фамилия моих «родителей» была Холлис, и они жили в Харлоу, через реку от Касл-Рока. У них был трехэтажный фермерский дом с четырнадцатью комнатами. В кухне плита топилась углем, и тепло от нее поднималось наверх, как ему вздумается. В январе вы ложились спать под тремя стегаными одеялами и все-таки, просыпаясь утром, не сразу соображали, есть у вас ступни или нет. Только спустив их на пол и поглядев, вы убеждались, что они все-таки на месте. Миссис Холлис была толстой. Мистер Холлис был худосочен и редко прерывал молчание. Круглый год. он носил красно-черную охотничью шапку. Дом представлял собой хаотичное скопление громоздкой мебели, вещей, купленных на дешевых распродажах, подплесневевших матрасов, собак, кошек и разложенных на газетах автомобильных запчастей. У меня было трое «братьев», все опекаемые. Знакомство между нами было самое шапочное – как между пассажирами междугородного автобуса в трехдневной поездке.
В школе я учился хорошо, а в старших классах весной играл в бейсбол. Холлисы тявкали, чтобы я бросал это дело, но я продолжал играть, пока наши с Асом Меррилом дорожки не сошлись. А после мне расхотелось играть – лицо у меня распухло, было все в ссадинах, ну и истории, которые Бетси Молифент рассказывала направо и налево. Ну, я и ушел из команды, а Холлис подыскал для меня работу – наливать газировку в местной аптеке.
A феврале выпускного года я сдал вступительные, экзамены в университет, уплатив двенадцать долларов, которые припрятал в своем матрасе. Меня приняли с небольшой стипендией и прекрасной возможностью подрабатывать в библиотеке. Выражение на лицах Холлисов, когда я показал им утвержденное заявление о финансовой помощи, остается лучшим воспоминанием моей жизни.
Один из моих «братьев» – Курт – сбежал. Я бы не смог Я был слишком пассивен, чтобы решиться на подобное. Я бы вернулся через два часа.
Последнее, что сказала мне миссис Холлис на прощание: «Присылай нам кое-что по мере возможности». Больше я ни ее, ни его не видел. Первый курс я окончил с хорошими оценками, лето проработал в библиотеке на полной ставке. В том году я послал им открытку на Рождество. Но она была первой и последней.
На втором курсе я влюбился. Это было самое чудесное из того, что когда-либо со мной случалось. Хорошенькая? Сногсшибательная. До сих пор я не могу понять, что она нашла во мне. Я даже не знаю, любила она меня или нет. Думаю, любила – вначале. А потом я превратился в привычку, от которой трудно избавиться. Например, перестать курить или высовывать локоть в окно, когда за рулем. Некоторое время она оставалась со мной, или все дело было в тщеславии? Умный песик, ну-ка, перевернись, сидеть, апорт, принеси газетку. Чмок-чмок, спокойной ночи. Но не важно. Какое-то время была любовь, потом подобие любви, а потом – конец.
Я спал с ней два раза – оба после того, как любовь заменилась другим. Некоторое время это подкармливало привычку. А потом она вернулась после коротких каникул на День Благодарения и сказала, что влюбилась в Дельта-Тау-Дельту из одного с ней городка. Я попытался вернуть ее, и один раз это мне почти удалось, но она обрела что-то, чего у нее прежде не было, – перспективу.
Что бы я ни созидал все эти годы с тех пор, как пожар сожрал второсортных актеров второсортного фильма, которые когда-то были моей семьей, это все уничтожила булавка его братства.
После этого я то связывался, то развязывался с тремя-четырьмя девушками, готовыми переспать со мной. Я мог бы поставить это в вину моему детству, сказать, что никогда не имел достойных сексуальных образцов, но оно было тут ни при чем. С ней у меня никаких затруднений не было. Возникли они, только когда она ушла из моей жизни.
