Голубое поместье - Джонс Дженни (читать хорошую книгу .txt) 📗

Ощутив, что губы его пересохли, Том облизнул их языком — без особого успеха.

— Я думаю… я думаю, что это был призрак Джона Дауни. Если вы верите в подобные вещи.

— А вы?

— Другой возможности не остается. — Голос его прозвучал неожиданно сухо. — Решать не мне. Всем этим кто-то распоряжается. — Том еще раз посмотрел на побагровевшую ткань на руке Бирна. — Надо бы показать вашу руку.

— Все будет в порядке. — Бирн возился с повязкой. Холод в его голосе сделал последующие слова почти невозможными. — Итак, вы думаете, что это был призрак? Существо сверхъестественное?

— А что же еще? — Том взглянул прямо ему в лицо. — Подумайте сами. Вы согласитесь немедленно вернуться в поместье? Рискнуть, предположив, что мы ошиблись — и в источнике шума, и в запахе? Увидели один и тот же сон. — Он подошел к окну и посмотрел вдоль дорожки, на опутанное паутиной деревьев поместье. — Итак, вернемся?

— Нет, — ответил Бирн. — Ни за что.

— Боже, что за вечер! Отдам все что угодно за пиво! — с пылом проговорил Том.

— Пабы как раз закроются, пока мы до них доберемся, — сказал Бирн. — Придется ограничиться кофе. Или вы хотите чаю?

— Лучше кофе, — вздохнул Том. — Крепкого и черного.

Бирн взял кувшин и наполнил чайник.

— Я тут… кое-что экспроприировал в поместье.

Том остался на своем месте.

— Вижу, вы устроились как дома.

— Часть сделки, — кротко ответил Бирн, — жилье и пансион. Так же как и у вас.

— Простите, но я ни в коей мере не осуждаю вас. — Глупые слова. Том вернулся в комнату и заставил себя сесть за стол. Оба не хотели говорить о поместье, которое было так близко — как раз в конце дорожки. Но что еще могло там сейчас находиться? Разговор вышел скомканный и неловкий. Процветали нейтральные темы — политика, музыка, образование. Никому из них даже не пришло в голову лечь в постель и попытаться уснуть.

— А у вас есть братья или сестры? — спросил Бирн спустя какое-то время.

— Нет, я единственный ребенок. Моя мать… я не знаю своего отца. Они разъехались до моего рождения.

— А вы знаете, кто это был?

— Какой-то знакомый мамы по университету. Прогостивший у нее одну ночь, как сказала она, особа незначительная. Не такая, чтобы можно было рассчитывать на совместную жизнь.

— Тем не менее он сумел начать вашу жизнь…

— Именно так. — Том допил кофе. — А как насчет вас? Откуда вы?

— Я родился в Лондоне, хотя до недавних времен жил в Йоркшире.

— И что же вы делаете здесь?

Бирн откинулся на жесткую спинку кухонного стула.

— Провожу время, устроил себе перерыв…

— Я бы сказал, что быть садовником в поместье — это не отдых.

— Смотрите, кто говорит! Знаете что, это должны были делать вы. Кейт попросила меня остаться, чтобы дать вам свободу.

— Боже, а я провожу все время в этой проклятой библиотеке… Я действительно не понимаю, что происходит. — Том взъерошил пальцами волосы. Здесь он чувствовал себя скованно, вокруг было слишком неопрятно, слишком грязно. — Я хочу сказать, что всякий может попытаться написать книгу; и почти все, кого я знаю (сотни человек… и вы тоже), считают, что все это выдумано, однако нельзя сказать, нельзя сказать наверняка…

Бирн посмотрел на напряженное лицо Тома, на его угрюмые глаза.

— А чем же еще вы заняты?

— Это… это какое-то нагромождение совпадений. Мне все время кажется, что я имею дело с альтернативным ходом событий, с неким нелинейным, холистическим [49] подходом к прошлому…

— Противоречие в терминах. Время прямолинейно, по крайней мере таким мы воспринимаем его. Рождаемся, живем, умираем. Что бы вы ни делали, из этой последовательности не выпрыгнуть. Но все это несколько… старомодно, правда? А я никогда не замечал в вас склонности к кристаллам и гороскопам.

Но Том ничего не ответил, даже не улыбнулся на легкий укол.

Бирн попробовал снова.

