Ненужная крепость (СИ) - Альба Александр (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
— Себекнехт, за мной! Тутмос — разжигай еще факел и свети отсюда! — скомандовал он и спрыгнул вниз, не обращая внимания на лестницу, хотя и было довольно высоко, порядка пяти локтей. Поднявшись, он увидел, что Тур, взяв в правую ладонь наконечниками вниз сразу три стрелы, четвертую наложил на лук и выстрелил куда-то вниз, а затем отправил в погреб и остальные стрелы. Никогда еще в жизни Хори не видел, чтобы так быстро стреляли. Опустошив второй серией выстрелов колчан, маджай отбросил драгоценный лук в сторону, как никчемную безделицу и обеими руками взял свое копье таким хватом, каким обычно крестьяне хватают шест в драке. Нехти что-то кричал вниз. Он, Богомол и Ренефсенеб выстроили линию щитов. Себекнехт, спустившийся вниз следом за Хори, в левой руке держал щит и факел, а в правой — свою непонятную рогульку. Факел он тут же наладил в опору слева от лестницы и, перехватив рогульку в правую руку, стал слева от Анхи. Юноша по-прежнему не видел, что же происходит в погребе. Факел он так и держал в руке — свободный поставец был за спинами первой тройки и до него было уже не добраться. Видно, впрочем, и так было довольно неплохо — выручали беленые, хоть и закоптившиеся и потрескавшиеся, стены.
Нехти пытался разглядеть со второго этажа башни, что же творится в погребе. Были видны лишь трепещущие огни факелов да неясное движение — лаз на второй этаж был смещен к самой стене на север, да, как на грех, Баи и его шайка ковыряли западную стену погреба, и маджай видел только одного из них, точнее, его руку, державшую факел. Отсветы этого и второго, не видимого с места десятника, факела колыхали тревожные тени на облезлой штукатурке глинобитных стен башни, оставляя большую часть первого этажа во тьме. Маджая не оставляло раздражение и беспокойство — уж если дети-Измененные сторожили дерьмо в башне, то кто же будет в тайнике с золотом и хесемен? Впрочем, пока все было спокойно, и он начал спускаться. Только на лестнице он понял, что так и не объяснил толком Хори свою задумку — как действовать в строю с рогульками, и уже поднял было голову, чтобы прошептать об этом командиру, как вдруг, судя по звукам, кусок стены под киркой рухнул и внизу радостно загомонили. И почти тут же сверху несуразный ушастик Тутмос с грохотом уронил щит и чуть не наколол десятника на копьё, потерянное вслед за щитом. Все, события понеслись вскачь и менять что-либо поздно, не нужно и вредно. Со всей возможной скоростью десятник понесся вниз и дальше, к краю погреба. Вся преступная четверка была тут, внизу. Правда, различить, кто из них кто, было трудновато — лица замотаны тряпками, потные тела покрылись пылью, да и света было маловато. Очевидно, они, стараясь не шуметь, долбили стену в одну мотыгу по очереди, трое светили факелами, а один аккуратно бил. Сейчас со светом были двое — третий как раз собирался разжечь новый факел взамен почти догоревшего, а пыль от рухнувшего куска стены стояла столбом. Пробивший стену не удержал равновесия и свалился в открывшуюся дыру. Погреб расширялся книзу, и видны были только ноги удачливого стенолома. Нехти по привычке прикинул — отверстие вверху погреба около трех локтей [166], глубина — не меньше пяти. Погреб формой напоминал грушу и расширялся внизу тоже до пяти локтей. Для спуска вниз нарушителям покоя послужила привязанная к корявому ошкуренному бревну — стропилу лестницы между первым и вторым этажом — веревка с узлами.
Троица внизу подняла головы на шум и тарарам, поднятый Тутмосом, и даже под платками было видно, что они удивлены, и уж точно перестали радоваться. Четвертый, извиваясь в тесноте пробитой норы, начал вывинчиваться назад. Чтобы разглядеть, что же эти преступные негодяи там откопали, и, заодно, занять свою позицию по плану, Нехти перебежал на противоположную от лестницы сторону погреба. Рядом, прямо напротив провала, уже привстал на одно колено дикий негр с луком наизготовку, он напряженно вглядывался вниз, а свое копье он с завидной легкостью воткнул в утоптанный до каменного состояния пол рядом с собой. Стрела была наложена на тетиву справа от лука, как у марьяну, и еще, как у марьяну же, три стрелы он держал в руке, натягивающей тетиву, наконечниками вниз наготове. Иштек, со щитом по-боевому и булавой в левой руке, проскользнул к десятнику за спиной дикого маджая. Теперь Нехти стало видно, что в западной стене погреба когда-то был проход, позднее замурованный адобом и замазаный сверху глиной. Навскидку толщина кладки была не менее двух локтей. Часть кирпичей и сбитая глиняная штукатурка валялись у стены в погребе, часть — рухнула внутрь. Стена была возведена на совесть — осыпался не весь проем, а лишь малая его часть.