Я начал побаиваться девушек – чуть-чуть. И не столько тех, с кем оказывался импотентом, сколько тех, с кем у меня получалось. От них мне становилось не по себе. Я спрашивал себя, какие сюрпризы они прячут и когда преподнесут их мне. Покажите мне женатого мужчину или мужчину с постоянной любовницей, и я покажу вам мужчину, который спрашивает себя (возможно, только в предрассветные часы или днем в пятницу, когда она уходит покупать продукты): «Что она делает, когда меня нет рядом? Что она. на самом деле думает обо мне?» И наверное, чаще всего: «Какую часть меня она забрала? Сколько еще осталось?» Стоило мне задуматься над этим, и я продолжал думать и думать все время.
Я запил, и мои оценки рухнули в пике. На каникулах между семестрами я получил письмо с предупреждением, что если в ближайшие шесть недель они не улучшатся, стипендия в следующем семестре мне выплачиваться не будет. Я и какие-то ребята, в чьей компании я проводил время, напились вдрызг и оставались пьяными до конца каникул. В последний день мы отправились в бардак, и у меня все было тип-топ. Там было слишком темно, чтобы различать лица.
Оценки у меня остались примерно прежними. Один раз я позвонил ей и плакал в трубку. Она тоже поплакала, и я думаю, в определенном отношении ей было приятно. Я не ненавидел ее тогда. Как и теперь. Но она меня путала. Как она меня пугала!
Девятого февраля я получил письмо от декана с напоминанием, что я манкирую двумя-тремя предметами, основными по моей специальности. Тринадцатого февраля я получил какое-то неуверенное письмо от нее. Она хотела, чтобы между нами все было хорошо. Она собирается выйти за парня из «Дельта-Тау-Дельты» в июле или в августе, так не хочу ли я получить приглашение на свадьбу? Это было почти смешно. Какой свадебный подарок мог я ей сделать? Мое сердце, обвязанное красной ленточкой? Мою голову? Мой член?
Четырнадцатого в Валентинов день я решил, что пора переменить обстановку. Затем – Нона, но об этом вы уже знаете.
Вы должны понять, чем она явилась для меня, не то зачем все это? Она была красивее той, но не в том суть. В богатой стране красота дешево стоит. Важно было то, что внутри. Она была сексуальна, но какой-то растительной сексуальностью – слепая сексуальность, льнущая, не знающая отказа сексуальность, которая не так уж важна, поскольку непроизвольна, как фотосинтез. Не как у животного, как у растения. Улавливаете? Я знал, что мы займемся любовью, и займемся как мужчины и женщины, но наше совокупление будет таким же конкретным, отчужденным и бессмысленным, как плющ, вьющийся по решетке под августовским солнцем. Секс был важен, потому что он не был важен. Я думаю… нет, я уверен, что подлинной мотивирующей силой было насилие. Насилие было подлинностью, а не сновидением. Такое же большое, такое же быстрое и такое же беспощадное, как «форд» 1952 года, «форд» Аса Меррила. Насилие «У Джо. Отличная кормежка», насилие Нормана Бланшетта. И даже в нем было нечто слепое, растительное. Может, в конечном счете она была просто цепляющейся за опору лозой, ведь венерина мухоловка сродни лозам, но это хищное растение, и, если положить ему в пасть муху или кусочек сырого мяса, его движения будут движениями животного. И все это – реально. Растение, выбрасывающее споры, возможно, лишь грезит, будто совокупляется, но я убежден, что венерина мухоловка ощущает вкус этой мухи, смакует ее тщетные замирающие попытки высвободиться, когда смыкает пасть вокруг своей жертвы.
И в заключение – моя пассивность. Я не мог заполнить провал в моей жизни. Не провал, который оставила та, когда простилась со мной – я не хочу сваливать вину на нее, – но провал, который существовал всегда, темное, хаотическое кружение где-то в центре меня, которое ни на секунду не останавливалось. Нона заполнила этот провал. Заставила меня двигаться, действовать.