— Почему вы не уезжаете из поместья? Что держит вас здесь?

— Вся беда в этой работе. — На миг глаза Тома закрылись. — Слова текут, повествование приобретает форму. Здесь обитает нечто реальное, такое, о чем должны узнать люди…

— Итак, вы здесь не из-за Кейт?

— Кейт? — На мгновение Том отвлекся. — Я… я не знаю. Она целиком впутана в эту историю, и я еще не способен освободить ее…

— А Питер Лайтоулер?

— Жестянка с червями, древними и гниющими, но все еще ползающими, шевелящимися…

Бирн спросил:

— Но что вы собираетесь делать со своими записями, Том? Неужели ваше повествование способно каким-то образом все уладить?

— Боже мой, я не знаю! Я надеюсь на это, но хотелось бы знать… Боюсь, что одной книги не хватит. Мне почему-то кажется, что я связан с происходящим более непосредственным образом.

— Как это может быть?

— Не знаю. Похоже, я говорю непонятно. — Том вздохнул. Утомление после трех бессонных ночей наконец одолело его. — Не знаю, как насчет вас, но с меня на сегодня довольно.

— Согласен. — Бирн указал на софу. — Вам не надо укрыться?

— Нет, — ответил Том, распрямляясь на ней во весь рост. Глаза его немедленно закрылись, и через считанные секунды он уснул.

Том думал, что утром ему будет трудно вернуться в поместье, однако на деле все оказалось наоборот. Он торопливо проглотил завтрак, кивком распрощался с Бирном и едва ли не бегом бросился к дому.

Торопливо поприветствовав Кейт и Рут, он сразу направился в библиотеку, где его терпеливо ожидали стол, листок и карандаши, выстроившиеся возле бумаги. Кто-то убрал разбитое стекло и собрал лампу, хотя к ремонту еще не приступали.

Этим займется Бирн, подумал Том рассеянно. В конце концов, его собственная работа…

Запах аммиака выветрился; ничто не напоминало о случившемся, если не считать разбитого окна. Неужели остальные тоже слыхали это? — подумал он. Неужели тень Джона Дауни прикоснулась вчера не только к нам?

Но он уже сидел за столом с карандашом в руке, и чистый лист бумаги манил его ровной поверхностью.

Том начал.

30

«Он видит их. Каждый день, каждый час дня. На той стороне лужайки, за нагими деревьями он видит их сплетающихся, словно ползучие растения. С помощью бинокля, который дала ему жена, Дауни разглядывает их, пока Элизабет не исчезает из поля зрения, страстно опираясь на руку Лайтоулера.

Их отношения могут быть вполне невинными. Дауни готов допустить это. Когда-то он сам и свел их, даже поощрял эту дружбу. Играй в теннис, сказал он. Тебе нужны упражнения.

(Сам пригласил Лайтоулера в поместье, продолжает негромкий голос. Сам накликал эту интригу…)

Он вспоминает слова, которые Питер Лайтоулер шепнул ему на ухо. Она в тягости, и в этом все дело. Ребенок Лайтоулера. Будущий наследник поместья, который будет бегать по его коридорам, садам и лесам, как полноправный его хозяин или хозяйка.

Ревность одолевает его, доводит до безумия. Как могла она сделать это, как могла Элизабет лечь с этим… мальчишкой, этим щенком?

Он ни на мгновение не сомневается в истинности слов Лайтоулера. Погруженный в мрачные раздумья, прикованный к кушетке в библиотеке, слабый как кукла, бесполезный во всем… жуткие мысли размножаются и сплетаются. Неужели она лгала и о том, что была изнасилована в детстве? Быть может, они устроили заговор с целью лишить ее брата наследства? Неужели уже тогда она была лживой и жадной?

Нет-нет, возражает часть его души. Только не Элизабет, она не из тех, кто способен на подобные действия.

Неужели она алчна и безнравственна? Мглистыми зимними вечерами ум его скитался по злым тропам. Она была с ним близка перед тем, как он едва не умер. И притом знала, что это опасно. Боже милостивый, неужели она понимала, что произойдет? И надеялась на это, желая отделаться от него?

Постоянное ее внимание к его здоровью и комфорту, с его точки зрения, свидетельствует лишь о вине. Слабость и переутомление не позволяет ему заметить печали в ее глазах.