Тварь у порога (Сборник рассказов ужасов) - Лавкрафт Говард Филлипс (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
В конце концов я добрался до самого нижнего уровня и двинулся вправо от наклонного прохода. По непонятной причине я старался ступать как можно мягче, хотя к тому времени заметно поубавил шаг. Было на этом нижнем, глубоко запрятанном под землей уровне, такое пространство, проникать в которое я почему-то боялся.
Приблизившись к нему, я понял, что именно вселяло в меня смутный страх — это был один из наглухо опечатанных и тщательно охранявшихся прежде люков. Сейчас там не могло быть никакой охраны, а потому я дрожал всем телом и ступал на цыпочках, как и когда проходил через черный базальтовый склеп, где зиял аналогичный люк.
Здесь, как и там, ощущалось дуновение холодного сырого ветерка, и я уже стал сожалеть, что вообще оказался в этом месте. Почему же я пришел сюда, какая сила влекла меня на самое дно подземелья, мне было неведомо.
Неожиданно я увидел, что крышка люка распахнута настежь. Впереди опять начинались стеллажи, а на полу под одним из них я заметил невысокий бугорок, покрытый очень тонким слоем пыли — определенно совсем недавно сюда с полок свалилось несколько футляров с книгами. В то же мгновение я ощутил новый приступ паники, хотя поначалу мне была непонятна причина ее возникновения.
Лежащие под стеллажами груды книг отнюдь не являлись редкостью в этих местах, поскольку за истекшие века земля пережила немало поднимавшихся из ее недр толчков и встрясок, и лишь подойдя почти вплотную к этой куче, я понял, что именно вселило в меня столь дикий страх.
Дело было отнюдь не в самих футлярах с книгами, а в слое покрывавшей их пыли. При ближайшем рассмотрении в свете фонаря мне показалось, что пыль на них лежит неровно — в некоторых местах слой был совсем тонким, словно буквально несколько месяцев назад ее кто-то или что-то потревожило или вовсе смахнуло. Твердой уверенности у меня, однако, не было, поскольку даже на этих относительно свежих местах пыли было все же достаточно; и все же наличие определенной системы в расположении неровностей на запыленной поверхности футляров меня не на шутку встревожила.
Поднеся фонарь почти вплотную к заинтересовавшему меня месту, я почти утвердился в своем подозрении — следы на пыли определенно имели отнюдь не хаотичные, а ровные, даже симметричные неровности. Создавалось впечатление, что на ней отпечатались не просто полосы и пятна, а вполне определенные следы, идущие группами по три и размерами около тридцати квадратных сантиметров. Каждый такой след состоял из пяти почти круглых пятен примерно по семь-восемь сантиметров в поперечнике: один впереди, а четыре по бокам и чуть сзади.
У меня сложилось впечатление, что следы — если это действительно были чьи-то следы, — вели в Двух противоположных направлениях, словно некое существо шло куда-то, а затем возвращалось обратно. Разумеется, отпечатки проступали очень слабо и могли быть следствием игры света или вообще чистой случайностью, однако было в их расположении нечто такое, что вселяло в меня смутный, безотчетный страх. Дело в том, что один конец цепочки следов явно упирался в кучу относительно недавно свалившихся со стеллажей книг, тогда как другой уводил в сторону зловещего люка, из которого тянуло холодным, сырым воздухом, и который смотрел на меня черным глазом нескончаемой бездны.
Овладевшее мною безумное влечение носило настолько всеобъемлющий и непреодолимый характер, что почти полностью вытеснило любые остатки здравого смысла. Ни один рациональный довод не смог бы заставить меня отправиться на выяснение природы зловещих отпечатков и тех смутных воспоминаний, которые всколыхнулись под воздействием этой находки. И все же моя правая рука, несмотря на бившую ее дрожь, по-прежнему ритмично вздрагивала, словно ей не терпелось как можно скорее повернуть ключ в загадочном замке. Не успев еще ничего толком понять, я миновал кучу недавно свалившихся с полок футляров с книгами и на цыпочках побежал по покрытым девственной пылью проходам в направлении хорошо знакомого мне места.
