Плоть и кости - Мэйберри Джонатан (онлайн книга без .TXT) 📗
— Каким представляется? — переспросил Питер.
— Да. Если бы тебе пришлось нарисовать картину того, что нас ожидает, что бы ты хотел увидеть за гранью мира, во что ты веришь? Опиши мне эту картину.
Они прошли еще несколько шагов, прежде чем Питер наконец произнес:
— Это тьма.
— И?..
— Тьма повсюду. Она поглощает все. Не существует ничего, кроме тьмы.
Святой Джон кивнул:
— И я тоже так это представляю. И верю, что именно так оно и есть.
— Но я…
— А когда ты думаешь об этом мире, когда представляешь, какой стала бы эта планета, когда последний из еретиков сгинет, а последний из нас очистится клинком и наша тьма сольется с вечностью, скажи, брат Питер, как выглядел бы этот мир?
Они вышли на опушку леса и окинули взглядом огромное пространство пустыни, расстилавшейся перед ними, исчезающей за сияющей линией горизонта. Брат Питер кивнул на бесконечные пески:
— Вот, что я представляю, достопочтенный.
— Пустыню?
— Покой. Свободу от человеческой боли и несчастий. От борьбы. И возвращение к безупречности природы.
— А все, что создали люди?
— Все это превратится в пыль. Мир исцелится от болезни под названием человек. Мир снова станет целостным и совершенным.
Они долгое время стояли на опушке, обдумывая эти слова.
— Знаешь, — наконец сказал святой Джон, — я всегда понимал, что этот день настанет.
Брат Питер обернулся и посмотрел на него.
— Матушка Роза, — продолжил святой. — Она неизбежно предала бы меня. Это было предначертано свыше. Как в христианской истории с Иисусом и Иудой. Предательство — всегда часть замысла. Большую часть жизни Иуда был праведным и добродетельным человеком, но в момент слабости или, возможно, гордыни он сбился с пути истинного.
Брат Питер кивнул.
— Обычным людям, — продолжил святой, — подобные вещи вполне простительны. Все можно объяснить человеческой слабостью. Как с Томасом, который сомневался, и Питером, который все отрицал. Это кратковременная слабость, простительные грехи.
— Но не Иуде?
— Христиане не могли простить его, как мы не можем простить матушку Розу. Она необычный человек. Как ты и как я. Почему? Мы заглянули в собственную душу и узрели лик нашего бога.
— Тьму! — воскликнул брат Питер.
— Тьму, — ответил святой Джон. — Но боюсь, матушка Роза отвернулась от тьмы, позволив себе соблазниться светом. Этим миром. Не тем чистым, безупречным миром, который грядет, а развращенным, больным миром, существовавшим еще до Падения. Я уже давно подозреваю, что ей нравится существовать во плоти. Она соблазнилась иллюзией плотского могущества.
— Да.
— И именно поэтому так старательно набирала новых жнецов.
— Но нам нужны…
— Нет. У нас уже гораздо больше сил, чем нужно. У нас тысячи жнецов и миллионы серых людей. Матушка Роза никогда до конца этого не понимала. Или намеренно игнорировала. Она не хочет отнимать жизнь у людей.
— Почему? — спросил брат Питер, ужаснувшись одной лишь этой мысли.
— И потому набрала так много жнецов.
— Но… почему?
Святой Джон улыбнулся.
— Она жаждет захватить мир, сын мой, — произнес он. — А затем собирается им править.
Брат Питер покачал головой:
— Но она понимает тьму. Она верит…
— Неужели ты думаешь, что Иуда верил в сына божьего? Неужели ты думаешь, что те люди, что влетели на самолетах в башни-близнецы в Нью-Йорке, или те, кто обвешивал себя взрывчаткой, верили в своего бога? В любой религии есть паршивые овцы, и так было всегда. — Святой Джон вздохнул. — Матушка Роза очень тщательно отбирала своих приближенных жнецов. Брат Алексий, брат Симон… другие. Это слабые люди, считающие себя сильными, но которые предпочитают остаться здесь, а не соединиться с тьмой. Она сделает их своими военачальниками. Вероятно, они преданы ей до глубины души. Некоторые из них абсолютно потеряны. Другие… что ж, коррупция всегда существовала в любой религиозной организации. Коварные люди, использовавшие в своих целях истинную веру других. Матушка Роза использует все — веру, убеждения, жадность, любые инструменты, которые сможет отыскать, и с их помощью, вполне вероятно, сумеет завоевать любое поселение или крупный город в этой стране. И создаст на этой земле собственное королевство.
