Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Масси Элизабет (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
Он задыхался в темноте; сел на кровати, пытаясь найти выключатель ковбойской лампы. Не нашел. А потом зажегся свет — на ночном столике с противоположной стороны огромной кровати. Жена заботливо смотрела на Гарретта.
— Что с тобой? Все нормально?
Он попытался собрать обрывки сна.
— Вроде да… Рейчел. Опять кошмар приснился.
— Опять? Снова, дорогой, снова. Ты своему психотерапевту о них рассказал?
— Он говорит, что это ностальгия по детству. Реакция на приближающуюся старость…
— Похоже, у тебя было счастливое детство. Ничего, если я свет выключу?
И он снова погрузился в сон о Кедровой улице…
Гарретт уютно свернулся калачиком под фамильным ватным одеялом, лежа в кровати в своей комнате и спасаясь от октябрьского холода, пронизывавшего неотапливаемый верхний этаж. Что-то уперлось ему в ребра, и он проснулся. Фонарик, при свете которого мальчик читал запрещенные родителями комиксы-ужастики, вместо того чтобы спать, закатился ему под бок.
Гарри включил его и осветил комнату. Луч казался болезненно желтым — давно пора заменить батарейки, — но по стенам спальни он скользил вполне уверенно. Все выглядело привычно: постеры с самолетами, картинки-раскраски и (осенний штрих) вырезанные украшения на Хеллоуин — тыквы, черные кошки, ведьмы на метлах и танцующие скелеты. Луч уперся в узкое окно, выхватывая из темноты книги на полках и всякие милые сердцу предметы. На столе красовался наполовину законченный самолет Б-36, «Летающая сигара», ядерный бомбардировщик в окружении пластиковых деталей и тюбиков с клеем.
Фонарик стал гаснуть, когда Гарретт перевел его на другую сторону комнаты, где наткнулся на глядевшее сверху лицо — совершенно незнакомое, взрослое и отвратительное в желтом свете. Поначалу Гарри решил, что это один из братьев в маске, а затем понял: рядом с ним стоит настоящий безумный убийца с тесаком мясника, прямо как в его комиксах. Вдруг от освещенного лица черными полосками начала отслаиваться плоть, обнаженные кости и зубы обугливались и трескались, превращаясь в пыль. Мочевой пузырь мальчика взорвался горячим потоком.
Ларкин забормотал, ерзая и стараясь дотянуться под слоями потертого полиэтилена до промежности, решив, что обмочился во сне. Вроде нет. Впрочем, сейчас это не имело значения…
Что-то тыкалось в ребра. Оказалось — наполовину пустая бутылка «Тандерберда». [28]Он сделал глоток. Прижатое к телу вино нагрелось, и его пары сразу ударили в нос.
Ларкин поглубже залез в свою картонную коробку, туда, где она прислонялась к стене. Этой осенней ночью было холодно — приближалась еще одна отвратительная зима, — и Гарретт подумал, не стоит ли ему вылезти и присоединиться к остальным около горящей бочки. А пока решил выпить еще, чувствуя, как крепкая жидкость согревает горло и кишки.
Когда мог себе позволить, он всегда пил «Тандерберд» — такая вот связь с детством. «Я учился водить на новеньком „тандерберде“ [29]шестьдесят первого года, — часто говорил Гарретт тем, кто сидел рядом. — Белый такой, с голубым салоном. Невероятно мощный и быстрый как молния. Девчонки из старших классов выстраивались в очередь, чтобы покататься. Да, с прекрасным полом у меня тогда проблем не было!»
Естественно, Гарретт лгал. Отец никогда не доверял ему водить «тандерберд», и юность прошла за выжиманием сцепления дешевого «фольксвагена-жука». Но в перспективе все это не имело значения, поскольку сразу после колледжа его забрали в армию, и лучшая часть Гарри осталась во Вьетнаме.
Армейские госпитали, вытрезвители, реабилитационные центры и много тюрем. Сколько? Не сосчитать! Да и зачем? Никому не было до этого дела. Ларкин вспомнил, что снова видел во сне Кедровую улицу. Даже ядовитое пойло не смогло полностью истребить воспоминания. Он вздрогнул и задумался, осталось ли что-нибудь поесть.