В этот миг извивающийся червем в лазе солдат завизжал так истошно, что даже узость этой норы не заглушила его вопль, это был какой-то просто нечеловеческий крик боли и страха. Он стал выгибаться и биться еще судорожней, не перестовая вопить. Вдруг ноги его часто и мелко задергались, и крик оборвался. Изнутри заложенного тайника мощно, будто стенобитным орудием, ударило в кладку, выбив из нее фонтан кирпичей, сбивших с ног ближайшего из неудачливых искателей сокровищ. Его факел, закоптив, откатился в сторону, но темнее не стало — как раз спустился Ренефсенеб и почти мгновенно за ним — Анхи. Они утвердили свои факелы в ближних к лестнице подставках справа и слева от нее. Ренефсенеб, оббежав дыру погреба против солнца, занял свое место в строю, прикрылся щитом и взял вилы наизготовку. Его потряхивало, и он с натужной ухмылкой, сказал Нехти и Богомолу:
— Сдаётся мне, кому-то пора умереть!
Два оставшихся на ногах кладоискателя вели себя по-разному — один пятился от провала, а второй словно окаменел, завороженно глядя на переставшие биться ноги своего товарища.
— Убирайтесь оттуда! Вверх, немедленно! — крикнул им десятник. Первый, вроде, сообразил, и, отбросив факел, кинулся к веревке, а второй продолжал изображать статую. Кладка снова взорвалась кирпичами от могучего удара, окончательно завалив обломками сбитого с ног нарушителя. Пролом уже был достаточен, чтобы по нему прошел человек, правда, пригнувшись.
— Да что же там такое? — спросил Ренефсенеб. Ответ на его вопрос поступил незамедлительно. Из провала стремительно выскочил… выскочило… Это явно когда-то было человеком, но теперь им являться не могло, не взирая на остатки одежды. Существо принесло с собой волну трупной вони. Трупной и еще какой-то, как он утром про себя отметил запах от детей-измененных — ненастоящий запах. Он не мог принадлежать ничему в этом мире. Лицо этого вонючего создания… Не лицо, а какая-то морда, внизу шире, чем вверху, словно у бегемота, а не человека, вытянулась вперед мощными челюстями. Именно они и делали голову громадной, а лоб — странно маленьким и убегающим назад. Пасть, набитая, словно у Себека, любящего разорение, неимоверным количеством острых зубов, измазана кровью, что еще больше пугало при виде синей, в трупных пятнах, заметных даже в неверном и колеблющемся освещении, кожи, котораяя местами лопнула и свисала лохмотьями. Ноздри стали меньше и словно запали ближе к голове, расползлись вширь и вывернулись, как у обезьяны. Но всего уродливей и страшней были глаза. Они были плохо видны в свете факелов, но и того, что увидел Нехти, хватило… Они казались какими-то белесыми, как у печеной рыбы, и не мигали вовсе. Даже отсюда было страшно в них глядеть, они, словно опутавшая лицо липкая паутина, мешали и раздражали. Эти омерзительные буркалы будто лишали глянувшего в них воли и движения, выпивая из души храбрость и силу.
Эта страшная голова покачивалась из стороны в сторону, словно тварь сетовала на слабоумие тех, кто дерзнул бросить ей вызов. Аршинные и мосластые, не по размеру человеку и маловатые для обезьяны, не то руки, не то уже лапы заканчивались могучими когтями, тоже измазанными кровью. Ноги по сравнению с руками были человечьими — но казались короткими по сравнению с руками… Уродина сильно сутулилась, но была явно сильна и быстра, не взирая на то, что ее словно тащили целый день за колесницей по пустыне — все тело было подрано, местами до кости. Однако оно производило впечатление хотя и гнилого, однако мощного и опасного. И она, эта нежить, словно выпивала их волю к бою.