Он указал на пустыню.
— И я подозреваю, что она жаждет сделать Убежище своим Камелотом [10], средоточием власти.
Брат Питер сник.
— Значит… мы проиграли?
Святой обернулся к нему, на его лице застыло выражение нежности, но глаза горели страстным огнем:
— Нет, сын мой, и даже не думай усомниться. Матушка Роза не знает того, что знаем мы. И в своей гордыне она сама подставляет нам горло.
«Умный воин»
Том не был любителем цитат военных деятелей, но все же у него выло два любимых высказывания.
«Si vis pacem, para bellum» — цитата из трактата «Краткое изложение военного дела», написанного в IV веке военным историком Публием Флавием Вегецием Ренатом. Это изречение переводится как: «Хочешь мира — готовься к войне».
Том сказал, что лучший способ избежать нападения — стать гораздо сильнее своего противника. Или что-то в этом роде. Я никогда не слышала о том, чтобы самурая или вооруженного солдата пытались ограбить.
Другая фраза принадлежала самураю: «Мы тренируемся тысячу часов, готовясь к единственному моменту, молясь, чтобы он никогда не настал».
И я это отлично понимаю.
61
Чонг долгое время качался на волнах необъятного океана боли.
Часы, дни, недели… возможно, годы.
Время больше не имело смысла.
А затем он услышал голос:
— Ты живой, парнишка?
— Не называй меня… парнишкой, — хрипло пробормотал Чонг.
— Я хочу, чтобы ты проснулся, — сказала Бунтарка. — Нам надо поговорить.
Чонг медленно открыл глаза. Он лежал на здоровом боку, и ему пришлось приподняться и взглянуть через плечо на Бунтарку, сидевшую на корточках рядом с ним. Она разглядывала рану в том месте, где стрела вышла из тела. Когда Чонг бросил взгляд на то место, где стрела вонзилась в его бок, то увидел лишь черно-красное месиво ожога.
Он знал, что рана будет болеть, и боль действительно беспокоила его. Кожа вокруг ожога опухла и покраснела. Чонг ощущал жар, словно пламя раскаленного клинка разошлось по всему телу. Пот лил с него ручьем.
— Я паршиво себя чувствую, — сказал он.
Бунтарка несколько раз глубоко вздохнула.
— Ну, вот в этом все и дело, — начала она. — Возможно, у нас проблема.
— Правда? Проблема? — Он вскинул бровь. — Что-то серьезнее, чем стрелы, ожоги, армия убийц и конец света?
Но она не улыбнулась.
— Бунтарка?..
Вместо ответа она взяла наконечник, который сумела открутить от стержня стрелы. Понюхала его и еще больше помрачнела. А затем взяла колчан и принялась изучать наконечники, пропитанные чем-то черным.
— О черт… — прошептала она.
— В чем дело? — спросил Чонг. — Что-то не так? Это яд?
Бунтарка обошла его и опустилась на корточки так, чтобы он мог видеть ее лицо. В ее глазах застыл страх, она напряженно поджала губы.
— Это яд? — повторил Чонг.
— Нет, — едва слышно откликнулась она. — Не думаю, что нам настолько повезло.
— А что тогда? Рана выглядит не так уж плохо.
— Ты не видишь ее с другой стороны. Кожа вокруг раны выглядит очень странно. Она почернела, и от нее начинают расползаться темные изогнутые линии.
— Боже, — воскликнул Чонг, ощутив подступающую панику. — Это заражение крови! Ты хочешь сказать, что у меня заражение крови?
Немного помолчав, Бунтарка ответила:
— Думаю, это кое-что другое. Эти линии черные, а не красные.
— Но…
— У тебя жар… но кожа ледяная на ощупь.
— Значит, у меня шок. У тебя есть что-то вроде одеяла или…