Решил попытать счастья у горящей бочки. Вылез из картонки, засунул в карман бутылку и постарался сообразить, не оставил ли в коробке чего-нибудь, что можно украсть. Скорее всего, нет. Вместо этого ему неожиданно вспомнилось, как он однажды устроил себе дом в огромной коробке из-под холодильника — там, на Кедровой улице, пока дожди не превратили картон в кашу.
Вокруг костра сидела дюжина (или около того) человек, казавшихся силуэтами на фоне горящей бочки из-под мазута. Их не должно было быть здесь, но работы на этом участке сноса вроде закончились два года назад. Ларкин, шаркая, пошел к ним — пятно потрепанных отходов, неотличимое на общем фоне пейзажа городской свалки.
— Че за проблемы, приятель? — спросил его Пойнтмен.
— Слишком холодно для сна. Кошмары…
Негр понимающе кивнул и здоровой рукой пошуровал палкой в огне. Вверх взлетел сноп искр и исчез во тьме.
— О Вьетнаме?
— Хуже. — Ларкин вытащил бутылку. — Снилось, что я опять ребенок. Дома. На Кедровой улице.
Пойнтмен сделал внушительный глоток и передал вино обратно.
— Ты же говорил, у тебя было хорошее детство.
— Говорил. Насколько помню. — Гарретт прикончил бутылку.
— То-то же, — посоветовал негр. — Иногда лучше все забыть.
— Иногда я даже не могу вспомнить, кто я.
— Бывает, так правильнее всего.
Пойнтмен взял старый упаковочный ящик и швырнул его в бочку. Внутри свила гнездо крыса, и все исчезло грибом ярких искр и жирного черного дыма.
Ларкин прислушался к испуганному писку и агонизирующему биению. Оно длилось всего минуту или две. Потом он ощутил запах горящей плоти, услышал мягкий хлопок взрывающихся тел. Подумал об осенних листьях, горящих у асфальта, и вспомнил, с каким мягким звуком лопнули у него глаза…
Гарри Пламя всосал порцию крэка и попытался сдержать кашель. Передал трубку доктору Греху и выдохнул.
— Блин, мне опять снятся сны о детстве, — сказал он барабанщику. — И куча всякого другого дерьма. Иногда действительно становится тяжело, чувак.
Доктор Грех был четвертым барабанщиком за бурную двадцатилетнюю карьеру Гарри Пламени и Психа. Он играл с ними уже год и еще не слышал эти байки столько раз, сколько пришлось остальным участникам группы. Сейчас они были в мировом турне, а доктор Грех совсем не горел желанием возвратиться и стучать где-нибудь в баре, затерянном посреди Миннесоты. Он закончил с крэком и одобрительно заявил:
— Шикарная дурь!
— Знаешь, иногда мне кажется, что я не могу вспомнить, кто я, — доверительно поведал Гарри Пламя, наблюдая, как поклонница заряжает трубку по новой. Кондиционер молотил на полную катушку, и в номере было холодно.
— Мы же годами в дороге. Все дело в этом, — успокоил его барабанщик. Он был высоким парнем, в два раза младше Гарри, с непременными длинными белыми волосами и полной амуницией металлиста. Хороший старт, пусть и с выходящей в тираж рок-звездой, не повредит его карьере.
— Знаешь, — Гарри запил таблетку антидепрессанта рюмкой водки, — иногда я поднимаюсь на сцену и не могу вспомнить, действительно ли умею играть на этой штуке. — Он похлопал по деке винтажного «Стратокастера». — А ведь я играю на нем с тех пор, как купил первую сорокопятку Элвиса.
— «Гончая» и «Не будь жестока», пятьдесят шестой год, — напомнил ему доктор Грех. — Ты же вырос в Теннесси.
— И я продолжаю видеть эти сны, старый дом моей семьи на Кедровой улице.
Барабанщик сделал еще затяжку и закашлялся:
— Это все гастроли. Ты думаешь о своих корнях.
— Может, мне надо вернуться? Хотя бы раз. Понимаешь, увидеть былые места… Интересно, дом еще стоит?
— Замутим гиг? Блудный рокер возвращается домой!
— На хер! — Гарри покачал головой. — Не хочу даже видеть это место снова.
Он с усилием затянулся, вобрав пары крэка в легкие, и вспомнил, как грудь разлетелась под давлением перегретого пара…
Гарретт Ларкин опять спал, и ему снился дом на Кедровой улице.