Лишь в те минуты мой рассудок начал задаваться вопросами, о которых любой другой человек на моем мессе задумался бы заранее. Смогу ли я с высоты своего роста дотянуться до нужной мне полки? Сможет ли человеческая рука справиться с замком, являвшимся плодом творений многовековой древности? В сохранности ли сам замок и можно ли его вообще открыть? И что я сделаю — что я осмелюсь сделать — с тем, что, как я только что начал соображать, хотел и одновременно боялся там найти? Станет ли это чудовищным подтверждением правды, которая не вмещается в рамки нормального человеческого восприятия, или в очередной раз докажет, что я по-прежнему пребываю во сне?
В следующее мгновение я осознал, что наконец прекратил свой осторожный бег и остановился как вкопанный, устремив взор на ряд стеллажей с ошеломляюще знакомыми иероглифическими надписями. Все они пребывали в почти идеальном состоянии и на всем их протяжении, куда простирался мой взгляд, были распахнуты лишь три дверцы.
Я не в состоянии описать свои чувства, которые испытал при виде этих стеллажей — настолько безграничными подавляющим было осознание их сходства с прежним знанием, словно я пришел на встречу со старым другом. Я смотрел ввысь, уставившись на самый верхний ярус, который находился абсолютно вне пределов моей досягаемости, и гадал, как же мне до него дотянуться. Можно было встать на кромку открытой дверцы, располагавшейся в четвертом ряду от пола, тогда как замки на остальных, возможно, послужили бы упорами для рук и ног. Фонарь можно будет зажать в зубах, как я уже делал в других местах, где приходилось орудовать руками. А плюс ко всему я не должен был издавать ни малейшего шума.
Спустить вниз то, что я намеревался снять с полки, представлялось мне еще более затруднительным делом, хотя я вскоре смекнул, что задвижку замка футляра можно будет зацепить за воротник плаща, и тем самым снести поклажу за спиной наподобие рюкзака. И снова я подумал о том, цел ли сам замок, поскольку ничуть не сомневался в том, что если с ним все в порядке, то мне удастся проделать все манипуляции до его открытию, причем совершенно бесшумно, поскольку мне очень не хотелось, чтобы при этом раздался хоть какой-то скрип или лязг.
Все еще удерживая эти мысли в своем сознании, я зажал фонарь во рту и начал подъем. Выступающие замки на поверку оказались слабой опорой, хотя открытая дверца, как я и ожидал, существенно помогла моему продвижению. Используя одновременно ее покачивающуюся плоскость и край дверного проема, я продолжал восхождение, почти не издавая при этом заметного шума.
Балансируя на верхней кромке двери и потянувшись далеко вправо, я с трудом дотянулся до нужного мне замка. Пальцы, основательно онемевшие от долгого цепляния за выступающие детали и края, поначалу действовали довольно неловко, однако я вскоре обнаружил, что со своей работой они все же справляются. Похоже, ритм памяти накрепко засел в них.
Сквозь неведомые трещины во времени в мой мозг проникали четкие и точные до мельчайших деталей движения, и поэтому примерно через пять минут неустанных усилий раздался характерный щелчок, показавшийся мне почти оглушительным, поскольку сознание все еще не было готово к его восприятию. В следующее мгновение металлическая дверь стала медленно, с едва различимым шорохом отходить в сторону.
Я в изумлении уставился на обнажившуюся вереницу сероватых корешков футляров и ощутил всплеск неподдающихся никакому описанию эмоций. В пределах досягаемости моей правой руки находился футляр, витиеватые иероглифы на котором заставили меня задрожать от мучительного чувства, по своей природе намного более сложного, нежели просто страх. Все так и не уняв дрожь, я ухитрился вытянуть его на себя, хотя и поднимая при этом клубы пыли, но по-прежнему почти бесшумно.
Он был практически таких же размеров, как и другие фолианты, которые мне приходилось держать в руках, хотя и чуть толще — где-то около восьми сантиметров. Плотно прижимая его ладонью к поверхности стеллажа, я подбирался пальцами к застежке замка, пока не откинул его крючок. Приподняв крышку, я подтянул ее к воротнику плаща и закинул за его край острие крючка. Теперь руки мои были свободны и я начал неуклюже спускаться на пол, после чего приготовился к осмотру своего трофея.
